Сергей Донской - Если завтра не наступит
«И вместе со своим папашей», – мысленно добавляла Вероника.
Свекор жил прямо над супругами и, будучи заядлым бильярдистом, никогда не упускал случая спуститься вниз, чтобы, как он выражался, «постучать шарами».
«Погреметь костями», – по мнению Вероники, это звучало ближе к истине.
Каренин-старший частенько напивался до такого катастрофического состояния, что засыпал прямо на бильярдном столе, откуда с грохотом сваливался под утро. Вероника упорно не желала воспринимать это как милое чудачество. Константин, заглядывавший в бутылку все чаще и чаще, оправдывал папашу, а заодно и себя.
«Все по-разному себе нервы успокаивают, – примирительно говорил он. – Кто-то, знаешь, крестиком вышивает, рыбку ловит или пульку расписывает, но нам, артистам, людям творческим, а потому легковозбудимым, этого не дано. У нас постоянно нервы на пределе, а их нужно расслаблять».
«Так все-таки бильярдом или алкоголем?» – язвительно спрашивала Вероника. «Алкоголем, как это ни банально, – вздыхал Константин, открывая бар. – К моему глубочайшему сожалению».
«Ну, тогда и я воспользуюсь твоим рецептом, – заявила однажды Вероника. – Наливай, творческая натура».
И было налито, и было выпито… И пошло-поехало… И оказалось, что двум на славу расслабившимся артистам может быть очень тесно в одной квартире. Даже в самой просторной, даже в самой шикарной. А еще оказалось, что лучше бы все-таки Вероника вышивала крестиком, чем следовала примеру мужа. Потому что она не просто прошла его путем, а покатилась – стремительно и безоглядно.
Редко какое турне пары обходилось без совместных пьяных эксцессов, а когда Константин с Вероникой появлялись на тусовках, фотографы не отходили от них, предвкушая очередной скандал или даже обмен пощечинами, сделавшимися чем-то вроде коронного номера дуэта. Такая вот у них появилась семейная традиция. Традиция появилась, а семья фактически распалась.
Окончательно это стало ясно во время последних гастролей по Грузии.
И зачем только супруги согласились поучаствовать в празднествах по поводу дня рождения художника Пиросмани в его родной кахетинской деревеньке Мирзаани? Бессмысленный вопрос. Главное, что они согласились. Может быть, захотели блеснуть во всей своей московской красе перед местной элитой. Может, им польстило то, что приглашение было собственноручно подписано канцелярией харизматического Михаила Саакашвили. А может, они просто решили угоститься настоящими грузинскими винами, которые в Москве не купишь ни за какие деньги. Ведь «Мукузани», «Александреули» и «Хванчкара» совершенно не переносят перевозки на дальние расстояния. Достаточно сильно щелкнуть по бутылке, чтобы капризное кахетинское вино потеряло свои неповторимые вкусовые качества.
Об этом поведали артистам организаторы праздника Пиросманоба, утверждавшие, что «Мукузани» или «Киндзмараули» следует потреблять прямо на месте. Именно так поступал великий поэт Пушкин, который предпочитал кахетинское вино бургундскому, говорили они. А если сам великий Пушкин не брезговал угощением местных виноделов, то его благодарным потомкам и вовсе негоже отказываться от предложенной чести.
И благодарные потомки не отказались. И позволили увезти себя в Мирзаани. И сполна испытали на себе все прелести грузинского застолья.
Начиналось все довольно чинно. В родной деревне Пиросмани собрались сотни почетных гостей, среди которых были киноартисты, культурные деятели, послы, министры и даже гарант Конституции собственной персоной. Опустошив рог, преподнесенный ему девушками в национальных костюмах, он задумчиво выслушал хвалебную песнь, а потом вдруг вскинул голову, полыхнул очами, сверкнул зубами и преисполнился такой невиданной энергии, что дальнейшее напоминало сошедшую с тормозов карусель.
Тосты, тосты, тосты. Песни, пляски. И снова тосты, тосты. За великого Пиросмани, этого грузинского Леонардо да Винчи, Пикассо и почему-то Лермонтова. За великого Пиросмани и не менее великую Грузию. За великого Пиросмани и величайшего президента великой Грузии. А также за дорогих гостей, за их уважаемых родителей и снова за несравненного президента, который для всего народа все равно что родной отец и Пиросмани в одном лице.
Воспоминания Вероники о празднике были отрывочными, как музыкальный клип. Вот ее с мужем ведут по музею, смахивающему на гитлеровский бункер, а вот они дышат свежим воздухом, стоя на террасе, откуда открывается чудесный вид на Алазанскую долину. Экскурсоводам приходится верить на слово, поскольку внизу все затянуто вечерней мглой…
Твердо решив немедленно возвращаться в Тбилиси, чтобы успеть на концерт, Вероника с Константином внезапно оказываются на дощатой сцене под открытым небом, исполняя а капелла свой последний хит сезона, плавно переходящий в «Где же ты, моя Сулико», подхваченную многоголосым хором зрителей. Над головами супругов балкон с микрофонами, оттуда звучат речи министров, поэтов и ученых, перемежающиеся песнями и плясками внизу…
В какой-то момент Веронику вежливо берут под руки и подводят к какому-то важному деятелю, пожелавшему лично засвидетельствовать свое почтение. Она завороженно наблюдает за брызгами слюны, слетающими с его острых зубов, отстраненно думает о кролике из мультфильма про Винни-Пуха и никак не может взять в толк, о чем ей толкуют. Стоящие вокруг охранники сканируют происходящее взглядами, запустив руки под полы двубортных пиджаков…
Затем деятель куда-то исчезает, а Вероника… такое впечатление, что она тоже исчезает на время… после чего обнаруживает себя сидящей за грандиозным столом человек на пятьсот. Константин, зачем-то напяливший на себя кудлатую папаху, объясняет ей, что они присутствуют на «пацхе», что в переводе с грузинского означает «плетенная из лозы беседка для приятного времяпрепровождения».
Какая беседка? – недоумевает Вероника. – Где?
Константин говорит что-то про пир на весь мир, но его просят помолчать, потому что над столом вырастает грузная фигура министра культуры, взявшего на себя роль тамады. Все дружно выпили за провозглашенный батоно министром тост и затянули громогласную песню, причем Вероника каким-то образом умудрялась подпевать на чистейшем грузинском языке, во всяком случае, ей так казалось. Дорогим гостям без конца подкладывали шашлыки, хашламу и зелень, подливали вина, и она чувствовала себя необыкновенно остроумной, очаровательной и бодрой… до тех пор, пока не очнулась в темном салоне автобуса, катящего куда-то сквозь предрассветные сумерки.
Безумно хотелось пить. Вероника привстала, ища взглядом Константина или кого-нибудь из музыкантов. Все спали вповалку, кто – раскинувшись, а кто – скрючившись на сиденьях. Выбравшись в проход, Вероника, хватаясь за спинки кресел, двинулась вперед, где в мертвенном свете приборной доски смутно белел пиджак мужа. Водитель оглянулся и осклабился, отчего происходящее смутно напомнило сцену из фильма «Кошмар на улице Вязов».
Постукивая зубами, Вероника приблизилась к мужу. На его коленях раскачивалась всклокоченная голова какой-то прикорнувшей шлендры, работающей в группе на подтанцовках. Хорошо устроилась, тварь, подумала Вероника, трогая Константина за плечо. Он не просто встрепенулся, а подпрыгнул на сиденье и вытаращил глаза. Они у Константина были хмельные, но совершенно несонные. Как и у приподнявшейся шлендры, оторопело уставившейся на Веронику.
«Вытри губы, блядь», – сказала ей Вероника, сразу смекнувшая, что к чему.
Шлендра машинально подчинилась.
«Тебе померещилось, – нахально заявил Константин. – Спросонья».
«Штаны застегни, – сказала Вероника, прежде чем отправиться на свое место. – Хотя теперь это совсем необязательно».
Ее по-прежнему мучила жажда, и первое, что она сделала по прибытии в гостиницу, так это влила в себя целый литр боржоми. Вместе со стаканом ароматной тархунной водки. Константин принялся было выяснять отношения, но потом тоже выпил водки, промямлил, что он вправе вести себя так, как ему вздумается, и завалился спать. Прямо в шикарном белом пиджаке и мятых брюках.
«Урод», – сказала ему Вероника и вышла из номера.
И было утро, и какой-то дымный подвал, и какая-то красная бурда в бочках, и маслянистые взгляды немолодых мужчин, и горящие взгляды трех юношей с одинаковым персиковым румянцем на щеках.
«Вероника хочет умереть, – сказала им Вероника. – Кто поможет Веронике?» Юноши по-беличьи зацокали языками и моментально сгруппировались вокруг нее. Они не признали в ней знаменитую певицу Зинчук, это ее огорчило, но, выпив очередную кружку бурды, она воспряла духом и попросила новых знакомых показать ей Тбилиси.
Они с готовностью согласились, такие славные, такие симпатичные юноши. Вывалившись шумной компанией из кабачка, вчетвером накупили фруктов на рынке, потом куда-то поднимались на фуникулере, потом долго шагали по узким улочкам, где на каждом шагу попадались крошечные лавчонки, неотличимые друг от друга. Кажется, пора возвращаться обратно, сказала себе Вероника, продолжая идти вперед. Под ее ногами громыхали рифленые железные листы узенького моста через реку.
