Мастер Чэнь - Амалия и Белое видение
— Это не книга, — сказал он, впиваясь в мое лицо круглыми глазами за толстыми стеклами. — Это альбом, и не обычный. Ручная печать литографий, вручную сшитые страницы. Где же я его видел? Хотя помню, что их всего-то было сделано штук сто. По какому-то заказу. Китайцы, танцующие с палочками? Не помню. Вот что такое львиный танец — это я могу рассказать. Дело в том, что в Китае была одна деревня, где постоянно мародерствовал лев. Из чего следует, что речь идет об очень глухом Средневековье, когда в Китае было еще полно львов, слонов, носорогов…
— Тео, Тео, — я интересуюсь не китайским Средневековьем, а более близкими временами. Я хочу изучить вопрос про китайские тайные общества. Здесь, в Малайе.
Тео замолчал. И молчал долго, достаточно долго, чтобы я успела подумать: а ведь я уже почти вспомнила, что это за история насчет танца с палочками. В ней фигурировала, кажется, какая-то рыба, сам этот танец — и все-таки тайные общества, к которым этот танец имел непонятное для меня сегодня отношение. Но откуда я это взяла? Из книги?
— Амалия, а тебе не кажется, что джаз все-таки веселее? — наконец, отважился Тео. — Дорогая моя, что с тобой происходит? Может, тебе опять попутешествовать по свету? Послушать полгодика джаз в Нью-Йорке?
Так, симптомы повторяются. Отправить меня в далекое путешествие хотел Тамби и еще, понятное дело, — Элистер. И вот — Тео.
При этом никогда еще Тео не подавал вида, что знает что-то насчет моего грустного американского опыта и моих денег — больше, чем, совсем недавно, знала вся полиция Пенанга. И если сейчас он эту свою осведомленность показал, значит, мой добрый друг всерьез обеспокоен за меня.
— Нет, Тео, я не уеду, — вздохнула я. — Я хочу, чтобы репутация моего заведения восстановилась. Ты же знаешь, что сначала, когда вся эта история только начиналась, клубы распустили слух… не представляю в точности, какой. Тебе виднее. Сейчас я больше не подозреваемая. Но еще не полностью свободна от этой истории. И чтобы вернуть все хотя бы в исходную точку, я должна быть здесь и действовать постепенно и уверенно. Для начала — у меня скоро будет новый, совсем новый бэнд.
Тео, возвышаясь на своем табурете надо мной и залом, где маячили черные головы, гремели и позванивали «Империалы», жадно впитывал мои слова: я сейчас сообщала ему, второму человеку в газете, массу важной информации, которая рано или поздно ему бы пригодилась. И все равно выглядел грустным.
— А пока происходила вся эта неразбериха, я по стечению обстоятельств заинтересовалась даже не прошлым, а частично и позапрошлым веком. Тео, это же наша с тобой история, наше наследие. Я уж не говорю, что не каждый китаец понимает, как возникли в Малайе тайные общества, чем они были на самом деле… Я не говорю и о том, что именно из нашего города тайные общества начали революцию в Китае… Да и вообще, как ни странно, половина мировой истории почему-то имеет отношение к Пенангу. Что у нас за остров такой?
На смуглом лице Тео не было никакого выражения вообще — он не верил ни одному моему слову, и вновь за стеклами его очков промелькнула жалость.
— Я попросту в восторге от того, что слышу, если позволите вмешаться в ваш разговор, — раздался над моим ухом голос.
Я чуть не опрокинула табуретку:
— Господин Биланкин, как это вам удается? В прошлый раз я сидела спиной ко входу, и вы как призрак возникли у меня за спиной. Сейчас я сижу лицом ровно в обратном направлении, и вновь…
— А в этот раз я шел от линотипистов, бескомпромиссно контролируя работу вашего друга Тео. Ну, и вообще есть такие люди — не могут, чтобы не подобраться к кому-то из-за спины на цыпочках. Так вот, госпожа…
— Де Соза…
— Именно так… Вежливо подслушав ваш разговор, я пришел в восторг. Потому что как раз искал такого человека, как вы, который произнес бы, наконец, в этих стенах слова насчет исторического наследия колонии. А я ведь еще помню разговор с вами про памятник Лайту. Это все нам очень нужно. Вы умеете писать?
— В целом да, — осторожно отозвалась я.
— Ну, я понял, о чем вы. Но мы вам поможем. Дело тут знаете в чем? Я узнаю в вашей речи так хорошо мне знакомый оксфордский академический акцент. Не акцент высшего класса общества, а такой… как у меня. И это вселяет надежду на то, что вы все сможете. Говорят, что во всем городе нет человека, равного вам по знанию истории этих мест?
— Ну, равные — есть, целых двое…
— Да, но вы-то здесь, а их в данный момент здесь нет. А вы знаете, что у нас очень респектабельные гонорары для людей, способных написать что-то особое?
— Оу? — округлила я глаза, чуть не сказав «оу, шьен». У Тео лицо не дрогнуло, и я еще раз подумала о странной особенности нашего города: одни люди — допустим, все до единого выходцы с Цейлона — знают что-то очень хорошо, но информация об этом не попадает даже выходцам из тамильского Мадраса, не говоря уж о китайцах или англичанах.
Тео и в голову не придет рассказывать своему боссу про меня и мои деньги. Даже если тот попросит.
— А проблема вот в чем, госпожа де Соза: наши читатели — англичане, живущие и работающие здесь. И другие люди, уже аборигены, знающие английский. Так вот, мне приходят из Англии письма с адресом: Пенанг, Индия. Пенанг, на Востоке. Пенанг, недалеко от Индии. Хорошо, что вообще доходят! Население империи, госпожа де Соза, понятия не имеет, на что эта империя похожа и из чего вообще состоит. Покажите мне якобы образованного человека в Лондоне, который точно бы знал, из чего состоят эти самые «проливные поселения» — Стрейтс-Сеттлментс, и где, в каком проливе находится такая их часть, как Лабуан. Сингапур, Малакку и Пенанг еще назовут, а вот Лабуан… А дальше на восток и подавно плохо. Они найдут на карте Гонконг, а вот как им найти такую часть империи, как Вэйхайвэй? И тут возникает вопрос: а может ли метрополия с необразованным населением — заметьте, я даже не о рабочем классе говорю — владеть империей, раскинувшейся на треть мира? И вообще быть достойной частью сегодняшнего мира? Да мы проиграем эту империю, как только возникнет острая ситуация… Но пока этого не происходит, госпожа де Соза, — мой долг думать о людях, которые едут сюда, в колонии, работать, но даже не пытаются интересоваться культурой, наследием живущих здесь народов… Кстати, есть и как бы обратная проблема — это скорее вам для размышления, Тео: синематограф. Синема — это место, где за 20–30 центов любой может посмотреть фильм, снятый в Англии, и увидеть, что правящая тут раса состоит из людей недалеких, примитивных, которых интересуют деньги, нелегальные любовные интриги и больше почти ничего. Ну, а когда про Англию снимают кино наши завистливые американские братья, то тут уже просто сине-клевета на британский национальный характер. Нам нужно другое кино, и об этом, Тео, я буду писать в Лондон. Это опасная ситуация.
Я вспомнила, как здешние китайцы, отправившиеся на учебу в Англию, впервые видят трущобы Лондона и рабочие города к северу от столицы. И — сначала шепотом — спрашивают друг друга: что, вот ЭТИ нами владеют? И молчаливо согласилась с Биланкиным: ситуация опасная. А тот продолжал меня очаровывать, блестя круглыми щеками и демонстрируя свои многочисленные зубы:
— Так вот, госпожа де Соза, — вы что-то говорили о тайных китайских обществах? Знаете как сделаем: считайте, что если вы не напишете о них, то не напишет никто. Сделайте мне серию простых, понятных очерков — начиная с тайных обществ. Что такое очерк, вам расскажет Тео. А сейчас прошу меня извинить…
Тут он остановил взгляд на лежащем на углу стола темно-зеленом, будто лакированном банановом листе; к нему прилипли три оранжевые от шафрана рисинки среди пятен красного масла. Биланкин вопросительно поднял брови, Тео пожал плечами и отправил лист в мусорную корзину под ногами. Биланкин повернулся ко мне промокшей спиной и рысью двинулся в свой кабинет.
Тео продолжал смотреть на меня с жалостью.
— Боже мой, Амалия, как бы я хотел, чтобы ты никогда не прикасалась к этой теме…
— Я уже прикоснулась, — сказала я, и Тео все понял.
— Я вспомнил, — сказал вдруг он. — Этот альбом не продавался. Его дарили девочкам, лучшим ученицам вашей монастырской школы на Лайт-стрит. Ну, а потом он кончился, и дарить перестали. Ты была лучшей ученицей?
— Я? — сказала я в растерянности. — В школе — вовсе нет. До сих пор не могу понять, что это за дрянь такая и зачем она мне нужна — химическая таблица этого русского, и почему он золото называл буквами «ау».
— Амалия, это не он…
— В общем, я была непростой ученицей. Но я найду теперь альбом. И вернусь. Ты слышал? Я получила заказ. За респектабельный гонорар.
…Вокруг моего дома, во влажных сумерках под сплошной лиственной кроной, оранжевые закатные лучи кое-где еще пронзали пространство между ветвями и лианами. Лианы эти, десятками и сотнями, как дождевые струи, достигали самой земли и корней громадных, будто из позеленевшего цемента вылепленных стволов.
