Алистер Маклин - Когда бьет восемь склянок
— Конечно.
— Вы ведь могли бы столкнуть этих двоих с обрыва, если бы захотели, да? — спросила она после паузы. — Но вы не сделали этого. Вы могли бы порезать руку Гарри, а порезали свою. Я прошу у вас прощения за мои слова, мистер Калверт. За то, что назвала вас злым и ужасным. — Еще пауза. — Я думаю, вы замечательный.
— Они все получат по заслугам, — сказал я. Но я разговаривал сам с собой — она уже исчезла в тумане. Хотел бы я разделять ее чувства, но я вовсе не чувствовал себя замечательным, я чувствовал лишь смертельную усталость и беспокойство, потому что даже самые лучшие в мире планы — это нечто воображаемое, я не поставил бы и гроша ломаного за то, что они сбудутся. Но я запретил себе беспокоиться и сомневаться в успехе и поднял на ноги своих пленников. Мы медленно спускались, по предательски скользкому склону, я шел последним, держа в левой руке фонарь, а в правой крепко но не слишком крепко, — зажал конец каната. Пока мы спускались, я рассеянно размышлял о том, почему же я не порезал руку Гарри вместо своей. Это было бы очень забавно, кровь Гарри на его же собственном штыке.
— Надеюсь, прогулка была приятной? — любезно спросил Хатчинсон.
— Скучной она не была. Вам бы понравилось. — Я разглядывал Хатчинсона, пока он вел «Файркрест» сквозь мрак и туман. — Куда теперь?
— А дядюшка Артур не сказал?
— Плохо вы думаете о дядюшке Артуре. Он сказал, что никогда не вмешивается в... как это? В проведение боевой операции. «Я планирую, — сказал он. — Я координирую, Калверт же заканчивает дело».
— Временами он бывает скромен, — признал я.
— Он рассказал мне несколько историй о вас. Думаю, что это большая честь — быть с вами.
— Конечно, если не считать четырехсот тысяч фунтов стерлингов или около того.
— Если не считать, как вы выражаетесь, что я тут в роли смотрителя площадки для гольфа. Так куда, Калверт?
— Домой. Если вам удастся его найти.
— Крайгмор? Его я найду. — Он пыхнул сигарой к поднес ее кончик к глазам. — Думаю, пора ее выбросить. Она уже стала такой короткой, что я не вижу окон рулевой рубки. Дядюшка Артур, видимо, отдыхает?
— Дядюшка Артур допрашивает пленных.
— Не думаю, что он многого добьется.
— Я бы тоже не добился. Им и так несладко пришлось.
— Ну да, это был довольно опасный прыжок, с пирса на палубу. Особенно, когда палуба болтается вверх-вниз, как сегодня. И уж совсем страшно, когда руки связаны за спиной.
— Одна сломанная лодыжка и одно предплечье, — сказал я. — Могло быть и хуже. Они могли вообще не попасть на палубу.
— Это вы верно заметили, — согласился Хатчинсон. Он высунул голову в боковое окно рубки и тут же втянул ее обратно. — Дело не в сигарете, — объявил он. — Видимость ноль, мы идем вслепую, по приборам. Можете даже зажечь свет в рубке. Это поможет читать карту и смотреть на глубиномер и компас, а работе радара совсем не помешает. — Чего это вы вырядились в этот клоунский наряд?
— Это халат, — пояснил я. — У меня было три костима и все три вымокли и порвались... С удачей, сэр? — В рубке появился дядюшка Артур.
— Один потерял сознание. — Дядюшка Артур был недоволен собой. — Второй стонет так громко, что не слышит моих вопросов. Ну, Калверт, рассказывайте.
— Рассказывать, сэр? Но я собирался идти спать. Я ведь вам уже все рассказал.
— Полдюжины отрывистых фраз, которые я не мог расслышать сквозь этот кошачий концерт, — холодно сказал он. — Мне нужен полный отчет, Калверт.
— Я чувствую себя очень слабым, сэр.
— Не помню такого дня, чтобы вы не чувствовали себя слабым, Калверт. Вы знаете, где находятся виски.
Хатчинсон деликатно кашлянул:— Если адмирал позволит...
— Конечно, конечно, — сказал дядюшка Артур совсем другим тоном. — Конечно, мой мальчик. — Мальчик был на добрый фут выше дядюшки Артура. — И раз уж вы пошли за виски, Калверт, принесите и мне тоже, обычную порцию. Иногда он бывает просто отвратителен, этот дядюшка Артур. Пятью минутами позже я пожелал доброй ночи. Дядюшка Артур был не очень доволен, он был уверен, что я выпустил некоторые существенные подробности, но я устал, как старуха с косой после Хиросимы. Я заглянул к Шарлотте Скурос, она спала как убитая. Но не больше минуты потребовалось мне, чтобы растолкать Шарлотту, когда мы сверхъестественным образом оказались под защитой Крэйгморской гавани. Я велел ей одеться — коварная уловка, которая должна была показаться ей, что я не знаю, что она спит одетой, — и сошел на берег. Пятнадцать минут спустя мы были уже в доме Хатчинсона, а еще через пятнадцать минут мы с дядюшкой Артуром наложили крепкие шины на переломы наших пленников и заперли их в комнате, куда не проникал даже свет звезд и выбраться из которой Гудини не смог бы за всю свою жизнь. И я наконец оказался в постели в другой крошечной комнате, которая, очевидно, была спальней председателя художественного совета Крэйгморской картинной галереи, поскольку для себя он отобрал лучшие образцы. Вдруг открылась дверь и вспыхнул свет. Я открыл свои усталые глаза я увидел на пороге Шарлотту Скурос.
— Уйдите, — сказал я. — Я сплю.
— Разрешите мне войти, — попросила она. Она обвела взглядом картинную галерею, и губы ее дрогнули, что могло быть рождением улыбки. — Я думала, после такой ночи вы побоитесь спать без света.
— Простите, я устал. Ничего не могу поделать. Я не лучший образом готов к визиту дамы посреди ночи.
— В соседней комнате дядюшка Артур. Вы всегда можете позвать на помощь, если захотите. — Она посмотрела на изъеденное молью кресло. — Можно я сяду? Она села. Она все еще была одета в неизменное белое платье, волосы ее были аккуратно причесаны, но это все, что можно было о ней сказать. Она еще пыталась шутить, но веселья не было в ее улыбке, в ее глазах. Эти карие, мудрые, всепонимающие глаза, глаза, которые знали все о жизни, о любви, о радости, глаза, которые когда-то сделали ее самой популярной актрисой своего времени, теперь выражали только горечь и отчаяние. И страх.
— Вы мне не доверяете, Филип. — решительно сказала она.
— С чего вы это взяли? Почему бы мне вам не доверять?
— Это вы уж сами скажите. Вы уклоняетесь и не отвечаете на мои вопросы, а я достаточно хорошо знаю мужчин, чтобы понимать, что ваши ответы — это те ответы, которые вы хотите дать, но не те, которые я бы хотела получить. Почему так, Филип?
— Так вы решили, что я не говорю вам правды? Я думаю, что иногда говорил даже слишком много, так много, что случайно мог и солгать. Строго в интересах дела, конечно. — Я либо уже сделал это, либо собирался сделать — в ее же собственных интересах, разумеется. — Я не стал бы лгать таким людям, как вы.
— Вы удивились, когда я пришла, правда?
— Нет. Вы же говорили мне: вы хотите, чтоб я рассказал вам историю. Особенно начало и конец истории. Она кивнула.
— Когда я начинала играть на сцене, мне давали очень маленькие роли, но я всегда знала пьесу наизусть. А теперь я не знаю пьесы. Я вышла на три минуты во втором акте, но я понятия не имела, что происходило в первом. Теперь я выхожу на сцену в четвертом акте, не зная, что происходило между вторым и четвертым. Я не могу представить, чем все это кончится! — Она всплеснула руками. — Вы не можете себе представить, как это убийственно для женщины? — Вы и в самом деле не имеете понятия, как все началось?
— Я прошу вас поверить мне. Я ей поверил. Поверил, потому что на сей раз она говорила правду.
— Пойдите в гостиную и принесите мне, как они выражаются, освежающего, — сказал я. — Я слабею с каждым часом. Она послушно встала, вышла в гостиную и принесла мне освежающее, которое дало мне силы, чтобы рассказать ей все, что она хотела узнать. — Я думаю, что главным организатором и мозгом всего предприятия был Лаворски, — сказал я. — Лаворски, видимо, первый понял, что империя Скуроса остро нуждается в переливании крови — то есть в крупной сумме денег, и он догадался, как добыть ее, используя те средства, какими они располагали.
— Но мой муж никогда не испытывал недостатка в деньгах, — сказала Шарлотта. — У него всегда было все самое лучшее: яхты, автомобили, дома...
— В этом смысле он, конечно, не испытывал недостатка. Так же, как все эти миллионеры, что выпрыгивают из окон своих небоскребов после крушения на бирже. Не спорьте, мадам, вы просто ничего не знаете о большом бизнесе. — Для человека, который живет на нищенское жалование, это прозвучало весьма неплохо. — Лаворски подал идею заняться пиратством в крупных масштабах — брать лишь корабля с грузом не менее чем на миллион фунтов. Она смотрела на меня, открыв рот от удивления. Хотел бы я иметь такие зубы, — вместо тех, которые выбиты врагами дядюшки Артура за последние годы. Дядюшка Артур, со злобой подумал я, он ведь на двадцать пять лет старше меня, и он еще стонет из-за того, что уже лишился первого зуба. Она прошептала:
— Вы все это придумали.
