Андрей Троицкий - Знак шпиона
– Я бы мог перестрелять их всех, – Дьяков отхлебнул из фляжки и вытер губы ладонью. – Запросто. Но ты сказал пока не трогать этих придурков. Колчина и Донцова.
Дьяков замолчал, видимо, ждал похвалы, но не дождался.
– Ты все обосрал, – сказал Медников. – И теперь был вынужден сам за собой подчищать дерьмо. Там, в гостинице, когда Ходаков передавал деньги Феллу, ты должен был сам… Сам их… А потом забрать наличку и уйти. Вместо этого ты передоверил свою работу этим жидам, которые тебя и натянули. Понимаю, не хотелось пачкаться. Но мы чуть не погибли.
– Без Гойзмана в «Маленькой розе» я ничего бы не смог сделать. Жиды взяли деньги и должны были их отработать.
– На этот раз нам помог случай, удачное стечение обстоятельств, – сказал Медников. – Твои заслуги минимальны. Все могло кончиться плохо, совсем плохо.
– Брось, все кончилась хорошо.
– Ничего ещё не кончилось.
Медников полез в карман, вытащил пакет с паспортом и десятью тысячами долларов.
– Тебе нужно вернуться в Лондон. И ещё кое-что подчистить.
– Почему мне вечно достается одна грязь?
– На этот раз в придачу к обычному гонорару получишь ящик мыла, – Медникову так понравилась собственная шутка, что он улыбнулся. – Вылетай завтра же. В руки Колчина попала фотография Джейн Уильямс, любовницы Ходакова. Я посоветовал Колчину выбросить фото, но он наверняка не послушался. Возможно, теперь эту женщину станут искать. Ты должен с ней кончить до того, как Уильямс найдут русские разведчики. Все должно выглядеть, как несчастный случай. Или убийство с целью ограбления.
– Почему ты не сказал об этом раньше?
– Информация об Уильямс попала ко мне, когда ты уже торчал в Лондоне. Я не рискнул связаться по телефону или через интернет, а других оказий не подвернулось. Кстати, теперь по новому паспорту ты Френк Бреннан. Гражданин Великобритании, но живешь в далекой канадской провинции и занимаешься вырубкой леса. Это обстоятельство как-то оправдает твой ужасный акцент. Об Уильямс ты уже многое знаешь. Но я напомню. Она работает экскурсоводом в агентстве «Смарт и Смарт» в Восточном Лондоне. Водит пешеходные экскурсии по всяким там памятным местам и подрабатывает на бизнес мероприятиях переводчицей. Главное, долго с ней не тяни, не раскачивайся. До тех пор, пока она жива, нам не будет покоя. Жду вестей.
Медников положил паспорт и деньги на скамейку, встал и быстро зашагал в обратном направлении, к санаторию.
Глава двенадцатая
Москва, район Басманной. 18 октября.
Вернувшись домой в семь вечера, Медников переоделся в халат, заперся в кабинете и, включив компьютер, стал просматривать сообщения электронной почты. Дьяков уже прибыл в Лондон, не сегодня так завтра он найдет экскурсовода Джейн Уильямс и даст знать, что все готово к делу. Ящик электронной почты был забит рекламой, но сообщений от Дьякова не было. Медников встал из-за стола, погремев ключами, открыл дверцу сейфа, вмонтированного в стену, вытащил свой новый английский паспорт, пошелестел страницами, пересчитал деньги. Дома хранить такие вещи опасно, поэтому завтра же следует перепрятать все это добро в надежный тайник.
Он хотел выключить компьютер, но в последний момент решил пересмотреть рекламные объявления, их ежедневно накапливалось в ящике две-три дюжины. И не напрасно. Вот она, весточка от Дьякова, прибыла ещё днем. Разумеется, это не открытый текст и не шифровка, Дьяков догадался прислать рекламное объявление экскурсионной фирмы «Смарт и Смарт», что-то вроде открытки. На берегу Темзы стоит двухэтажный красный автобус с логотипом фирмы вдоль кузова, на другой стороне реки здание Парламента, а на переднем плане длинноногая девица в короткой юбчонке куда-то показывает пальцем, что-то объясняя двум шикарно одетым господам. Ветер задирает юбочку, но девица так увлечена своим рассказом, что не замечает этих пустяков. Мужчин, видимо, мало интересует сам предмет экскурсии, они любуются стройными ногами фифочки, мысленно раздевают её, прикидывая, какой номер бюста скрывает тесный форменный пиджачок и сиреневая блузка.
Отлично, значит, Дьяков не терял времени даром, наверняка затесался в компанию провинциальных олухов со Среднего Запада США и, вертя головой из стороны в сторону, совершил пешую прогулку по центру Лондона. Хорошая зарядка для шейных мышц. Как только с девочкой случится несчастье, попадет ли она под машину или свернет шею в ванной комнате, якобы поскользнувшись на скользких плитках, Дьяков пришлет по электронке ту же рекламную открытку. Только силуэт экскурсовода будет перечеркнут крестом. Что ни говори, у Дьякова с юмором порядок, правда, юмор этот своеобразный, черный, с кладбищенским душком. Но что с того?
Вернувшись в гостиную, Медников сел в кресло, поставив перед собой на столик стакан с толстым дном и бутылку пива. Жена сидела на диване и, слюнявя палец, переворачивала страницы иллюстрированного журнала с множеством картинок, делая вид, что целиком поглощена этим в высшей степени полезным делом. После больницы она выглядела такой несчастной, с серыми тенями на скулах и нездоровой желтизной щек, что даже продавцы и рыночные торговцы стеснялись её обвешивать. Из человеческой жалости.
Медников хлебнул пива и уставился в телевизионный экран, где старик правозащитник с фарфоровыми зубами, проповедовал неприятным гугнивым голосом вечные ценности демократического общества, дескать, «холодная война» давно закончилась и теперь все цивилизованные страны, рука об руку должны идти вперед к светлому будущему человечества, к заре новой жизни.
– Какая чушь, – прошептал Медников.
Те же самые слова уже не первый год наперебой повторяют все телевизионные болтуны, не имеющие реального представления о том, что творится в мире: они талдычат о том, что надо выбираться из окопов «холодной войны», строиться в шеренги и под звуки оркестра топать вперед, к светлому будущему. Одно время Медников и сам верил в этот наивный постулат, но скоро иллюзии кончились, всем трезвым людям, знакомым с реальной расстановкой сил в мире, стало ясно, что впереди – не новая эра человечества, а новые линии окопов, а «холодной войне» не видно конца. И нет вопроса, на чьей ты стороне в этой войне, потому что каждый воюет сам за себя.
Разглядывая неприятное обрюзгшее лицо старика, всклокоченные седые патлы, очки в пластмассовой оправе, косо сидящие на носу, Медников вспоминал, что он лично несколько лет назад, ещё работая в ФСБ, без особых усилий завербовал старика, чтобы он, бессменный депутат Государственной думы, постукивал на своих коллег. Сейчас певец гражданских свобод получал второе жалование на Лубянке и был вполне доволен жирным куском пирога, который удалось ухватить на старости лет.
Зазвонил телефон.
– Але, – сказал Медников, но на другом конце провода молчали. – Але. Черт побери.
Он положил трубку на столик, отхлебнул из стакана.
– Кто это звонил? – спросила жена.
– Из больницы. С тобой хотели поговорить, – Медников улыбнулся. – Наверное, анализы уже готовы. Ты ведь сдавала анализы? Если в тот день ты не напилась, как скотина, результаты будут хорошими. Просто потрясающими.
– С этикой, с моралью у тебя проблемы с самого рождения, – Любовь Юрьевна перевернула страничку. – Хам. Всегда был хамом.
Медников не слушал жену, он думал, что первый день на работе прошел спокойно. Никаких совещаний, никаких известий из Лондона. Руководители Службы смирились с провалом операции «Обелиск», потому что ничего другого не остается, дело скоро закроют и спишут в архив в связи с невозможностью установить имя убийцы русского дипломата. Что ж, лучшая новость – отсутствие новостей.
Опустошив стакан, он посмотрел на жену и увидел, что Люба что-то говорит и плачет. Господи… Опять эти слезы, которые пахнут не соленой водичкой, а водкой. И эти слова, от которых веет холодом слабоумия.
– Ты никогда не хотел ребенка, – говорила, всхлипывая, жена. – Несколько лет назад я была беременна, уже на пятом месяце. Я мечтала стать матерью. А ты по сто раз на дню повторял, что у меня слишком узкий таз. Ребенок не выйдет из меня. Говорил, что роды непременно кончатся смертью малыша, даже если сделать кесарево сечение. Говорил, что стать матерью мне не суждено, таковы особенности физиологии, такова судьба и с этим надо смириться. Следует избавиться от плода любыми способами. И так изо дня в день.
– Ты хочешь сейчас продолжить тот увлекательный спор? – Медников долил в стакан остатки пива. – Прямо сейчас, спустя многие годы?
– Я уже ничего не хочу. Порой ты звонил мне с работы, с ночного дежурства, будил меня среди ночи и снова заводил эту песню. Ты кричал в трубку: «У тебя узкий таз, слишком узкий. Ты это понимаешь? Ребенок обязательно погибнет. От асфиксии или родовых травм. И ты вместе с ним». А потом вешал трубку, а я не могла заснуть до утра. Меня трясло, поэтому я прикладывалась к бутылке. Вся наша жизнь день за днем, час за часом, эти разговоры об узком тазе и мертворожденном ребенке, все это напоминало безумие. В конце концов, я сдалась. Я сломалась и сделала, что ты хотел. Дура я, дура…
