Чингиз Абдуллаев - Символы распада
— Может быть, — согласился полковник, — а может, и нет. Но в любом случае мне кажется, что его странная забывчивость подозрительна.
— Какая забывчивость?
— Он забыл рассказать нам о том, что Глинштейн и Суровцев поменялись сменами. Они попросили у него разрешения работать именно в тот день, когда планировался вывоз радиоактивных отходов. И он разрешил им. Но потом забыл нам об этом сообщить.
— Забыл сообщить, — задумчиво произнес Дронго. — Знаете, кажется, вы подсказали мне очень интересную идею. Простите, полковник, но мне нужно проверить некоторые данные.
— Да, конечно, — кивнул Машков, — извините, что я вам помешал.
— Наоборот, — улыбнулся Дронго, — вы мне только помогли.
— Вы знаете, я столько про вас слышал, — сказал полковник. — Это так удивительно, что я встретил вас именно здесь, в сибирском поселке. Мне столько рассказывали про ваши уникальные методы, про ваши аналитические способности. Говорят, что вы работаете как компьютер.
— Неправда, — засмеялся Дронго, — просто сейчас время компьютеров, поэтому меня и сравнивают с этим ящиком. Мне раньше было даже немного обидно, но после того как специалисты затоворили о возможности создания компьютерного интеллекта, стало как-то полегче. Но в принципе меня особенно хвалить не за что. Просто я умею находить взаимосвязь между разными фактами. Это как составление слов из различных букв. Можно ведь написать «Илиаду» Гомера, а можно просто набор слов. Согласитесь, что это разные вещи. Ведь писатели умеют составлять из букв слова, а из слов фразы. А потом они складывают фразы в книгу, и получается нечто цельное. Я думаю — это особая форма мышления. Как вы считаете? Например, шахматистов весь мир уважает за особый склад мышления, но это вовсе не значит, что они самые умные люди на свете, иначе почему тогда чемпионами мира по шахматам не становились Эйнштейн, Резерфорд, Бор и другие?
— Убедили, — рассмеялся Машков, — теперь я буду считать, что вы самый способный человек в области расследования преступлений.
— Это ближе к истине, но тоже сильно преувеличено. Я всего лишь способный человек, умело пользующийся данными мне возможностями. Вот и все.
— Вы не ходили на обед, — заметил Машков, — и сидите здесь уже четвертый час.
— Ничего, — пробормотал Дронго, — мне полезно немного похудеть. Вы же видите, какой я толстый.
— Может, мне сказать, чтобы вам принесли обед прямо сюда? — предложил полковник.
— Нет, спасибо, мне некогда. Мне нужно не только поработать с компьютером, но и опросить несколько человек.
Машков вышел, а Дронго развернул кресло и снова впился взглядом в экран. Кудрявцев, подумал он. Интересно, что так думает не только Машков. Он набрал список из двадцати четырех человек и начал выводить фамилии по одной на дисплей, прибавляя к каждой несколько собственных строк. Затем убирал одну за другой фамилии, оставляя в списке лишь тех, кто был ему необходим. Еще через полтора часа у него остались только пятеро: Добровольский, Кудрявцев, Сырцов, Волнов и Шарифов. Он убрал все остальные записи, и теперь на дисплее были лишь фамилии пятерых интересующих его людей. Значит, пять человек. Он поднялся, прошелся по комнате и снова сел на стул, придвинул его к столу и продолжал работать.
Порво. 11 августа
Летом в мотеле останавливалось множество народу, и Элизабет Оксинен привыкла к постоянному наплыву гостей. Мотель был расположен на краю города, но здесь всегда бывало много туристов, предпочитавших останавливаться в Порво, поскольку в финской столице цены на жилье гораздо выше, чем здесь. Она привыкла и к русским туристам, которые часто жили в ее мотеле, и даже немного выучила русский язык.
Этот русский, приехавший несколько дней назад, с первой минуты вызвал у нее подозрение, когда он появился в мотеле со своим ящиком и шумел утром так, что на него даже пожаловались соседи. Элизабет хотела сделать новому постояльцу замечание, но он куда-то ушел, а затем опять появился, помятый, небритый и какой-то взъерошенный.
Правда, деньги у него были, и он даже заплатил за три дня вперед. А потом снова куда-то исчез.
Элизабет не стала бы обращать внимание на постояльца, если бы, в соответствие со строгими нормами проживания туристов, не нужно было менять белье и убирать в его комнате. Туда отправилась горничная и обнаружила какой-то непонятный предмет, накрытый одеялом. Когда она хотела поднять одеяло, оно все как-то странно заискрилось, и бедняжка в испуге выбежала из номера. В комнате вообще было заметно какое-то жутковатое свечение. Элизабет перепугалась. Ведь, помимо этого свечения, в крайнем по коридору номере искрились розетки, не работал пылесос. Элизабет вышла оттуда, чувствуя непривычную сухость во рту. Она позвонила своему соседу-пенсионеру, бывшему сотруднику полиции, и тот сразу приехал, чтобы лично осмотреть этот непонятный предмет, вероятно, какой-то прибор.
Он вошел в комнату и довольно долго пробыл там, очевидно, разглядывая прибор и пытаясь понять его назначение. У Элизабет не было времени возиться с этим, в мотеле опять было полно постояльцев. Но когда она вернулась в комнату, обнаружилось, что осматривающий прибор сосед почувствовал головокружение и вообще ему стало плохо.
Тогда Элизабет испугалась еще больше. Она решила закрыть комнату и вообще никого не пускать туда вплоть до приезда странного русского, срок проживания которого истекал через два дня. Она так и сделала, запретив горничной входить в эту комнату.
Все было бы нормально, если бы вечером по телевизору не показали ее постояльца. Выступавшие врачи говорили, что все, кто видел этого человека, обязаны немедленно сообщить о местах его пребывания в полицию, так как этот человек оказался серьезно облучен и необходимо установить место, где это могло произойти.
Элизабет перепугалась. Она поняла, что ее мотель может закрыться, если она позвонит в полицию. Но, с другой стороны, не позвонить она тоже не могла. Ей и в голову не могло прийти, что можно просто спрятать прибор. Правда, звонить ей очень не хотелось. Поэтому она решила все выяснить сама и отправилась к знакомому врачу, попросив его проверить ее мотель на радиоактивность. Тот долго объяснял, что у него нет приборов и для проверки нужен специальный санитарный врач. Элизабет не поленилась отправиться в другую больницу, но в конце концов все-таки нашла врача с дозиметром, который взялся измерить уровень радиации в ее мотеле.
Утром одиннадцатого августа он приехал в мотель и начал обход. Уже в другом конце мотеля прибор ожил, но, когда врач стал подходить к комнате странного постояльца, дозиметр начало зашкаливать. Испуганный врач открыл дверь в комнату и, посмотрев на свой прибор, выскочил как угорелый. Через полчаса в мотель приехала полиция. Через полтора часа о страшной находке был проинформирован президент Финляндии. Еще через десять минут он позвонил в Москву, чтобы срочно связаться с Президентом соседнего государства, откуда и могли привезти столь страшный прибор, о существовании которого не подозревали ни местные политики и полицейские, ни финские врачи и ученые. Одиннадцатого августа в двенадцать часов сорок минут по московскому времени президент Финляндии растерянно рассказывал своему коллеге о случившемся, попросив срочно выслать группу специалистов для наблюдения и изъятия столь опасного предмета. И с этой минуты все стало разворачиваться по законам грандиозного межгосударственного скандала.
Поселок Чогунаш. 11 августа
Вечером на ужин собрались все участники комиссии. К этому времени уже стало ясно, что Мукашевич был убит несколько дней назад ударом ножа. Убийца нанес ему два сильных удара и затем оттащил тело несчастного в кустарник. Убийца явно спешил, так как просто бросил тело водителя, даже не потрудившись его закопать, а лишь забросал листьями. На месте преступления никаких дополнительных следов обнаружено не было, и прокуратура возбудила очередное уголовное дело.
К этому времени Земсков и Ерошенко начали допрос коменданта поселка, проводившего досмотр вокруг жилых домов и не обнаружившего труп водителя. Несчастный комендант клялся, что мимо кустарника проходили много раз, но никто даже не догадался в него заглянуть. К этому времени Земсков, потерявший за несколько дней весь свой столичный лоск, превратился в злобного, желчного человека, бросавшегося на всех с упреками и подозрениями. Вызвав на очередной допрос Шарифова, он обрушился на него с криками, упрекая в пособничестве двум погибшим ученым. Ильину удалось установить, что разрешение на работу в лаборатории иногда, в отсутствие Добровольского и Кудрявцева, давал сам Шарифов. Девятого июня, в момент возможного хищения, именно он дал Глинштейну и Суровцеву разрешение на работу в лаборатории. Земсков кричал, что Шарифов знал о готовящемся преступлении, а растерявшийся начальник лаборатории не понимал, в чем его обвиняют.
