Курт Сиодмак - Искатель. 1995. Выпуск №2
— Ну, за деньги — нет.
— А как?
— На общественных началах. После известного решения Конституционного суда он был в инициативной группе по восстановлению областной партийной организации.
Бобров осуждающе и одновременно удивленно покачал головой.
— Можете вы сказать, что Василий Сергеевич Арланов накануне находился в необычном состоянии? Произошло в его жизни какое-то событие, которое могло бы подтолкнуть к роковому решению?
— Нет. Ничего такого припомнить не могу. Наоборот, был энергичен, полон новых планов. Он и его товарищи постоянно говорили, что еще не все потеряно, что все еще можно восстановить.
— Что восстановить? — снова как-то недобро усмехнулся Бобров.
— Не знаю. Я в политике плохо разбираюсь, всю жизнь была простой домохозяйкой…
— Ну, скажем, не простой, — саркастично заметил следователь.
Женщина встрепенулась. До этого на все вопросы она отвечала механически, как робот. И вот словно очнулась. Она зло, пристально посмотрела на Боброва, и Ладушкин всем существом ощутил в этом взгляде силу и волю.
— Да, когда муж стал первым секретарем, я у плиты уже не стояла, — с достоинством ответила Арланова.
В кухне повисла неловкая пауза. Бобров невольно погладил ладонью правый бок — тоже занервничал — и с открытой неприязнью спросил:
— У вас есть для следствия какие-нибудь заявления?
— Нет. — Арланова снова потухла, ушла в себя.
— Тогда нам нужно снять с вас отпечатки пальцев. Таков порядок…
— Пожалуйста.
Пока Волобуев с видом жреца начал производить священный для каждого криминалиста обряд, Ладушкин попросил у следователя разрешения сходить в гостиную. И получив снисходительный кивок, прямо-таки на цыпочках отправился к месту трагедии.
В большой комнате, празднично освещенной десятирожковой хрустальной люстрой, рядом с укрытым простыней трупом величественно восседал медэксперт Исаак Ильич Краковский. Он с удовольствием курил сигарету, а пепел бережно стряхивал в крошечный кулечек, свернутый из бланка рецепта.
— Ну что, юноша, желаете взглянуть на пострадавшего?
— Нет. Пока не надо, — чуть дрогнувшим голосом ответил Ладушкин и стал делать вид, что тщательно изучает обстановку.
— Правильно, — согласился Краковский, — чего на него смотреть… Вы какой вид юридической деятельности для себя избрали? Если хотите услышать совет умудренного опытом еврея — дуйте в адвокаты. Самое милое дело…
Коля смущенно покашлял:
— Меня больше следствие привлекает.
— Эх вы! Романтики-фуникулеры… Дурнее работы не существует: ни славы, ни денег. Одна нервотрепка.
Ладушкину стал неприятен этот разговор.
— Обнаружили что-нибудь подозрительное? — деловито спросил он.
Краковский залихватски выпустил кольцо дыма и почтительно сообщил:
— Все в рамках версии «самоубийство». А так, чтобы для будущих мемуаров осталась в вашей памяти яркая деталь, замечу, что гильзу нашли вон в той великолепной вазе богемского стекла. Впрочем, все это указано в протоколе…
Коля подошел к указанному предмету роскоши. Оценил взглядом расстояние от него до трупа. Недоуменно пожал плечами.
— Согласен с вами, юноша, — одобряюще проворчал Краковский. — Наблюдается некий нонсенс. Но если гильза срикошетила от потолка, то тогда сие возможно.
— Как это — от потолка? — растерялся Ладушкин и даже, сложив ладошки пистолетиком, приставил ее к голове.
Краковский от души рассмеялся.
— Так орудие самоубийства по-разному можно держать, молодой человек. — И доктор выразительно покрутил пальцем у своего виска.
В это время открылась дверь, в комнату заглянул Бобров.
— Все. Заканчиваем, — сказал он. — Забирай, доктор, свой «объект». Завтра к полудню сможешь подготовить патологоанатомическое заключение?
— Оформим в лучшем виде, — с готовностью ответил медэксперт.
— Ну, тогда поехали…
— А разве не будем проводить оперативные действия? — заволновался Ладушкин. — Нужно «по горячим следам» спросить соседей, дворников, родственников…
Бобров с любопытством и некоторым снисхождением посмотрел на практиканта.
— Ты, Коля, не обижайся, но посуди сам. Никаких признаков преступления мы не обнаружили. Какой смысл будить людей? К тому же самоубийство произошло вчера вечером. А ты говоришь «горячие следы». Завтра обсудим все материалы в прокуратуре и примем решение — заводить уголовное дело или нет. Логично?
Ладушкин молча кивнул.
И тут в прихожей раздался звонок.
— Это, наверное, сын потерпевшего пришел, — догадался Бобров. — Его вдова вызвала. Он в пригородном пансионате отдыхал. Разрешаю вам, Николай, провести опрос. А то я чувствую, твой следственный порыв не находит выхода. Действуй!..
— Алексей!.. Алексей!.. — Арланова уткнулась в грудь высокого, статного мужчины. — Беда… Беда какая!
— Мама, мамочка, успокойся. — Сын бережно гладил ее по вздрагивающей спине. — Что же теперь делать? Назад не вернешь. Назад ничего не вернешь… — Он, близоруко сощурившись, оглядел толпу чужих людей, равнодушно наблюдавших эту сцену, ему стало стыдно, неудобно, и вдруг Ладушкин уловил, как закипает гнев в его душе.
И точно. Арланов-младший неожиданно властно рявкнул:
— Уйдите! Уйдите отсюда!.. — Но потом осекся и уже совсем другим тоном добавил: — Прошу вас…
— Ладно, — примирительно сказал Бобров. — Мы вообще уезжаем. Нам больше делать здесь нечего. Оставляем только товарища Ладушкина. Он задаст вам несколько формальных вопросов. Тело мы должны забрать. Вы хотите взглянуть?
— Да, — резко ответил Арланов. — Где он?
— Пожалуйста, в гостиной. Доктор, покажите.
В сопровождении медэксперта сын потерпевшего скрылся за дверью. Минут через пять он вышел бледный, с перекошенными губами.
— Это убийство! — воскликнул он. — Вы слышите? Отец не мог этого сделать! Не мог!
— К сожалению, мы не обнаружили никаких признаков… теракта. — Последнее слово следователь произнес с какой-то нехорошей интонацией.
Арланов от гнева стиснул кулаки:
— Да в былые времена вы бы здесь землю носом рыли! Искали… И нашли бы, нашли! Все, что надо, нашли бы…
— Может быть. Если кому-то было бы надо, то и нашли, — спокойно ответил Бобров. — Но объективное расследование — вот, понятые могут подтвердить — ничего не дало.
— Алеша… — слабым голосом позвала мать, — не надо. Товарищи старались. Это правда…
Арланов с шумом выдохнул из себя воздух и сухо сказал:
— Не смею вас задерживать… господа.
Уже на пороге Бобров шепнул Ладушкину:
— Коля, ты с него алиби на всякий случай возьми. И поинтересуйся, на кого папенька завещание оставил.
В квартире стало тихо… Арланов окинул Ладушкина пристальным взглядом и, как показалось Коле, сразу вычислил его «незначительность».
— Ну что, задавайте свои вопросы и оставьте нас наконец в покое, — раздраженно сказал он.
Снова прошли на кухню. Ладушкин достал из папки припасенный на всякий случай бланк протокола — вот и пригодился!
Это был его первый настоящий процессуальный акт. Коля посмотрел на висящие на стене декоративные ходики и аккуратно вписал: допрос начат в 23 часа 56 минут.
— Фамилия, имя, отчество.
— Арланов Алексей Васильевич.
Дойдя до пятого пункта — «партийность», Ладушкин смутился. Арланов заметил это, усмехнулся и подсказал:
— Напишите — бывший член КПСС. Я думаю, со временем в анкетах появится такой вопрос: состоял ли в рядах коммунистической партии?
Ладушкин насупился и решительно зачеркнул этот пункт.
— Образование?
— Высшее.
— Место работы, род занятий, должность.
— Научно-исследовательский институт высшей нервной деятельности, ученый, начальник лаборатории.
Николай удивленно вскинул брови.
— Да, молодой человек. Я доктор наук.
Заполнив еще ряд формальных граф, Ладушкин угрюмо спросил:
— Вам объяснить обязанности свидетеля и ответственность за дачу заведомо ложных показаний?
— Не надо. Весь этот псалтырь мне хорошо известен.
— Откуда?
Арланов горько улыбнулся.
— По иронии судьбы в свое время я занимался юридической психологией.
И тут Николай вспомнил, что читал его монографию, мало того, писал по ней курсовую работу «Особенности психологии следственных действий».
Арланов, видимо, понял состояние практиканта, дружелюбно произнес:
— Не тушуйтесь. Это жизнь. Всякое бывает. Сегодня ты, а завтра — я… Давайте поговорим по сути дела.
Ладушкин приготовился записывать.
Арланов повернулся к матери и ласково попросил:
— Ты не могла бы заварить нам кофе?
— Хорошо, Алешенька, — кивнула Клавдия Ивановна, открыла дверь, вышла в соседнюю комнату, и тут только Ладушкин сообразил, что это вовсе не кухня, что здесь и плиты-то нет, а это скорее столовая.
