Богомил Райнов - Агент, бывший в употреблении
— Если дойдет до этого, ты просто скажешь им то, что они хотят от тебя узнать.
— Тебе ли не знать, что это мало спасает. Что бы ты им ни сказал, они все равно будут считать, что ты что-то утаиваешь, и будут продолжать спрашивать. Как — ты догадываешься.
— И что ж, полная безысходность?
— Пока что нет. Пока не попался им в лапы.
— Мне кажется, что даже у них в лапах ты вытащишь какое-нибудь секретное оружие.
— Например? Подбрось идею.
— Подбросить идею?! Мне — тебе?! Да есть ли большее вместилище идей, чем твоя голова, Траян!
— Ты мне льстишь. Хотя если речь идет о прошлом, то, может, ты и прав. Нельзя нажить деньги, не нажив врагов. А если нажил врагов, надо знать, как с ними расправиться. Расправляешься с ними — они отплачивают. Первым делом меня объявили врагом государства, скомандовав тем самым: «Ату его!» Потом сорвали мне несколько сделок. Помешали осуществлению моего плана развития производства в стране. Попытались затеять против меня судебный процесс за якобы контрабанду. Помешали моему намерению создать свой бизнес в Африке. Делали мне разные подлости и здесь. И ко всему прочему, твердят, что они — потерпевшие, а я — преступник, отмывший грязные деньги, и бог весть кто еще.
— Прямо мученик.
— Я не жалуюсь. Я проливал кровь и свою, и чужую. Но не кричу, как они: «Караул, меня ограбили!» Да как тебя не ограбить, дурак, когда правило игры в том, чтобы более способный ограбил менее способного. А теперь говорят, что это незаконно — потому что в выигрыше оказались не они. А будь я в проигрыше, тогда бы все было по закону, по их закону.
— Твоя версия звучит убедительно.
— Какая «версия»! Я тебе говорю о фактах. Ведь если бы я действовал незаконно, они бы уже двадцать раз меня осудили. Попытались, но не смогли. Потому что законы я знаю не хуже их, в том числе и лазейки, которые они для себя оставили. Оставили для себя, а воспользовался ими я. Каких только дел ни пытались они завести против меня — всюду осечка.
— Хорошо, что ты сохранил свою непорочность, — продолжаю восхищаться собеседником.
— Правила и законность определяли они. Их практическое осуществление тоже. Я старался действовать в этих рамках.
— Например?
— Примеров сколько угодно. Каким образом в безденежной стране появилось вдруг такое количество банков?
— Объясни, и я открою еще один.
— Вполне бы мог, но ты опоздал. Потому что даже в такой несчастной стране, как наша, нельзя жульничать до бесконечности.
— А когда можно было, как это делалось?
— Очень просто. Основываешь банк с небольшим капиталом. Чтобы увеличить капитал, основываешь большой банк, например, Болгарский национальный банк, чтобы тот кредитовал тебя. Это называется рефинансирование. Одновременно создаешь предприятия, чтобы перекачивать туда переведенные тебе деньги. А чтобы не сказали, что ты эгоист, заодно оказываешь услуги другим. Они к тебе сами приходят. «Дай, — говорят, — кредит на десять миллионов, и из них ты получишь пятьсот тысяч». Улажено. Был бы только мир.
— А как возвращали кредиты?
— А никак. В том-то и весь фокус. Займы ничем не обеспечены, предприятия становятся банкротами. Что поделаешь — на все воля Божья.
— Однако начнутся судебные процессы…
— А ты слышал, чтобы кого-нибудь осудили? Судебные процессы хороши тем, что могут длиться бесконечно. Обвинят кого-нибудь — его тут же госпитализируют. Человек — существо хрупкое: обострение язвы желудка, почечный криз, цирроз печени, а уж о сердечных болезнях и говорить нечего. И все подкреплено медицинскими справками, и забота о человеке перерастает в заботу о его освобождении, а если понадобится, все заканчивается тем, что он исчезает где-нибудь за границей.
ТТ уже несколько раз тянулся к деревянной шкатулке, но на сей раз все-таки открывает ее, достает сигару «Ромео и Джульетта» и смело закуривает. Густые клубы дыма выходят у него изо рта одновременно с вопросом:
— Зачем меня спрашивать? Ты что, газет не читаешь?
— Тебя послушать, так всех надо в тюрьму посадить.
— Это ты сказал. А как решит общественное мнение — надо ли тебя посадить в тюрьму или оправдать, это зависит от суммы, которую ты пожертвуешь ради спасения своей репутации. Ты занимаешься тихой профессией, и я не удивлюсь, если ты недооцениваешь силу рекламы, а она между тем велика. Известное изречение гласит: «Те, кто сегодня не верит в рекламу, в начале века не верили в автомобиль». Не спрашивай, как черное может стать белым — это секрет рекламы. Всего за год-два несколько дюжин темных личностей превратились в благодетелей общества. То консорциум крупных промышленников, то коллективные фотографии в элегантных костюмах, то благотворительные балы на ворованные деньги, то виллы, то «мерседесы», то спонсирование, реальное и мнимое, опять же на ворованные деньги, то широковещательные речи о том, что они закладывают основы нового капитализма.
— Ну, какие-то основы все-таки заложили…
— Чепуха. Как заложили, так и разрушили. Не было у них ни ума, ни желания построить что-то прочное. Долгосрочные планы их не привлекали. Цель была разворовать и перераспределить. Потому что после группового грабежа возникает сомнение: достаточно ли я награбил, или подельники меня облапошили и хапнули больше. Так возникают стычки, взаимный обман, междуусобицы, сведение счетов.
И уже другим тоном спрашивает:
— Ты меня слушаешь или с Черчем возишься?
— А ты у него спроси, — отвечаю, продолжая играть с бульдогом, который лежит на спине, задрав лапы, и отбивается от моих попыток пощекотать его.
— «Преступление и наказание». Ты читал этот роман?
— А зачем? Ты мне сейчас передашь его содержание.
— Я бы передал, но чтобы понять этот роман, тебе надо поменять мозги. Преступления, Эмиль, совершали другие. Я же определял наказание.
— Я не знал, что Достоевский еще и научную фантастику писал.
— Никакой фантастики, одни лишь факты. Я никогда не одобрял прямого воровства у государства. Так уж я воспитан. Раньше, ты помнишь, за любую более-менее серьезную кражу сажали в тюрьму. И правильно делали. Надо стоять на охране государства, чтобы не жить в хлеву, чтобы подонки не разгуливали по улицам, чтобы люди не сходили с ума от нищеты, потому что, сойдя с ума, они устроят пожар, в котором сгорят и наши дома, и наше государство.
— Умно излагаешь.
— Не прерывай. Но ты скажешь, что и я грабил. Верно, я грабил, но грабил бандитов. Помнишь, какой у вас был принцип? «Экспроприация экспроприаторов». Это было и моим принципом.
— Но мы не говорили, что экспроприированное нужно класть в свой карман.
— Да, в этом мы действительно расходимся. Потому что вы всего лишь выдумывали принципы, а это пустяшное дело. В то время как я занимаюсь реальным бизнесом и мне приходится нести кое-какие расходы, чтобы получить кое-что сверх того, дабы к следующей сделке не оказаться с пустыми руками. И когда мой бизнес успешен, приобретаю не только я, но и люди, которые вокруг меня.
— Слышишь, Черч, не только твоему папаше, но и нам с тобой кое-что перепадет, — объясняю бульдогу.
— Потому что присвоение, Эмиль, может быть и в форме собственности. Иначе эта цивилизация не могла бы существовать. Но для того чтобы была собственность, нужен хозяин, который будет радеть о благах и приумножать их. Хозяин, а не отребье, вроде нашего нового капиталиста. Сидит такой за столом, ковыряет в носу и гадает, где бы что украсть. И насколько он жаден, настолько же и туп. Такой, забравшись в курятник, не только куриц передавит, но и цыплят передушит. «Ты что, кретин, не видишь, что ли, что в этом цыпленке и грамма мяса нет?» Такому — что говори, что не говори. Как увидит что-нибудь, что шевелится, — сразу за ствол хватается. С таким идиотом и тебе одно остается — хвататься за ствол.
— И что нам, по-твоему, делать в сложившейся обстановке? Хвататься за стволы или…
— Тебе лучше знать. Это ведь ты у нас послан спасти Отечество от хищника. Только не понимаю, зачем ради этого надо было тащиться аж в Вену. Неужели ты не знаешь, что стаи хищников рыщут прежде всего там, на просторах нашей дорогой Родины?
— Стайные хищники меня не интересуют. Их найдется, кому отстреливать. Меня привлекают крупные звери, а они не любят сборищ. Разве ты слышал о львиных или тигровых стаях?
— Верно, — кивает ТТ, — крупные хищники не ходят стаями. В этом их сила, но в этом же и их слабость. Потому что, будучи замеченными, им не скрыться среди себе подобных. Потому что они одиночки.
Он умолкает, но немного спустя вспоминает:
— Не так давно мы говорили с тобой о Гауптмане. Мне сообщили, что вчера он скончался. Вот уж прискорбное известие.
— Поедешь на похороны?
— Следовало бы. Но вряд ли поеду. В последнее время наши отношения были не из лучших.
