Крыжановский Жемер - Тибетский лабиринт
Герман не сразу сообразил, что дворец Далай-ламы назван в честь оного рая.
- …Да, он обязательно примет вас. Но для начала рекомендую купить расположение придворных. Это всего лишь люди… Так вышло, что исполняющий в этих местах обязанности бога временно отсутствует. Запомните: регенту - дорогие подарки, а его людям - золото и мелкие побрякушки. Сейчас я отведу вас к дому одного моего друга, после чего на время уйду. Когда в том появится надобность, мы снова встретимся.
Подумал и кивнул.
- Обязательно встретимся.
Дом друга являл собой феодальный замок в миниатюре. Обнесенная каменной, выше человеческого роста, оградой усадьба могла запросто выдержать долговременную осаду. За громоздкими деревянными воротами, в тяжелой арке с пилястрами, ржали кони и курились травы: запахи того и другого смешивались в довольно специфичный аромат. Слуги провели гостей в предназначенные для них покои. Крыжановский осмотрел комнату - все точно так, как в дневниках средневековых путешественников, ничего не изменилось. Время на этом краю света встало. Яркий карниз под потолком, широкое незастекленное окно, низкая дверь. Устланный цветными кошмами песочный пол. В рисунке орнаментов повторяется свастика. Справа от окна толстая короткая колонна из дерева. На ней, словно икона, стоит танка с изображением грядущего будды - Майтрейи. Даже удивительно, что до сих пор так редко попадалось это лицо - ведь грядущая за смертью тринадцатого Далай-ламы эра, согласно преданиям, принадлежит именно Майтрейи - Гневному Будде.
Разобравшись с поклажей, профессор вышел в коридор и, пройдя немного, оказался в настоящей оружейной зале небольших размеров но, тем не менее, завораживающей. Там он надолго задержался у стен с пиками и клинками причудливых форм. Сильнее прочего, внимание приковал посох со стальным набалдашником, выполненным в форме головы змеи, чьи блестящие изумрудные глаза, казалось, провожают всякого входящего до самого порога.
За оружейной светлел небольшой внутренний двор с чередой дверей, ведущих в хозяйственные и жилые помещения. Туда, во двор, в ожидании хозяина стекались европейские гости. Вслед за Германом появились Фриц и Вилли, неся за ручки один из тех ящиков, что составляли багаж экспедиции.
- Итак, подарки, - деловито изрек Шеффер. - Думаю, доставать их самое время. Гауптшарфюрер, распакуйте, если вас не затруднит.
Сигрид Унгефух потянулся к висящему на поясе кинжалу в богатых кожаных ножнах и обнажил клинок. Герману бросилась в глаза гравировка на тусклом металле: "In herzlicher Kameradschaft, H. Himmler ". Несколькими ловкими движениями эсэсовец вскрыл ящик и принялся извлекать из него завернутые в бумагу предметы.
- Сделаем так, - начал рассуждать Шеффер. - Вначале отберем самые значимые подарки для главы государства, а затем выясним, скольких его приближенных следует одарить, и разделим на это количество остальное барахло…
- Не следует забывать, что приближенные тоже разделяются по рангам, - вставил Краузе.
- Согласен, - кивнул Шеффер. - Думаю, наиглавнейшему лизоблюду мы подарим часы с кукушкой. Вещь большая, красивая, с громким боем, а кукушка там похожа не на птицу, а на дракона, но это потом, вначале - дары регенту…
Тем временем Унгефух освободил от бумаги большой рыцарский меч. Он не имел каких-либо украшений из благородных металлов или драгоценных камней, но любому, даже совершенно не разбирающемуся в оружии человеку, сразу становилось ясно: меч уникален. Извлеченный из ножен, он заиграл полированной сталью и тихо зазвенел в разреженном горном воздухе.
- Шикарно! - выдохнул оберштурмфюрер и, даже далекий от таких вещей Бруно Беггер уважительно крякнул. - Именно то, что надо!
К мечу начальник экспедиции добавил портативный радиоприемник «Телефункен», пистолет «Вальтер», инкрустированный серебром и живописный портрет Адольфа Гитлера. Это для Квотухту. В пользу его чиновников пошли уже упомянутые часы с кукушкой, несколько карманных часов, музыкальная шкатулка с крутящейся балериной, большая охапка бус искусственного жемчуга и, конечно, несколько десятков золотых монет.
Хозяина феодального замка, в котором остановилась экспедиция, звали господин Калзан. Это оказался весьма упитанный человек лет пятидесяти, богато одетый и доброжелательный, только пахло от него не очень хорошо. Но на это никто особо не обращал внимания, поскольку господин Калзан оказал весьма существенную помощь в распределении подарков. По совету Германа, гостеприимного феодала-вонючку одарили кинжалом, похожим на тот, что был у Унгефуха, только без гравировки. Господин Калган покраснел от удовольствия, а когда Унгефух взял у него дареный кинжал и легко разрубил им на две части большую серебряную монету, в умилении закудахтал как курица. Естественно, кинжал занял почетное место в оружейной зале, рядом со змеиным посохом.
До обеда профессор Крыжановский предавался «высокоученой» беседе со своей прекрасной ассистенткой, при этом последняя отчего-то часто и заливисто смеялась.
От травяных палочек у алтаря вьется сладкий дымок. На улице щебечет неугомонная птаха. Из окна можно рассмотреть крышу противоположного крыла усадьбы. Герману хорошо, он всеми силами старается задержать время, не дать ему нестись туда, где неизбежно ожидает тугой узел, связанный из противоречий, коими изобилует новая жизнь. Он с нежностью глянул на Еву. Одна его часть понимает: девушка ужасно устала с дороги, нужно проводить ее до комнаты и оставить в покое, зато вторая - эгоистичная - половина нашептывает другое: много ли еще осталось впереди таких безмятежно счастливых моментов, как этот? Может, и не будет их вовсе, ведь таинственная цель экспедиции уже где-то рядом, и от этого сердце давит тревога. Но, все же силы прервать разговор находятся, Ева смотрит с удивлением, а он, не поднимая глаз от пола, доводит девушку до комнаты и, пожелав приятного сна, спешит прочь…
У самого сна - ни в одном глазу! «Пожалуй, есть смысл прогуляться», - рассудил Герман здраво и, отодвинув тяжелую створку ворот, вышел на улицы тибетской столицы.
Потала! Величественный дворец виден отовсюду в городе. Задрав голову, Герман как завороженный пошел к нему, но вскоре споткнулся обо что-то и с трудом сохранил равновесие. Оказалось, что прямо посреди улицы расположился школьный класс, а споткнулся профессор об одного из учеников. Дети сидели парами на земле, поджав под себя ноги, и усердно писали что-то острыми палочками на табличках из влажной глины. Лицом к детям, в позе «лотос», с закрытыми глазами застыл учитель - монах в настолько драной одежонке, что агпа в сравнении с ним выглядел сущим денди с Бонд-стрит. Мальчик, ненароком ушибленный Германом, жалобно пискнул, личико его поплыло - вот-вот разразится плачем. Недолго думая, Герман сунул руку во внутренний карман и выудил блокнот, каковой таскал с собой на случай, если вдруг приспичит начать вести путевой дневник. Но до настоящего времени блокнот остался девственно чистым, а значит, как нельзя лучше подошел для подарка мальчугану, с лица которого вмиг слетело плаксивое выражение.
«Вещица никчемная, но какая ей досталась величественная судьба - осушить слезу ребенка!» - усмехнулся Герман.
Увы, блокнот увидали остальные дети. Учеба тут же была забыта, все повскакивали с мест и кинулись к щедрому чужеземцу, протягивая руки. При этом галдели так, что вывели из состояния медитации почтенного учителя. Тот немедленно добыл откуда-то палку и, что есть сил, принялся колотить ею по каменистой почве, призывая класс к порядку. Ну, чем не школьный учитель с указкой?! Дети, нехотя, угомонились, однако цепная реакция, вызванная актом дарения блокнота, и не думала прекращаться: откуда ни возьмись, набежали нищие, подобные алчным чайкам, и давай крикливо требовать милостыню. Герман в отчаянии зашарил по карманам, но ничего кроме «парабеллума», там не оказалось. Пришлось срочно ретироваться назад, к воротам замка. Поняв, что ничего не получат, нищие отстали, но одна старуха с большим горбом и кривой ногой упорно тащилась за неосмотрительным дарителем и при этом заунывно причитала. Когда до спасительных ворот замка Герману оставалось несколько шагов, нищенка неожиданно прекратила выть и сказала по-русски:
- Ну, здравствуй, Гера!
«Лилька! Ведьма! Сука!» - буря негодования, поднявшаяся в душе Крыжановского, выплеснулась наружу не громогласным ревом, а сухим щелчком взведенного в кармане пистолета.
- О, гляжу, ты решил вернуть вещицу, отнятую у несчастного Ричи Голда, - нищенка протянула вперед руку.
Но Герман не обратил на нее внимания, собственные же руки по-прежнему держал в карманах. Зло растягивая слова, он процедил:
- Хорошо выглядишь, дорогая!
- Не паясничай, я себе цену знаю, а весь маскарад нужен для защиты - признай во мне тибетцы английскую шпионку, проживу недолго - нас местные ненавидят больше, чем китайцев. Так что можешь перестать гонять шары в карманах, достаточно просто позвать прохожих, и мне конец.
