Джеймс Сигел - Кружным путем
– Признаюсь, слукавил. Ставить по тридцать тысяч гораздо интереснее. Хотите расскажу, как я начал? Как-то днем сидел у телефона и ждал. Знаете чего?
– Нет.
– Вот и я не знал. Так… чего-нибудь. Раздался звонок. Мне сказали: мистер Гольдштейн, сегодня ваш день. Это была рекламная служба Дельфийского оракула поколения И-эс-пи-эн.[45] Человеку звонят по выборке, и в первый раз абсолютно бесплатно, чтобы он убедился, какие они замечательные предсказатели. Что ж, тогда они попали. Я выиграл. И во второй раз тоже. В этом-то и вся беда! Начинаешь ощущать себя всемогущим. Забываешь, что это не твоя прерогатива, а Того, Кто на небесах. Пришлось наладить подпольную экономику – я тратил больше, чем имел.
На улице завели машину. Майлз резко повернул голову в сторону окна. Сжимавшие пистолет пальцы сразу побелели.
– Это всего лишь автомобиль, – успокоил его Пол.
– «Всего лишь автомобиль», – эхом отозвался адвокат. – Но на субботнюю службу все ходят пешком. – Одним глазом он смотрел на Пола, а другой не сводил с окна, пока шум мотора не замер в конце улицы.
– Вы кого-нибудь ждете?
– Да. Кое-кого жду, правда, не знаю когда. Должно быть, скоро.
Майлз закрыл глаза и вытер лоб.
– Мой букмекер не слишком охотно шел навстречу, если не получал денег. Как вы считаете, каковы были мои шансы на то, что он скажет: «Нет проблем, парень», и простит мне долг? Ну-ка прикиньте цифры.
– Я не знаю. – Пол продолжал отвечать, словно они сидели в машине в Нью-Джерси и трепались по пустякам. Словно ему в голову не целились из миниатюрного пистолета русских кагэбэшников. И все ждал, когда ему в голову придет что-нибудь гениальное.
– Не знаете? Ай-ай-ай… Вы же с ним знакомы. Это Моше, российский бизнесмен. Кстати, с колумбийцами он ведет не так уж много дел. Они ему ни к чему. Моше и так неплохо живет, принимая от меня ставки.
Пол вспомнил подслушанный в туалете разговор: про Венцеля, долг и ВНП Словакии. И как рассмеялись за дверью кабинки те двое.
– Кстати, знаете, как русские называют колумбийцев?
Пол мотнул головой.
– Любителями. – Майлз улыбнулся и снова вытер лоб. – Помните, на складе Моше назвал меня любимым еврейским адвокатом?
– Да.
– Это потому, что другие адвокаты-евреи берут у него деньги. А я составляю исключение. Можно сказать, я – его любимая дойная коровка. Беда в том, что у меня не было той суммы, которую я задолжал. Так каковы были мои шансы выкрутиться?
Пол подсчитывал совсем иные шансы: каково расстояние до двери и сколько времени потребуется на то, чтобы преодолеть коридор, если все-таки удастся выскочить из кабинета.
– Но вы же до сих пор в порядке.
– Да, я до сих пор в порядке. Человека посещают то горести, то удачи. Мне требовалось и то и другое. Я воздел руки и ждал манны небесной. И она была мне дана.
– Как это?
– А вот так. Именно это я пытаюсь вам втолковать. – Ствол пистолета продолжал ходить ходуном. И каждый раз, когда он уклонялся от цели, адвокат застенчиво улыбался и пытался снова навести его на Пола.
– Вы не хотите меня убивать, – сказал Пол.
– Не хочу? Очень странно. В самом деле странно. Я снова угодил головой в петлю. Но я боюсь не вас. Вы – всего лишь досадное недоразумение. Но те негодяи с «узи» и керосином… Вот что меня тревожит. Они обыскали мою машину и знают, где меня найти. Чуют кровь. Начинают связывать одно с другим. И они все ближе.
– Что связывать?
– Быть может, по сравнению с русскими они в самом деле любители. Но не настолько. Назовем их следующим по уровню подразделением. Так что я спекся.
Майлз в самом деле выглядел так, будто его поджарили. Лицо его было покрыто испариной, и Пол невольно подумал: а его палец на спусковом крючке – такой же липкий? Не соскользнет?
– Не понимаю, – проговорил он.
– Еще бы.
– Те бандиты на болоте… Вы говорили, что это люди Мануэля Риохаса. Что они имеют против вас?
– Как вы считаете, есть шансы, что малютка Пол когда-нибудь это вычислит? Скажем так: ни одно хорошее дело не остается безнаказанным.
– Хорошее?..
– О'кей, пусть будет плохое.
– Не понимаю…
– «Тот, кто спасает одного ребенка, спасает собственную задницу».
Майлз изъяснялся какими-то обрывками. Пол не успевал за его мыслью и отчаянно пытался соединить и склеить эти путаные реплики воедино.
– Так вы сказали, что Джоанна и Джоэль в порядке? – Адвокат солгал, что звонил Марии. Он мог обмануть и в другом. – В самом деле в порядке?
Майлзу понадобилось несколько мгновений, чтобы сосредоточиться и понять, какой вопрос ему задали.
– Конечно, – ответил он. – При данных обстоятельствах – да. Извините за жену и девочку. Не моя вина, что так вышло. Этого не должно было произойти. Ничем не могу вам помочь. Хотел бы, но не могу.
– Майлз…
– Стоп! – Адвокат помахал пистолетом. – Моя очередь спрашивать. У меня последний вопрос. Честно, последний. И даже не актуарный. Приготовили ручку?
Пол готовился броситься к двери. Или к столу. Надо выбирать одно направление из двух. Терять было нечего.
– Знаете, какой грех считается в ортодоксальном иудаизме самым страшным? Разумеется, если не считать женитьбы на шиксе.[46]
– Нет.
– Конечно, откуда вам.
Пол сумел преодолеть всего лишь полпути до стола, когда пуля вылетела из дула, пробила свод черепа, под которым гнездились память и общественное сознание, вышла из шеи и угодила в «Статутное право нью-йоркской недвижимости». Пол рванулся в сторону Майлза, решив, что в этом будет элемент неожиданности.
Но ничего подобного от Майлза он не ожидал.
Так какой самый страшный грех в ортодоксальном иудаизме?
Явно не убийство.
Нет.
Майлз пообещал жене, что, поговорив с Полом, он подольше и как следует отдохнет.
И сдержал свое слово.
Глава 29
В тот день Джоанне предоставили редкую возможность: покормив Джоэль, укачать ее, а потом сидеть и любоваться ребенком.
Когда она вернулась в свою комнату, Маруха и Беатрис исчезли.
До этого ей приходилось слышать всякие разговоры: что-то носилось в воздухе. Говорили то ли об обмене пленными, то ли о прямом денежном выкупе. Когда в последний раз Маруха видела по телевизору своего мужа, он намекал на ее скорое освобождение.
Джоанна застала Маруху, когда та молилась, перебирая четки. Их вырезал из пробки Томас – партизан с печальными глазами, тайно верующий в Бога. Он подарил их Марухе после того, как она попросила у него Библию.
А тот, кого называли el doctor и который, словно добросовестный консьерж, совершающий обходы, регулярно посещал их комнату, подмигнул Марухе и Беатрис и сказал, что им в скором времени придется совершить небольшое путешествие.
Джоанна испытывала двойственные чувства. С одной стороны, радовалась за Маруху и Беатрис, которые стали ей как сестры. Она чувствовала боль людей, которых надолго разлучили с родными.
Но другая ее часть приходила в отчаяние, ревновала и испытывала все возрастающее чувство одиночества.
И вот Маруха и Беатрис исчезли.
После того, как ее обитательницы собрались и уехали, комната опустела. Остались только грустные воспоминания. Комната была недавно прибрана – матрац взбит и перевернут, пол подметен. Убогая одежда, которую за время заключения накопили Маруха и Беатрис – подачки от детей, как Беатрис называла своих тюремщиков (они ведь и в самом деле были детьми), – куда-то исчезла. Из двух картонок из-под молока Беатрис соорудила нечто вроде гардероба. Но когда Джоанна заглянула внутрь, то обнаружила там лишь одну майку с эмблемой национальной футбольной команды, которую ей великодушно подарила Маруха.
Она села в уголок и заплакала.
Примерно через час она постучала в дверь и сказала, что хочет поговорить с доктором. Ей открыл Томас, который на этот раз выглядел еще более меланхолично, чем обычно. Охранник никак не ответил на ее просьбу, но через несколько часов к ней постучал и вошел доктор.
– Слушаю. – Он сиял великодушной улыбкой, так не вязавшейся с его ролью тюремщика.
– Где Маруха и Беатрис? – спросила она.
– Хорошие новости. Их отпустили. – Доктор произнес это так, словно все время хлопотал за своих пленниц.
– Ах вот как! Замечательно! – воскликнула Джоанна.
– Да. Теперь очередь за вами. – Улыбка доктора стала еще ослепительнее.
Джоанна заставила себя поверить его словам.
– А ребенок?
– Разумеется. Дети принадлежат своим матерям.
– А как насчет Роландо?
Доктор сделал вид, что не слышал ее вопроса. И обвел взглядом убогую обстановку.
– Вам стало просторнее?
Джоанна кивнула.
– Вот и хорошо.
* * *В первую ночь своей новой эры – без подруг – Джоанне никак не удавалось уснуть. Матрац, который раньше был тесным и успокаивающе теплым, теперь казался неуютно пустым и ледяным. В воздухе витал непонятный тошнотворный запах. Джоанна чувствовала жажду общения, которая вскоре обернулась самой обычной жаждой.
