Лен Дейтон - Лошадь под водой (Кровавый круг)
– Давай я помогу тебе освежить память – назову одно имя, которое есть в этом списке. – Я назвал Смита. Томас не возразил. – Человек, которого ты и твой друг Батчер решили шантажировать, – выпалил я.
– Ты знаешь про Батчера? – воскликнул Томас. – Оставь его покое. Он просто славный малый, который пытается мне помочь. Он ни в чем не виноват.
– Не виноват? – спросил я.
Но я не успокоил его. Я сел и выглядел расслабленным, как часы Дали.
Ферни подергал свои усы, помолчал и потом произнес:
– Я был единственным, кто остался живым с этой подводной лодки. Сначала я думал...
– Послушай, Ферни, я редко перебиваю людей, когда они говорят, особенно когда они придумывают запутанную ложь. Иногда ложь бывает интереснее правды. Но для тебя я сделаю исключение. Давай говори правду, или я выброшу тебя за борт.
– Очень хорошо, – согласился он покорно. – С чего начать?
– Забудь все свои сказки о мертвых матросах, которых прибило к берегу со штемпелями для изготовления соверенов, и о рытье могил в качестве доказательства. Забудь и все глупости о своей карьере на подводной лодке серии "U", если только ты не знаешь, почему она потонула.
– Нет, – покачал головой Ферни. – Этого я не знаю.
– Может быть, твой друг да Кунья сознательно открыл клапаны прежде, чем уплыть на берег с «Белым списком?»
– Нет, он никогда бы не сделал этого. Он человек большого чувства чести.
– Конечно. Вы все такие: Кондит и да Кунья. Честная шайка убийц. Послушай, Петерсон, – я впервые назвал его английским именем, – ты просто пытаешься соскочить с движущегося эскалатора. Но за мной стоит еще один агент, а за ним – следующий. Я очень мягкий человек по сравнению с некоторыми «иеху», которые будут преследовать тебя повсюду в мире, куда бы ты ни отправился. Все, что хотят люди из Уайтхолла, это симпатичные маленькие досье, на которых было бы написано на первой странице: «Закрыто», чтобы спокойно сдать их в архив. Попытайся проявить немного здравого смысла и я напишу справку о том, как ты содействовал мне. Ты даже не представляешь себе, какую пользу может принести такая записочка.
– Что ты хочешь узнать? – спросил он.
– Я не знаю, что пропало, пока ты мне не расскажешь. Если есть какие-либо мелочи, о которых ты не хочешь мне говорить опусти их.
– Очень хитро, – усмехнулся Томас, – пробелы скажут тебе больше, чем то, что между ними.
– Конечно, – согласился я, – я ведь генеральный прокурор, путешествующий инкогнито с японским магнитофоном под моим тупеем. Или ты немного параноик?
Ферни глотнул из большого стакана виски, которое я ему налил, и начал.
– Ты помнишь гражданскую войну в Испании? Помнишь кадры хроники? Мертвые лошади, раненые дети. – Он снял с губы крошку табака. – Я был напуган. Страшно напуган. Такие, как ты, не понимают этого, да?
Он хотел, чтобы я ответил.
– Пока ты не расскажешь мне, я не пойму. У меня слабое воображение. – Он продолжал смотреть в пространство и курить. – Речь идет о той самой испанской гражданской войне, героем которой, по словам Гэрри Кондита, ты был?
Ферни Томас кивнул. На какое-то время мне показалось, что он готов улыбнуться.
– Да, я в ней участвовал. Случается так, что ты так чего-то испугаешься, что хочешь, чтобы оно скорее произошло. Я был из тех, кто хотел поскорее столкнуться с тем, что меня потрясло. Все добровольцы пошли сражаться на стороне правительства, а вот я, просто чтобы быть не как все, отправился воевать на стороне Франко. Они направили меня в итальянское соединение. Я попал к генералу Куэйпо де Ллано, в его вторую дивизию при падении Малаги. Кондит думает, что я защищал Малагу. Ему нравилось так считать, и я его никогда не разочаровывал.
– А тебе это не нравилось?
– Да. Я полеживал на берегу и наблюдал, как крейсеры «Канарис», «Алмиранте», «Червера» и «Балеарес» бомбили Малагу. Это было похоже на маневры: удар, облачко дыма и затем через пару часов они уходили от побережья на обед. Очень мило. Красивые чистые корабли. Симпатичный безликий бой. Вы не видите, во что стреляете. Никто не пытается нанести вам удар. Джентльменская война. Когда мы вошли в Малагу... ну, тебе приходилось видеть город после бомбежки?
– Кому не приходилось в наши дни? – произнес я.
– Верно, – кивнул Томас. – Я помню... – Но он замолчал. Похоже, что мы выталкиваем эти воспоминания из стеклянного шара. – Я помню, – продолжил он, – тогда я в последний раз видел свою матушку. Мне дали увольнение по семейным обстоятельствам, потому что наш дом разбомбили. Мой старик умер от ран, а мать жила на кухне, где потолок был перетянут брезентом. Она не хотела ехать в реабилитационный центр из-за «тех счастливых дней, которые она пережила в этом доме». «Счастливые времена»! – воскликнул он и покачал головой. – Они жили в трущобе, и она работала до полусмерти. Но все время говорила что ее мужа увезли в больницу в "настоящей карете «Скорой помощи», а не в одной из этих повозок «Американского Красного Креста», да в "настоящей карете «Скорой помощи». Вот такой была Малага. Трупы, распухшие туши мертвых лошадей и запах кирпичной пыли и канализации.
Я увидел, что воспоминания о разрушениях в Малаге и Лондоне странным образом смешались, и он не мог их различить. Я вспомнил, что, когда его арестовали, он все время говорил, что «это та же самая война». Я вспомнил об этом.
– Вернувшись, я присоединился к британскому фашистскому движению. Я лично встречался с Мосли. Его во многом неправильно понимают. Это энергичный и честный человек. Все действительно маккиавеллиевские участники британского фронта единства уже за много лет видели, что приближалась война, и они все окопались в консервативной партии. Половина тех, кто отдает тебе приказы в Уайтхолле и выступает с громкими антинацистскими речами, разрывалась от огорчения, что у них не оказалось в Германии больших прекрасных заводов, изготовляющих оружие. Но мы были простодушными идеалистами. Позднее война и особенно пакт Молотова – Риббентропа поменяли наши взгляды. Я перестал стараться что-либо понять. Я пошел телеграфистом на флот, а затем получил офицерский чин...
– Это было трудно? – спросил я.
– Нет, – сказал Томас, – каждый, кто курил трубку, имел пижаму и читал книжки издательства «Пингвин» о Поле Нэше, сразу отбирался как подходящий офицерский материал.
– Нет, я о трудностях из-за того, что ты занимался политикой.
– Если бы они не брали людей разных политических взглядов, у них бы не набралось достаточного количества новобранцев даже для экипажа одной шлюпки. Только те англичане, кто побывал в Испании, знали, как вести современную войну.
– Да, ты, пожалуй, прав, – согласился я.
– Я отправился на корабль «Принц Артур» и через четыре месяца стал морским офицером. На небольшом судне вы проводите много времени с одними и теми же людьми, узнаете все – каждую гайку и каждый болт на корабле и все об экипаже. Когда корабль тонет – это хуже, чем развод после счастливого брака. Ты теряешь дом, свои личные вещи, твои друзья или мертвы, или ранены, либо пропали без вести. У тебя не остается ничего.
Пережив это во второй раз, я в течение двенадцати дней слонялся по лондонским пивным в надежде встретить хоть одно знакомое лицо и решил тогда, что не могу пройти через это еще раз.
Я завербовался добровольцем на подводную лодку. Подумал, если утонет подводная лодка, я останусь в ней, вместе со всеми. Однако не добравшись ни до одной подводной лодки, я оказался в Шотландии, где меня стали обучать водолазному делу.
Томас попросил сигарету. Закурив ее, он спросил:
– Тебя не интересует, как проходило обучение водолазов?
– Расскажи то, что ты считаешь интересным.
– Ты забавный ублюдок!
– Полегче! – повысил я голос.
– Я получил задание направлять отчеты в учебную часть. В тот четверг на меня повалились неприятности: менеджер банка охотился за мной из-за паршивых двенадцати фунтов. На Большой Северной дороге в машине забарахлили свечи – ты помнишь, как во время войны не хватало запчастей, – и эта жирная свинья, хозяин гаража, где я остановился, вымогал бензин для двух дубин с короткими бостонскими стрижками, которые тащились на грузовике, полном банок с консервированными фруктами. Я болтался вокруг, покуривая, но он заявил мне, что я должен быть благодарен, если он даст мне хоть одну из его драгоценных свечей. «Я считаю, что все идет вам – тупицам из армии», – сказал он, будто мы жили на какой-то доход с земли. «Да, – сказал ему я, – когда мы вернемся, здесь будет, вероятно, серьезная война. Вы здесь только слушаете радио и вяжете носки!» И тогда эти двое разозлились, и через некоторое время он бросил мне, что не хочет денег за свечу. Я ушел, но помню каждую минуту.
С этих пор я начал бояться в воде глубины. Я хорошо себя чувствовал, погружаясь при дневном свете или неглубоко, но я не мог работать с мыслью, что подо мной темная глубина, которая может просто поглотить тебя... – Ферни крикнул Аугусто чтобы проверить, не забыл ли тот следить за температурой двигателя. Аугусто ответил, что не забыл. – Ты не знаешь, что значит находиться на маленькой подводной лодке. – Томас просто констатировал факт.
