Николай Борисов - Укразия
— Читай, хороший журнал. Я его достал у русского рабочего.
Шофер перелистнул журнал и остановился на портрете Ленина. Джон, бросив взгляд, хлопнул по плечу шофера.
— Вот это вождь, не нашим чета, — сказал Джон.
Шофер с усилием оторвал голову от статьи.
— Здорово пишут. И все это правда?
— Да, правда. Ты читай, а я поеду к хозяину.
Джон Фильбанк мчался по длинным неприветливым улицам города. Длинные ленты автомобилей, экипажей мчались друг за другом. Под улицей гудел метрополитен и тысячная толпа улицы впитывала в себя из каждого дома, из каждой улицы новую струю людей. Чтобы не ехать в хвосте за авто, Джон свернул в переулок. Там было меньше движения.
Вечерний лондонский туман окутывал улицы.
Туман пронизывал холодом люмпен-пролетариат Лондона, проникая сквозь заплаты их бедного костюма. Это были безработные. Они стучали ногами от холода, прятали руки в карманы, втягивали шею в плечи, закутывая ее в грязные изорванные шарфы.
Стоя на бочке, капитан армии спасения, худощавый, с острым носом, свисавшим на острый, выдающийся подбородок, выкатывая мутные безжизненные глаза, потрясая руками в воздухе, призывал граждан уплатить 15 сентов за кровать ночлежки для одного из безработных. Сидевший у ног капитана секретарь его деловито писал квитанции, передавая их жертвователям.
— Только 15 сентов, леди и джентльмены. Удобный случай приблизиться к царствию небесному. За 15 сентов койка в ночлежном доме.
В то время, когда Джон, медленно лавируя по улице между экипажами и людьми, проезжал мимо, он видел, как один из буржуа, прижимая левой рукой к себе раскрашенную кокотку, вынул бумажник и старательно искал среди крупных купюр маленькую монету, чтобы приблизиться к царствию небесному.
Сердце Джона сжалось при виде бедности и унижения тех, кого нужда заставляла пользоваться милостынями своих врагов… Взгляд его, скользнув по группе сытых, зажегся ненавистью. Он судорожно нажал сирену и направил свой автомобиль прямо на эту группу, которая толкалась даже на мостовой…
Всю дорогу до дома Барлетта Джон думал только об одном: о большевиках и рабочей революции. И в его мозгу никак не укладывались сведения о России в английских газетах и статьи в «Коммунистическом Интернационале».
«Проклятые. Они скрывают правду… Вся наша пресса куплена… Ничего… Здоровое сердце и сильные руки… Организуемся, а тогда…» — авто Джона подкатило плавно к парадному входу дома мистера Барлетта.
★Глава VIII. Азиат
Великолепный паркет кабинета отражал размеренный шаг пожилого представительного мистера Барлетта. Он сел и стал разбирать почту, разрезывая ножом конверты и просматривая письма. Одно письмо обратило его особенное внимание. Он сразу оживился. Зажав нож в правой руке, мистер Барлетт, постукивая им по столу, углубился еще раз в чтение письма.
«Великобританский Главный Генеральный Штаб 1919 г. г. Лондон.
Предъявитель сего, Роберт Барлетт — полковник армии Его Величества в отставке, назначается в ставку Верховного Главнокомандующего добровольческой армии представителем интересов Великобританской Империи и инспектором всех союзных войск.
Начальник Штаба Дежурный генерал».
Барлетт закурил сигару и не успел целиком отдаться мысли о назначении, как в комнату влетел бомбой Дройд.
— Виллиам Дройд.
— Мистер Барлетт.
Крепкое пожатие рук и невозмутимый дым трубки. Бар-летт не выказал никакого радостного волнения.
Паркет с удивлением отражал несколько неровную походку Дройда.
Усевшись в большое кожаное кресло у камина и смотря на огонь, Дройд закурил трубку с настоящим кепстеном.
Его тело отдыхало от ласки кожи, и дым кепстена неохотно выдыхался Дройдом.
Клубы дыма.
Молчание…
Нервный залп дыма и Дройд прервал молчание.
— Я приехал вчера вечером, и первый мой визит после редакции к вам, мистер Барлетт.
— Good[8]… — кивок головы… дым… спокойствие и созерцание Дройда, нервного журналиста. А мистер Барлетт привык быть невозмутимым.
Дройд, увлекшись, пояснял рассказ жестами, вскочил и, нервно ходя по комнате, бросал отрывистые фразы.
— Улетели… Да… Улетели… к дьяволу. Если бы вы видели, что делается на Украине… Там все кипит, бурлит, перемешалось. Никто ничего у них не поймет. Кровь, кровь и кровь.
Барлетт, вынув трубку изо рта, презрительно усмехнувшись, процедил:
— У к р а з и я…
— Да… Да… Укразия… Я счастлив, что это все в прошлом… в прошлом, и я могу наконец зажить культурной жизнью. Мистер Барлетт, вы мне не одолжите на сегодня ваш «бенц»? Я хотел бы прокатиться, насытиться впечатлениями культурного центра мира, Лондоном…
— Охотно.
Барлетт подошел к письменному столу и позвонил.
Бесшумный лакей остановился в дверях.
— Узнайте, автомобиль подан?
— Слушаюсь, сэр, — поклонился лакей.
Барлетт задумчиво стукнул несколько раз концами пальцев по своему мандату, повернулся к Дройду.
— Постойте, Дройд… А вы не хотели бы поехать со мной еще раз в эту У к р а з и ю?
Дройд засмеялся.
— Я предпочитаю быть повешенным, но добровольно никогда в этот ад не вернусь, мистер Барлетт.
— Вот как! — улыбнулся Барлетт.
— Да, и вам я не рекомендую ехать в эту страну разбоя.
Бесшумный лакей почтительно поклонился сэру Барлетту.
— Автомобиль подан, сэр.
— All right!..
Дройд простился и пошел к выходу. Барлетт проводил взглядом Дройда, улыбнулся своим мыслям. О, он знает, что есть такие убедительные аргументы, против которых не может устоять ни один человек.
Барлетт сел в кресло, снова задымил, и в его мечтах представилась карта Российской империи, разделенная на ряд колоний.
«Да, из нее вышла бы прекрасная колония» — и, взяв «Таймс», погрузился в чтение.
Дройд вышел. Швейцар с чувством достоинства подал Дройду пальто и трость. Дройду все импонировало: и подъезд, и лестница, и лакеи, бесшумно скользящие по лестнице, устланной коврами, и великолепный швейцар. Дройд положительно упивался комфортом и порядком.
— Все, как по нитке, — вслух подумал Дройд.
Швейцар не понял, но из вежливости утвердительно кивнул головой, распахнув настежь двери. Автомобиль Джона беззвучно подкатил к подъезду. Дройд с удовольствием откинулся на мягкие кожаные подушки.
— Прямо в Пикадилли-стрит.
Автомобиль мчался по улицам, опьяняя Дройда культурой европейской жизни. Мимо мелькали магазины, великолепно убранные витрины, красивые дома, ряды сандвичей с громадными афишами.
«La folie des femmes»[9].
«Das Indische grabmal»[10].
«Die bettlerin Stambul»[11].
Мимо мелькали экипажи, автомобили. Один из прохожих, увидев Дройда, удивленно раскланялся.
— Откуда? Каким образом?
— Оттуда… бежал…
— Ну, и как?
— Ужас… Сейчас я счастлив…. После тех ужасов, что я пережил, я счастлив, что еду сейчас в этом прекрасном авто по улицам, где ходят живые, культурные люди… Ты только представь себе…
И Дройд, забыв обо всем, с увлечением рассказывает приятелю:
— Темно… Идет проливной дождь, и я, денди, кумир дамского общества, блестящий фельетонист, иду по улицам, полным грязи и выбоин после обстрела. Всюду разрушенные дома. По улицам тянутся телеги, запряженные худыми, хромыми клячами. Эти рысистые кони чуть меня не задавили, но зато здорово обдали грязью, и я, спасаясь, попал в выбоину, наполненную водой, сплюнул в сторону, наткнулся на обломок и упал прямо в грязь… Но это… пустяки. Там все живут в грязи, и мой вид мокрого оборванного денди не обратил на себя ничьего внимания.
— Какой ужас… — удивляется собеседник.
— Все это в прошлом уже и, к счастью, никогда не повторится больше.
И Дройд покатил дальше. Джон сумрачно слушал рассказ Дройда, и в его уме рождалась мысль, что этот изящный журналист просмотрел красоту и величие революции. Для него революция только грязь и голод.
При повороте на Strand[12] Дройд издали увидел прекрасную леди Гартнер. О, сколько приятных вечеров было проведено вместе… Дройд остановил авто и ринулся к ней.
— Миледи, какая встреча… Как рад!
Леди Гартнер удивленно посмотрела, ахнула, мило улыбнулась и протянула руку. Дройд нежно подносит ее руку к своим губам. Леди Гартнер обрадована, она сразу заболтала о разных новостях, о том, кто вышел замуж, кто женился. Стоя на фоне витрины большого дамского конфексио-на, леди казалась одной из моделей, сошедшей на улицу для демонстрирования туалета. Дройд не успевает отвечать… Наконец передышка… и вопрос:
— А вы откуда?
Неопределенный жест в пространство — из России.
— Да, сейчас только.
— Счастливый… Вы видели собственными глазами все эти ужасы, которые делаются в этой бедной, несчастной бывшей России… A propos[13], великий князь Георгий Михайлович служит приказчиком в конфексионе… Такой милый… Там отбою нет…
