Игорь Арясов - Три часа на выяснение истины
Ай да Евгений Александрович, ай да Зайцев, ай да молодец! Золото, которое по государственным ценам стоит без малого пятнадцать тысяч, он сумел купить всего за четыре. Вот это навар, вот это коммерция! А что? Разве он украл у бедной вдовушки рыжье? Нет, он купил его по добровольному ее согласию. И колебалась-то она всего двадцать минут, пока он быстренько, сам еще не веря в такую сумасшедшую удачу, слетал на машине в гараж, взял из тайника деньги и привез Елене Петровне. На ее лице еще можно было прочитать следы недолгих раздумий, даже растерянности, но когда она увидела аккуратную пачку двадцатипятирублевок, глаза ее заблестели счастливым, почти благодарным блеском. Ну, разумеется, она должна быть благодарна Евгению Александровичу. Интересно, много ли у нее осталось от мужа этого наследства? И зачем ей столько денег? Была бы она помоложе хотя бы лет на пять, да чуть стройнее, можно было бы попытаться войти с нею в более дружественный контакт, ведь наверняка она одинока, иначе не согласилась бы так легко на предложенную минимальную цену, иначе бы кто-то ее научил, надоумил, что одиннадцать рублей за грамм — это почти что задаром. Впрочем, контакт может и не потребоваться, если золото у нее подошло к концу. Хотя по внешним признакам это было неясно. Вела себя вдовушка в этот раз даже несколько вызывающе, сама попросила ее отвезти домой, что Евгений Александрович с удовольствием сделал. Они подъехали к какому-то дому, и вдруг вдовушка показала пальцем на окна второго этажа:
— Здесь ворожея живет, самая настоящая. Она мне однажды предсказала, что муж мой умрет от простуды. И на самом деле он через два месяца умер. Извините, вы мне как-то говорили, что молитвы знаете?
— Кое-какие, — Зайцев усмехнулся. — А вам-то они к чему? Грешны?
— Да так, — вдовушка почему-то покраснела и кокетливо опустила глаза. — Вы уж мне хоть маленькую напишите на бумаге, ладно?
— Хорошо, в следующий раз, когда придете в гости, я приготовлю.
— Тогда через пару дней, ага? — Она взялась за ручку дверцы и озорно блеснула темными глазами. — А вы небось думаете, я здесь живу? Нет, я живу отсюда неподалеку. А сюда попросила подвезти для конспирации. Понятно? — И вышла.
Зайцев покачал головой и быстро вернулся на работу.
Металла у него скопилось достаточно, на много лет беззаботной работы. И не граммами паршивых колечек, гражданин Поляков, измеряется этот запас, а килограммами. В Москву для Вернера Штольца возьму побольше. Интересно, сколько он запросит теперь за грамм? Я начну свой торг с пятидесяти рублей. Но меньше, чем за двадцать, не уступлю. Надо будет все продать, до последнего грамма. А потом, когда будет тысяч сто, можно будет попросить политического убежища где-нибудь. Или нет, сначала надо очень аккуратно на эту тему с Вернером поговорить. Так-то, Поляков! Только попробуйте написать анонимку! Я все спрячу, все до единой пылинки. Вам ничего не останется. Да и мне ничего не будет, не найдут. Ну, потрепят нервы. А разве мне их мало кто трепал? Доказать эти сыщики ничего не смогут. Клиенты мои разлетаются по белому свету, однако в отличие от пчел мед с них собираю я. И все ужасно довольны. И никакого шума. А Поляковы — не в счет. Бог мой, да я когда-нибудь, когда буду за границей жить, и имен-то их не смогу вспомнить!
20Елена Петровна Кудрявцева возвращалась с работы рейсовым автобусом. Настроение у нее было неважное. И причины на то были веские. Опять начал побаливать желудок, в нем словно поселился маленький ежик, который вдруг ни с того, ни с сего начинал распрямлять там, внутри, свои колючки, и от боли ей хотелось плакать. Она торопливо доставала порошок соды, высыпала на язык и бежала в комнату приема пищи, запивала холодной водой. Подруги молча жалели ее, а технолог Нина Борисовна Костылева прямо сказала:
— Ты, Ленка, не жалеешь себя совсем. Тебе надо переходить на другой участок, работать только в первую смену и лечиться. Напиши заявление в цехком, получишь путевку в какой-нибудь Пятигорск или Кисловодск, и лечись. Тебе, как передовику, путевку должны выделить в первую очередь, и бесплатную в придачу.
— Вы правы, Нина Борисовна, — улыбалась, бледнея от боли, Кудрявцева. — Я на следующий год в санаторий обязательно возьму путевку, мы вдвоем с Василием поедем.
— Счастливая ты, — вздыхала Костылева. — В такие-то годы найти себе мужчину, да еще красивого, да с головой. Наши девки в двадцать пять лет горе мыкают, все выбирают, перебирают, а тебе он такие подарки делает, и машина у него есть. Да и сама ты еще в соку, хоть Верка и сделала тебя бабушкой.
— Мужика хорошего найти — это уметь надо, — Елена Петровна прикрывала глаза, думала о Серегине, и боль постепенно отпускала. — Мы с ним на Новый год или весной распишемся. Жена у него совсем плохая, а дети, считай, выросли, так что он будет скоро свободен.
— Ой, девка, а не жалко тебе его жену-то?
— А с чего это мне вдруг должно быть ее жалко? — удивилась Кудрявцева, — Она свое взяла, пусть теперь посторонится. По-человечески, конечно, мне ее жалко. Но, с другой стороны, Нина Борисовна, если жалеть всех, то разве когда-нибудь сама будешь счастливой? Меня разве кто жалел, когда я со своим алкоголиком мучилась? То-то! Ну, вот и полегче мне стало.
— Да ты посиди, посиди, девчонки там за тебя детали вынут. Ты свое наверстаешь. Мы на обед пойдем, а ты поработаешь.
— Ну, спасибо. И правда, минут пять еще посижу, отдышусь как следует. Слышь, Нина Борисовна, а что это у нас на участке какую-то ерунду поставили, крутится во все стороны, как прожектор в театре?
— Это камера такая, Лен, телевизионная, такие уж давно в цехах стоят, месяца полтора. И на проходных. Они для начальства. Начальство включает эту камеру, а у себя в кабинете по телевизору смотрит, как, работаем мы или стоим болтаем. У камеры тогда маленькая красная лампочка загорается.
— Вот дают, бюрократы, совсем разленились. Теперь они с нами, рабочими, вообще разговаривать перестанут, подглядывать будут. Можно подумать, что мы не сдельщики, что я вместо того, чтобы заработать на жизнь, прохлаждаться буду.
— Ну, ты же сама видишь, что расценки теперь, как мы на новую технологию перешли, снизились. Раньше-то мы детали два-три раза золотили, полтора часа тратили, а сейчас двадцать минут — и все готово. Только успевай поворачиваться.
— А намного мы больше получать будем?
— Намного, Лена, рублей на тридцать. У тебя чистыми будет выходить почти двести пятьдесят. Где ты еще столько заработаешь?
— Вот именно! — подхватила Кудрявцева. — А ты, Нина Борисовна, говоришь, чтобы я на другой участок переходила. Нет, не пойду.
— Но здоровье-то дороже, а всех денег не заработаешь. Пошла я, девчонки, наверно, заждались. — Костылева поднялась. — А ты посиди, посиди. В обед наверстаешь, — она прикрыла за собой дверь.
Елена Петровна с минуту сидела неподвижно, потом закрыла на двери шпингалет, быстро распахнула свой шкаф, вынула из кармана юбки высокую плоскую бутылку из-под шампуня, вернулась к умывальнику и над ним аккуратно перелила в широкое горлышко из банки золотосодержащий раствор. Закрыла бутылку, спрятала в сумку, но, подумав секунду, перепрятала ее в глубокий карман джинсовой юбки, тщательно сполоснула банку, вымыла руки и пошла на участок.
По широкому коридору, освещенному лампами дневного света, навстречу шел Константин Белов. Елена Петровна, увидев его, усмехнулась, потому что ей на секунду показалось, что Белов чем-то похож на Евгения Александровича, только у врача больше лоска, элегантности, и, пожалуй, глаза у него добрей, не такие наглые.
— Кого я вижу? — воскликнул Белов, протягивая обе руки и пожимая неохотно поданную Еленой Петровной руку. — Голубушка моя, ну, когда же вы сжалитесь надо мной? Когда же я вам наконец расскажу о своих датских впечатлениях? Кстати, уважаемая Елена Петровна, сувениры вас ждут, как я обещал. Претендентов на них много, но вы же знаете, что я однолюб. Сейчас был у вас на участке, смотрю — вас нет, спросил, а мне сказали, что вы себя неважно чувствуете. Что-то серьезное? Может, лекарство достать какое?
— Нет, — нахмурилась Кудрявцева, — просто устала, работы много, да и дел дома хватает, не до свиданий мне, товарищ Белов. Так что извините, не смогу выслушать ваши замечательные рассказы о Дании. Пусть уж кто-нибудь другой или другая.
— Жаль, очень жаль, Елена Петровна, — Белов вплотную подвинулся к ней, и Кудрявцевой показалось, что от него пахнет вином. — Ну, если вам некогда ко мне в гости, то, может, я к вам нагряну? Разумеется, с коньячком, с плиткой шоколада, а? — Он взял ее под руку, прижал локоть к своему боку и заглянул в глаза.
Елена Петровна вдруг неожиданно для себя резко оттолкнула Белова, и он отпрянул к стене, испуганно оглядываясь. Но коридор был пуст.
— Извините, я не хотела так, — Кудрявцева усмехнулась, — мне работать надо. А вы, кажется, пьяный, так что не приставайте больше ни к кому, идите куда-нибудь, проспитесь. А то ведь в два счета вас выгонят с завода. — И, заметив, как Белов хищно раздул ноздри толстого носа, бросила на ходу: — Не бойтесь, я не скажу. А ко мне больше не приставайте, у меня есть защита. Надежная.
![Юрий Мишаткин - Особо опасны при задержании [Приключенческие повести]](/uploads/posts/books/133581/133581.jpg)
