Франсин Мэтьюз - Клуб «Алиби»
Салли и мадам Блум приехали на тринадцать часов позже указанного в расписании отбытия, с трудом пробиваясь по дороге в Шербур через колонны отступавших солдат, большинство из которых были англичанами. Изможденные люди провожали катафалк взглядами, в которых угадывались остатки уважения к умершим, но оба длинных черных автомобиля двигались через колонны боевых машин со скоростью улитки. Поездка, которая должна была занять четыре часа, все затягивалась и затягивалась, пока не сгустилась тьма и мадам Блум не захрапела в углу лимузина, а Салли была готова кричать от нетерпения. Они подвезли нескольких солдат, парней лет восемнадцати-двадцати, безмятежно болтавших, пока машина пробиралась к Шербуру в темноте вечера. Салли запомнила их имена только для того, чтобы забыть их, она слышала слухи о продвижении немцев, видела легкую дрожь пальцев, когда они салютовали ей, выходя из машины. Все перемещались в сторону Ла-Манша, подгоняемые нацистами.
В три часа утра они съехали на обочину, чтобы водитель мог поспать. Обе машины были припаркованы у перекрестка, ведущего куда-то сквозь яблоневые заросли Нормандии. Леони Блум что-то бормотала во сне, и Салли задремала. Тут раздался прерывистый звук, а потом яростная пулеметная очередь: «мессершмитты». Она тут же проснулась и закричала.
Когда самолеты исчезли, дороги были усеяны телами и машинами. Повезло тем, кто нырнул в канавы, некоторые машины были перевернуты. Но безмолвные фигуры посреди шоссе говорили сами за себя. Она попала под дождь смерти, но ни одной капли на нее не попало.
— Зачем они это делают? — мадам Блум была в ярости. — Как они смеют? На дороге же женщины и дети!
— Они расчищают дороги, — сказала Салли. — Для своих танков и военных машин. Это самый эффективный способ. Мы должны куда-нибудь свернуть с этого шоссе.
Их водитель — пожилой, испуганный, со слезами на глазах — повернул лимузин на обочину и съехал на боковую дорогу. Весь остаток ночи они ехали в неизвестном направлении через яблоневые рощи.
* * *— Я бы на его месте спустила бы эту чертову лодку на воду и использовала бы любую возможность, — говорила Леони Блум, сидя в трюме «Клотильды». — Мы можем умереть здесь, как и по дороге в Саутгемптон или Фолкстоун. Чего он ждет?
— Приказов, — Салли достала из сумочки и протянула старушке еще вполне чистый носовой платок. Они уже больше часа находились в своей каюте. И так перегруженная команда организовала им еду: воду и крекеры. Салли понятия не имела, где может быть их багаж.
— Капитан сказал, что у него есть приказ командования французского флота не выходить в море. Это единственная причина, по которой мы все еще стоим на якоре с самой пятницы. Бедняга капитан теперь себе не принадлежит.
Она говорила с капитаном всего два раза. Он устал и уже отчаялся, потому что не мог попасть домой в Голландию, оккупированную теперь немцами, не оказавшись под обстрелом немецкого флота или не лишившись своего его корабля. Он хотел добраться до безопасной Англии. Перевести дух день или два. Решить, как бороться дальше и что вообще ему лучше делать.
Он отказывался принять на борт гроб с Филиппом, и Салли отдала ему все деньги, которые у нее были. Теперь гроб стоял в отсеке для хранения мяса — в холодильнике, хотя капитан, которого звали Лидерс, выключил генератор ради экономии энергии. Она не хотела думать о теле Филиппа в трюме. Вместо этого она сказала мадам Блум:
— Мы не останемся здесь насовсем, вот увидите. Расскажите мне о своей племяннице. Ей около сорока, вы говорили? У нее двое детей?
— Двое мальчиков, — поправила Леони Блум. — Давид и Саул. Растут, как сорная трава. Она послала мне фотографии… Саул похож на моего брата, из Мюнхена. Я не слышала ничего о нем уже почти два года…
Салли знала все об этом старике из Мюнхена, которого отправили в трудовой лагерь. Мадам Блум рассказывала о нем с утра до вечера, словно ее брат, лица которого она больше никогда не увидит, был символом ее решения уехать из Европы, окунуться в неизведанное в свои семьдесят шесть лет. Салли не прерывала ее. Ее собственные мысли были в Бордо вместе с Джо Херстом. Он должен был уже добраться до города со всем домашним скарбом и ноющими детьми. Может быть, все оставшиеся американцы были уже в море, на пути в Нью-Йорк, пока Салли дрейфовала в водах Атлантического океана с бесценной папкой Херста в руках и телом возлюбленного в ящике.
Но она была по-своему верна Джо. Не зная точно, где ее багаж, находясь среди толпы людей, осаждавших борт судна, непредназначенного для перевозки пассажиров, она спрятала конверт из манильской бумаги под венком из увядших белых цветов, который для Филиппа заказали в «Салливан и Кромвелл». Она считала, что там, в холодильнике, вместе с телом документы будут в безопасности.
«Клотильда» дрогнула.
— Бог мой, — выдохнула мадам Блум и схватила Салли за руку. — Нас подбили! Чертовы немцы хотят нас потопить!
— Нет.
Салли прислушалась.
— Думаю, это моторы, а не бомбы. Мы движемся.
Пробираясь на палубу, она хотела видеть французский берег, когда «Клотильда» будет выходить из порта Шербура, вдохнуть соленый воздух и горелый запах дыма, смотреть до боли в глазах, не отрываясь, на этот кусочек земли, где старые дома на набережной стоят прямо в море, смотреть на стрельбу с соседних судов и на голландских моряков. Было важно попрощаться со страной, которую она оставляла. «Клотильда» качалась из стороны в сторону, немецкий самолет пролетел совсем низко над головой Салли, но она бесстрашно смотрела на его брюхо, видя лицо прицеливающегося стрелка.
— Ложись! — закричал моряк, но он говорил по-голландски, и она не поняла его слов.
Немецкий самолет пролетел над их головами, не выстрелив.
— Я больше не буду бояться умереть, — сказала она громко, глядя на исчезающий за горизонтом самолет. — Ничто не может быть хуже, чем уехать из Франции.
— Но вы не уезжаете, — вдруг произнес голос: мягкий, вкрадчивый голос. — Разве вы не слышали? Капитан приказал причалить к берегу. Нам нужно эвакуировать армию. Если прежде немцы не потопят нас.
Она повернулась и уставилась на говорившего: опрятный, несмотря на лишения последних четырех дней, с влажными, пронзительными глазами над коротко стриженными усами.
— Простите, — сказала она. — Мы знакомы?
Он улыбнулся и кивнул.
— Эмери Моррис. Я работал с Филиппом, в «Салливан и Кромвелл».
Глава тридцать первая
Нелл стояла в прохладном центре бродильни — длинного темного сарая, где хранилось молодое вино — и наблюдала, как старый Анри наполнял бочки. Это был методичный процесс, проводившийся почти ежедневно, потому что стареющее вино испарялось: из отверстия вынималась стеклянная пробка, в бочку доливалось вино, таким образом предотвращая попадание кислорода. Этим бочкам было несколько лет, и сделаны они были из древесины, отобранной в лесах Тронкэ, не то, что те, новые из неверского дуба, которые она привезла из Парижа. Те бочки предназначались для урожая, который будет собран через четыре месяца, для винограда, который еще не был посажен, для вина, которое еще не было сделано. В большинстве виноградарских хозяйств Медока, принадлежавших Нелл, использовали только старые дубовые бочки, смягченные и пропитанные годами содержавшимся в них вином, но она считала, что дуб надо подвергнуть процессу старения — это мнение она переняла у барона Филиппа из поместья Мутон-Ротшильд. Дерево впитывало вкус и запах, и это увеличивало скорость старения. Ей было трудно убедить Анри в том, что ее инстинкты ее не подводят, и только время могло рассудить, что лучше — новая рискованная технология или верность старым традициям.
В замке Луденн из красного винограда производилось «Каберне Совиньон», «Мерло» и немного «Пети-Вердо» и «Мальбека». Анри менял соотношение от года к году, увеличивая или уменьшая количество того или иного вина в зависимости от качества винограда. Он делал это с пятнадцати лет. Еще в раннем детстве, едва научившись ходить, он вместе с отцом обходил виноградники. У сына Анри не было таланта винодела, не было шестого чувства, подсказывавшего, что получится из неопределенной массы через двадцать лет. Но девятнадцатилетний внук, казалось, родился с винной пробкой во рту, и, когда пришло время, Анри постарался пристроить мальчика в Луденн. Юный Роже был сейчас где-то в Арденнах, на фронте под командованием Бертрана.
— Я поручил новеньким опрыскивать сорта «Мерло», — сказал Анри молча наблюдающей за ним Нелл. — Баронесса послала нам немного медного купороса вместе со своими людьми. Спасибо ей. Весь купорос, похоже, конфискован Министерством вооруженных сил. У нее в Мутоне, наверное, целый склад. Конечно, благодаря барону. Только Ротшильд может добыть купорос в это военное время.
