Рахим Эсенов - Легион обреченных
— Да, мой фюрер, — восторженно подхватил Кейтель, — на Востоке человеческая жизнь ничего не стоит!
— В памятку солдата я своей рукой вписал: «Германец — абсолютный хозяин мира. Ты будешь решать судьбы Англии, России, Америки. Как и подобает германцу, уничтожай все живое. У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Подави в себе жалость и сострадание, убивай всякого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик, — убивай!» — Гитлер принял излюбленную наполеоновскую позу и изрек: — При осуществлении операции «Цитадель» приказываю пленных не брать, расстреливать на месте!..
— Мой фюрер, — вкрадчиво заговорил Розенберг, поднявшись с дивана, — мы учимся у вас решительности, твердости и беспощадности к врагам рейха. Понимаем, что не возвеличим тысячелетний рейх, если будем миндальничать с врагами. — Он не заметил, как Гиммлер выразительно глянул на Гитлера, дескать, послушайте сами своего рейхсминистра, который пытается усидеть на двух стульях: вам, фюреру, угодить и врагов рейха пощадить. — Но нам не следует забывать, что на наших военных заводах не хватает рабов. Вчера я встретил удрученного рейхсминистра вооружений Шпеера...
— А мне он выразил свое сожаление, — бесцеремонно перебил Геринг, — что скоро не сможет в нужном количестве поставлять самолеты, бомбы, вооружение, если Гиммлер не перестанет пока уничтожать в своих печах здоровых мужчин. Рейхсфюреру стоит умерить свои аппетиты. Так мы скоро останемся без рабов! Пустить их в расход всегда успеется.
Гиммлер промолчал, зло блеснув очками, и презрительно усмехнулся. Это еще больше распалило невоздержанного Геринга.
— Рейхсфюрер СС опошлил благородную идею концлагерей, — выкрикнул он. — Всем известно, что идея их создания принадлежит мне. Я их строил в качестве стойла для рабов, а Генрих превратил их в скотобойни. Какая от того выгода рейху в настоящее время?
Гитлер недовольно поморщился, а Розенберг, испугавшись, что его обвинят в завязавшейся сваре, попытался смягчить общий тон разговора:
— Говоря о рабах, я имел в виду пленных, которых захватят наши войска в ходе операции «Цитадель», — сказал он вкрадчивым голосом. — Стоит ли уничтожать сотни тысяч здоровых мужчин? Их можно использовать в качестве рабов. Их можно одеть и в форму легионеров. У нас, мой фюрер, имеется некоторый опыт. Туркестанские части уже проявили себя в Калмыцких степях, блокировав партизан, а в Италии туркестанцы несут сторожевую службу...
— Не те ли это легионеры, что на сторону большевиков с оружием ушли? — хохотнул Геринг, довольный тем, что осадил Розенберга, которого ненавидел лишь за то, что снюхался с его извечным врагом Гиммлером. — От них, мой фюрер, как от козла молока. Не вояки, а одно горе! Пусть уж лучше рабами вкалывают, а им ведь еще и эсэсовские погоны цепляют. — Рейхсмаршал пустил теперь шпильку в самого рейхсфюрера СС.
— Вы, Альфред, как курица с яйцом носились сначала с казаками. — Фюрер подхватил мысль Геринга. — Я позволил вам с Гиммлером создать главное управление казачьих войск, сформировать войско Донское. Где оно? Под Сталинградом казаки больше перебегали на сторону красных и саботировали, чем воевали. А от тех, что остались у нас, пользы ни на грош! Не слишком ли вы увлекаетесь и туркестанцами? Не время нам играть в демократию. Восток любит силу, а азиаты по своей натуре рабы, и с ними надо говорить на языке меча...
— Мой фюрер! — воскликнул рейхсфюрер СС, преданно поедая глазами Гитлера. — В Европе нет человека, который не восхищался бы вашей феноменальной памятью, а значит, и вашим гением. Это вам принадлежит гениальная идея о пятой колонне в большевистском тылу. Чтобы создать ее, мы не щадим ни рабов, ни немцев. Если надо, даже навешиваем эсэсовские погоны: цель оправдывает средства. Иным же бельмесам такое кажется предосудительным. Мы договорились с Розенбергом...
— Оставьте! — Гитлер, садясь в кресло, плаксиво сморщился, замахал руками. — Вы, Генрих, самый выдержанный мой соратник. В этот час нам пристало говорить только о деле. Склок не потерплю!..
— Я дело предлагаю, мой фюрер, — обиженно шмыгнул носом Гиммлер. — После победы под Курском мы возьмем на полный учет всех захваченных пленных, местных жителей, а также трофеи. Конечно, не всякий людской материал нас удовлетворит. Мы отберем жизнестойкие существа, приемлемые для арийской эстетики. По вашему указанию, мой фюрер, мы уже приступили к экспериментам по селекции, но эта работа посложнее, чем рыскать по музеям Европы, бездумно восхищаться и отбирать картины проклятых импрессионистов.
Гиммлер выстрелил дуплетом. Первым потрафил фюреру, ненавидевшему живопись импрессионистов, которых считал еврейскими агентами, кретинами, а их работы халтурой, мазней маляров. Вторым выстрелом рейхсфюрер СС метил в Геринга, мстя ему за «эсэсовские погоны». Гиммлер-то знал, что люди Геринга уже обшарили даже частные коллекции в оккупированных странах, пополняя домашний музей рейхсмаршала шедеврами эпохи Возрождения. Правда, их новый обладатель был не очень-то искушенным ценителем искусства, его отношение к картинам определялось в зависимости от их стоимости на черном рынке.
О жульнических акциях с картинами Гитлер знал от самого Геринга, который, упреждая доносы рейхсфюрера СС, делился с фюрером добычей, обычно уступая ему произведения менее ценные и не очень известные. Но сейчас фюреру не хотелось слушать перепалку министров, и он спросил:
— Так как же идет селекционная работа с людским материалом, Генрих?
— В концлагерях поточным методом ликвидируем неполноценный материал — коммунистов, евреев, цыган, больных, словом, весь мусор. Следующая очередь за обладателями коричневых паспортов. Это материал различного возраста, кроме стариков. В их жилах течет кровь греков, турков, поляков, монголов, печенегов. Таких много на Украине. Хотя они считают себя славянами, но это монголоиды — широкоскулые и кучерявые, как французы, раскосые, как китайцы. До печей они еще поработают на благо рейха...
Геринг демонстративно достал свои карманные часы, щелкнул золотой крышкой и шумно зевнул, с хрустом потянувшись. Блонди зарычала на него, вызвав новую вспышку смеха. Гитлер одной рукой погладил под столом собаку, улыбнулся, кивнул Гиммлеру.
— Мы также начали выдачу голубых паспортов, — продолжал рейхсфюрер. — Их получают и славяне, главным образом украинцы, отвечающие по внешним чертам параметрам арийской антропологии. Это рослые экземпляры, русые, голубоглазые, с прямыми чертами лица и высоким лбом, в возрасте не старше тридцати пяти лет. Они вполне могут сойти за немцев. С годами, особенно их дети, забудут свой язык, род, свою родину...
— Квота? — Гитлер под столом чесал Блонди шею.
— Пять миллионов, мой фюрер, — ответил Гиммлер, не сразу понявший вопроса. — Только пять миллионов человек и ни одним больше получат на Украине голубые паспорта...
— Никак не больше! — вскрикнул фюрер. — Оставьте и для англичан. Среди них особенно много похожих на нас, немцев.
— Мы дадим им подобающее арийцу воспитание, вдохнем в них дух кастовости, исключительности. Из одних мы выветрим все славянское, азиатское, из других выбьем англосакскую спесь... Это будут преданные рейху рабы!
— Германия, подобно Древнему Риму, станет великим рабовладельческим государством! — воспламенился Гитлер, уже забыв — или искусно притворился — о только что отданном приказе расстреливать всех пленных. — Если Римская империя просуществовала пять веков, то рейх будет вечным. Даже великие умы той эпохи не мыслили себе мира без рабства, которое считалось совершенно необходимым и существовавшим извечно.
Розенберг украдкой взглянул на Гиммлера, но тот не сводил глаз с фюрера, который буквально захлебывался:
— Я отвоюю Сталинград, — неожиданно сменил он тему. Видно, поражение на Волге не давало ему покоя. — Я раздавлю Петербург, объявлю тотальную мобилизацию, сведу на нет все их победы!
Опомнившись, Гитлер умолк, потер виски, возвращаясь мыслями к прежнему разговору, который тешил его, уводя от суровой действительности.
— В рабстве — наша сила, — продолжил фюрер. — Со свойственным нам, немцам, педантизмом мы должны детально продумать систему его организации. Рабство может стать вечным двигателем национал-социализма, если соединить его с немецким рационализмом, помноженным на безропотную исполнительность, аккуратность. Если мы этого не сделаем, то рабство может обернуться для нас национальным бедствием, троянским конем.
Фюрер сорвался со своего кресла и, нервно расхаживая по кабинету, беспрестанно говорил... Облюбовав нового конька — тему рабства, не сказал ничего оригинального, зато пересказал в нацистской интерпретации содержание книги «Древний Рим», которую когда-то давал ему читать Розенберг.
