Алексей Фомичев - Сам без оружия
Идзуми посмотрел на висящую на вешалке шубу. Соболиная, настоящая. И водка настоящая, и икра. И извинения помощника губернатора были искренними, и испуг его тоже. И этот американец, по словам секретаря, ударил купца всерьез. Хороший профессиональный удар боксера. Все же сильная вещь этот бокс. Очень развита техника рук. Не хуже, чем в китайском боксе, а то и лучше. Вот только ноги не используют и бросков нет совсем. Сразу видно, бокс вышел не из дворянского искусства, как, например, дзю-дзюцу или европейская борьба. В боксе все изначально поставлено для боя без доспехов. Как и в карате.
Но это сейчас неважно. Важно, что драка в ресторане и санитарная обработка поезда — не элементы игры русской контрразведки. Хотелось бы в это верить. Но верилось не совсем.
Беда старых разведчиков — они шарахаются от своей же тени и видят подозрительное в самом обычном. Как гласит старое правило — если по утрам тебе кажется, что ночью за тобой следили, — уходи на покой. Это сигнал, что нервы больше не могут выдержать нагрузки. А значит, близок провал.
Идзуми отправил охрану на пост, довольно сложил руки на животе.
— Если русские и искали документы, то не нашли их, — позволил он себе легкую улыбку. — Это радует.
Горо и Кинджиро так же сдержанно раздвинули губы.
Документы Идзуми прятал лично, учитывая психологию тех, кто мог их искать. Он приклеил их липкой лентой к днищу сейфа. От случайного взгляда тайник защищала внешняя стенка дверцы сейфа. А зазор между ней и полкой всего в палец толщиной. При беглом осмотре не найти. Ведь всегда сперва ломают сейф. А когда нет времени и на это — ищут где угодно, но только не под ним.
— Позвольте спросить, Идзуми-сама, — склонил голову Кинджиро. — Вы действительно готовы организовать гастроли этой русской певицы? Надо ли мне навести справки?
Идзуми не сразу вспомнил свое обещание Бурлаковой Дарье, хищно улыбнулся.
— После возвращения из Токио я подумаю об этом. Почему бы и нет, хорошая музыка, как хороший обед, — всегда к месту. Тем более, когда поет молодая девушка. Хотя она и не гейша, но вполне способна разжечь огонь в мужчине. Русские актрисы такие страстные… не так ли, Иоши-кун?
Кинджиро смутился, ловя откровенно веселый взгляд Идзуми и замечая улыбку на лице Горо.
— Я храню верность своей жене, Идзуми-сама. И для нее берегу свой огонь. Тем более, скоро ее увижу.
Идзуми перестал улыбаться, довольно заворчал:
— Верность дому — всегда правильно! Мужчина может развлечься вдали от Родины, но дома он должен проявлять уважение к своему имени.
Идзуми отпустил секретаря и советника, сам налил себе чаю, приложил пальцы к горячей чашке, зажмурился от удовольствия и посмотрел в темень окна. На миг представил себя там, среди ветра и дождя, в грязи и мраке.
Невольно поежился. Нет, только в молодости тяготы и невзгоды можно переносить с легкостью. В зрелом возрасте более пристойны покой и уют. И это правильно…
8
Волосы Акины как мягкий шелк, хочется гладить, целовать, ощущать их аромат и свежесть. Василий осторожно тронул губами локон, закрыл глаза.
— Васири, ты дрожишь.
— Да?
— У тебя дрожит рука. Что ты?
Акина поворачивает голову и смотрит на Василия недоуменным взглядом. Но губы предательски разъезжаются в улыбку. Хмелея от близости девушки, Василий наклоняется и хочет поцеловать ее. Но та выставляет вперед ладонь.
— Нет. Васири, нельзя.
— Почему?
— Неприлично. Тут люди.
Василий смотрит по сторонам. В старом саду ни души, только внизу у ручья слышен колокольчик бродяги, но до него добрых сто шагов. А то и двести.
— Акина, мы одни. Я люблю тебя, мой весенний цветок.
Девушка смеется, гладит Василия по щеке и вдруг целует сама. Василий от неожиданности замирает, осторожно касается губами ее губ. Руки сами обхватывают девушку за плечи.
— Я…
— Тс-с… тише. Не надо говорить.
— Я увезу тебя, Акина. Обратно в Токио. А потом в Россию.
— Отец не отпустит. Он не позволит выйти мне замуж за иностранца.
— Я подданный империи. Я учусь в Токио, знаю язык.
— Ты русский, Васири. Отец не очень любит русских.
— Это из-за войны? Да? Тогда убежим. Я заберу тебя…
Он вновь целует девушку, вдруг ощущает на губах соленое.
— Что ты? Ты плачешь?
Акина старается выдавить улыбку и утирает слезы ладонью.
— Я не могу ослушаться отца. Я люблю его.
— А меня? Меня любишь?
— Вася… — вдруг выговаривает девушка, впервые называя его так. Звучит чисто, без акцента. — Вася, я люблю тебя, но не могу стать твоей. Я не хочу огорчить отца и маму. Их воля — закон.
— Не следуй закону слепо — так меня учили.
Акина кладет руки на широкие плечи юноши, целует его в нос и губы, приникает к груди.
— Я не могу! Не могу!.. Я буду ждать тебя, Васири… мой Вася. Но стать твоей теперь не могу.
Василий гладит ее волосы, целует. Его руки дрожат, и он никак не может успокоить волнение.
— Вечером я уезжаю обратно. Акина, мы знакомы уже много лет. Ты знаешь меня и знаешь, я держу слово. Ты будешь счастлива со мной. Милая, посмотри на меня.
Девушка поднимает голову, в ее глазах слезы, а на губах слабая улыбка. Василий чувствует в груди боль. Как она хороша сейчас! Как желанна!
— Я вернусь за тобой! И увезу, даже если родители будут против. Никто не сможет меня остановить. Ты мне веришь?
Акина отступает на шаг, качает головой.
— Я верю тебе, милый. Я буду ждать. Васири…
Почему-то трудно сделать шаг к ней. Василий делает усилие, протягивает вперед руку и…
Он сел рывком, едва не сбив плечом стакан со стола. Прищурив глаза, посмотрел на огонек лампочки под потоком, ощутил движение и качку вагона и окончательно выплыл из сна.
Губы еще ощущали нежность губ девушки и руки чувствовали ее плечи.
Всего лишь сон. Или воспоминание о далеком прошлом. О первой любви, настоящей, чистой. И огромное желание вновь оказаться там, в старом саду наедине с Акиной. И не повторить ошибки, не оставить ее там.
Невозможно!..
Щепкин потер лицо, дотянулся до графина с водой, наполнил стакан и осушил его в два приема. Отодвинул шторку на окне, прищурился. За окном светлело. Уже утро…
Новый день начался с визита Зинштейна. Возбужденный встрепанный режиссер ввалился в купе капитана, бросил на того торжествующий взгляд и, выставив вперед руку с зажатой в ней папкой, патетически заявил:
— Несмотря на то, что вы втянули меня в явную авантюру и фактически бросили голого на баррикады, я все же сдержал слово! Продумал и практически оформил основной сюжет сценария! Конечно, надо еще расписать эпизоды, выставить реплики героев, но это уже детали! И это за несколько дней!..
Щепкин за время его тирады успел накинуть на себя рубашку и застегнуть пару пуговиц. Когда режиссер набрал в грудь воздуха для продолжения речи, он холодновато заметил:
— Я бесконечно рад за вас, Сергей Михайлович. Но, может быть, вы войдете в купе и закроете дверь? Мне бы не хотелось будить весь вагон и предстать перед соседями в неглиже.
Зинштейн сбился с торжественного настроя, смущенно посмотрел на не до конца одетого капитана и на смятое покрывало на постели, опустил руку и промямлил:
— Извините, Василий Сергеевич. Я спешил обрадовать вас…
— Поверьте, я бесконечно рад, Сергей Михайлович. Кстати, я сразу заявлял, что верю в ваш талант и в нашу счастливую звезду. Так что вы просто молодец! Может быть, чаю?
Зинштейн пожал плечами. Видя, что начальство не разделяет его оптимизм, он передумал продолжать беседу и решил зайти к Щепкину позже. О чем несколько скомканно и сообщил.
— Вам виднее. Нужна какая-то еще помощь от меня?
— Эм-м… вы не знаете, Диана Генриховна встала? Ей, видите ли, отводится, можно сказать, ключевая роль в фильме…
— Так вы сами узнайте, — сдержал улыбку капитан. — Ее купе соседнее с вашим.
— Как и с вашим, — вдруг парировал режиссер. — Неудобно как-то…
— Бросьте. У нас, творческих людей, некоторыми условностями можно пренебречь. Просто постучите. И заодно передайте мои пожелания доброго утра.
Зинштейн потоптался у входа, провел рукой по волосам, едва заметно порозовел, поклонился и вышел за дверь.
«Уж не влюбился ли наш гений в Диану, — вдруг весело подумал Щепкин. — Наша красавица флиртовала с ним исключительно ради стимуляции творческого процесса. Но, кажется, слегка перестаралась…»
Он улыбнулся, потом вдруг вспомнил сон, помрачнел, невольно вздохнул. Мельком взглянул на лежащие на столе часы. До начала операции было еще много времени. Но уже пора готовиться.
День начался активно. Вслед за режиссером в вагон нагрянула почти вся съемочная группа. Видимо, банкет в Вятке снял последние барьеры в отношениях и сблизил людей.
