Иван Неручев - Особо сложные дела
— Разве я вас вынуждаю?
— Вы меня неправильно поняли. Я имею в виду обстоятельства. Вам, конечно, известно, у меня есть дочь студентка, медичка, на третьем курсе; есть и сын…
Следователь молча подал Океановскому стакан воды. Тот, не притронувшись к воде, поставил стакан на стол.
— У меня есть сын, инженер, изобретатель, работает на оборонном заводе… Жена стара и больна… Вы, впрочем, всё это знаете…
— Знаю, — подтвердил Захаров.
— Но вы не знаете одного весьма важного обстоятельства. Важного не для вас, а для меня, для них, моих детей, которых, естественно, я люблю и судьба которых меня теперь интересует больше всего на свете. Впрочем, свою просьбу я включу в показания.
Старик склонился над бумагой. Быстрым четким почерком он записал всё то, что рассказал следователю. В конце протокола сделал приписку:
«Всё рассказанное здесь моей семье известно не было. Сына и дочь я старался воспитать настоящими советскими людьми. Мне хотелось, чтобы дети мои загладили, смягчили, отработали (не знаю, как лучше сказать, но дело не в словах) вину своего отца. Прошу не трогать их и, больше того, скрыть от них трагедию их отца»
Протянув следователю этот протокол, Океановский тихо добавил:
— Разве это последнее обстоятельство не свидетельствует, что я враг подневольный?..
— Нет, оно свидетельствует о другом: о степени и глубине вашего падения.
— Пусть так. Но вы обязаны учесть…
— Трибунал всё учтет, решая вашу судьбу.
Следователь под охраной удалил разоблаченного лазутчика и позвал Петренко. Когда тот вошел в избу, они, не говоря ни слова, пожали друг другу руки, радуясь одной большой радостью — радостью бдительных и настойчивых советских патриотов.
Исповедь шпионки
Перед судейским столом — женщина: высокого роста, с обветренным лицом, серыми беспокойными глазами, русыми, короткими, гладко причесанными волосами; на ней черный, английского покроя костюм.
Женщина покусывает нижнюю пухлую губу: ее одолевает нервная дрожь, мешает овладеть собой, защищаться. А защищаться надо. В сознании мелькает последняя надежда на спасение: может быть, судьи поверят, что она сама обманута, сама попала в сети ловкого и злого человека, из-за любви пошла на страшное дело. Надо рассказать об этом суду, и рассказать так, чтобы поверили в ее искренность, в то, что она открывает свое сердце.
Женщина отказывается от защитника. Ни судей, ни прокурора она не боится. Они поймут, должны понять ее сердце, ее ошибку, понять и пощадить… А может быть, не следовало отказываться от адвоката? Во всяком случае, пусть не думают, что ей нужны помощники, чтоб уйти от возмездия. Она примет любое наказание, но только не смерть…
Борцов, председательствующий по делу, вторично обращается к подсудимой:
— Что же вы молчите, гражданка? Вы, разумеется, можете не давать показаний суду. Это ваше право. Но лично я не советовал бы вам молчать. Иначе мы будем решать вопрос о вас на основании материалов предварительного расследования. Закон дает нам эту возможность… Прошу: дайте показания по существу предъявленного вам обвинения или сделайте заявление, что вы этих показаний дать не желаете.
Женщина выпрямилась, посмотрела в окно. Небо безоблачное, просторное и ласковое. Хотелось бы думать о чем угодно, только не о суде, не о своей печальной участи. Но ее торопят, требуют ответа. Придется уступить.
— Мне трудно, очень трудно говорить… Но я решила, я хочу, я буду исповедоваться… — Подсудимая стремительно повернулась к судьям: — Я хочу исповедоваться перед вами, граждане судьи, а через вас перед всем народом. — Она поднимает глаза к потолку. В руках мнет белоснежный носовой платок, с розовой каемкой, с большой буквой «А», вышитой в трех углах. — Я только прошу дать мне возможность рассказать всё, с самого начала и до конца.
Женщина вопросительно замолчала.
— Вы можете говорить всё, что относится к вашему делу, — разъяснил Борцов, — но не больше; в сторону прошу не отвлекаться.
— Что относится к моему делу?! Как мне определить границы? Это очень трудно, почти невозможно…
— Суд вас слушает!
Подсудимая начала издалека. С неудачной любви своей матери. Мать была дочерью крупного новороссийского купца. Отец воспитывал ее в строго патриархальном духе. В 1918 году богача постигло несчастье: его единственная дочь должна была стать матерью от случайной связи. «Спуталась», как он говорил, с каким-то офицером. Офицер обещал жениться, но исчез. Отец проклял дочь, выгнал из дому, а через некоторое время вместе с белыми бежал в Грецию.
Мать работала в советских учреждениях. Умерла она недавно; подсудимая тогда уже работала на телеграфе.
Как-то вскоре после смерти матери в их район приехал молодой человек, сразу обративший на себя внимание. Это был землемер, присланный взамен старика, ушедшего на пенсию. У нового землемера была не только выгодная внешность — высокий рост, стройная фигура, пышные каштановые волосы с зачесом назад, карие ласковые глаза, — но весь его облик, все его манеры говорили о том, что это человек хороший, обладает тактом и чуткостью. Они познакомились. Стали встречаться. Скоро между ними возникла привязанность.
Подчиняясь требованиям сердца и судьбы, они закрепили свое чувство законным браком. (Она понимает, не все люди верят в судьбу. Но тогда она верила и в судьбу и в святые чувства своего избранника…)
Жили они очень хорошо. С увлечением работали, горячо интересовались делами друг друга, умели и развлечься: посещали концерты, театры, ходили в кино и всегда были вместе — это было его желание.
Примерно во второй половине мая 1941 года (более точно назвать дату она, к сожалению, не может), когда еще никто в городе не догадывался о приближающейся войне, в их отношения с мужем ворвалось нечто новое. Муж сообщил: скоро вспыхнет война, каждый человек обязан заранее определить свое отношение к ней. Это во-первых. И во-вторых, все его симпатии на той стороне. Понимает ли она его? Она искренне ответила, — нет, не понимает. Тогда он рассказал о своей шпионской деятельности. Да, да, он давнишний шпион! К сожалению или к счастью, ему судить об этом трудно, но и она тоже шпионка, его ближайшая и активная помощница во всех делах, которые совершаются в этом районе, в этом городе… Она не поверила мужу: нашел чем шутить! Ведь у нее, по наследству от матери, больное сердце…
Однако муж не обратил внимания на упреки жены. Он достал из кармана крохотный блокнот и, перелистывая его странички, испещренные какими-то остроконечными значками (после она узнала, что это шифр), спокойно перечислил факты, позаимствованные им из ее рассказов о работе на телеграфе. Все эти факты касались обороны нашей страны, и, по его словам, они уже были переданы, как он выразился, нашим «сегодняшним врагам и завтрашним друзьям».
Даже смерть матери не потрясла ее так сильно, как это чудовищное объяснение. Она потеряла сознание. А когда очнулась, муж с тем же неумолимым спокойствием подчеркнул ей безвыходность ее положения… Она не должна думать, что он женился по расчету. Нет, тут просто удачное совпадение. У него ведь в этом смысле и на своей работе прекрасные возможности. Одна съемка местности чего стоит! Следовательно, никакой личной драмы нет, любовь остается в силе, будет и впредь такой же светлой и радостной…
Она, конечно, может пойти куда следует (а вернее, куда не следует, — шутливо добавил он) и обо всем рассказать. Разумеется, в этом случае ему обеспечена «вышка» — смерть… А ей? Судьба ее сложится не лучше. Они совместно успели уже причинить огромное зло тому народу, от имени и в интересах которого будет действовать правосудие. Может быть, целесообразней поэтому не горячиться, проявить благоразумие, выдержку, немного поволноваться и… снова зажить в свое удовольствие?!
С этими словами он выложил на стол несколько пачек новеньких сторублевок — 25 000 рублей. Она может располагать ими по своему усмотрению. В любое время он может получить еще, и столько, сколько им потребуется. Само собой разумеется, злоупотреблять деньгами не надо, следует опасаться бдительности советских людей…
Тут же муж потребовал от нее новых данных, как будто бы для уточнения старых. Она подчинилась этому требованию, но в душе решила завтра же бежать… Надо спасаться во что бы то ни стало!
Пришло «завтра», но оно не оправдало надежд: женщина осталась с петлей на шее, у нее нехватило силы расстаться с мужем, которого, даже теперь, она продолжала любить.
Ею овладело тупое равнодушие. Она решила во всем положиться на господа. (Подсудимая просит не осуждать ее религиозность. У каждого человека свои убеждения.)
Когда началась война, муж убедил ее, что как только фашисты займут их район, — можно будет уйти в отставку, на обеспеченный, бессрочный отдых. Риск позади, страх позади. А впереди — бесконечное счастье…
