Лев Рубус - Запах лимона
— Николай придумал замечательную шутку… Ха, ха, ха. А я ему не верила, что ему удастся убедить людей, что он сделал замечательное открытие, — этот ваш «Революционит» и что «Революционит» у него похитили. Могла ли я предполагать, что люди так легковерны? Он говорил, что он заставит сотни умных серьезных, взрослых людей бегать и волноваться, как маленьких ребят. Зачем это ему понадобилось?… Зачем? Ну, для этого-то, значит были свои причины. — Этого она не хочет сказать.
Она рассказывает о том, как они вместе составили дневник об открытии «Революционита», как после долгих совещаний переодели в чужую шкуру Абрека, — неужели нашлись способные поверить в наивную сказку о собаке и благодарном мусульманине?…
Только услышав вопрос об убийстве химика, заданный в упор, смутилась, замялась Евгения Джавала: «Да, да, убийство… Но как будто убийство должно непременно иметь какое-нибудь отношение к шутке с «Революционитом»? И потом убийство, убийство… Ах, она вообще не хочет говорить о такой вещи, как убийство, но уж если на то пошло… Да, самое обыкновенное преступление на романтической подкладке. Как, неужели же настоящий убийца до сих пор не найден? Не может быть? Ведь всему городу известно, что за ней тогда ухаживали двое, — Утлин и еще один. Ну, и вот… и ясно, что в конце концов один из них… да, один из них…» Но дальше опять не удается добиться ничего от Евгении Джавала. Снова истерика, снова, как и в первый раз, бурный нервный припадок, снова твердый голос профессора Стрешнева, запрещающий категорически дальнейшее любопытство, которое может стать роковым для больной.
— Я не знаю… Я с ума схожу… Профессор, скажите, кто же из нас действительно безумен: мы или она. Неужели же можно верить тому, что она теперь сказала?
— Да, это, безусловно, правда. Я не знаю случая лжи или мистификации под гипнозом.
— Но тогда, значит, «Революционит» не существует.
Профессорские очки досадливо сверкнули: «Вы слышали то же, что и я. Я склонен думать, что это именно так…»
— Но что же это тогда? Ведь это похоже на кошмар. Это же ужас. Я не могу примириться с этим…
— Дорогой товарищ, — поучительно произносит профессор, — как не неприятно разбивать свои лучшие иллюзии, но полезно только одно, — примириться, считаясь с фактами, добытыми наукой…
Он говорит еще что-то, какую-то длинную речь, но его уже не слушают. Петрову кажется, что он на автомобиле один. Он ничего не слышит, — слишком назойливо стучат в готовый лопнуть череп собственные мысли.
«Революционита нет! Все это только выдумка. Нелепая выдумка, словно какой-то авантюрный роман. Поверил сам, увлекся, отвлек столько народа от действительной важной основной работы… А все его подозрения, так хорошо связывавшиеся в стройную цепь улик, охвативших все? Но как он мог, как он мог им поверить? Они, конечно, только нелепая игра воображения. И он поддался, попал на удочку. Из простого уголовного дела создал сам для себя какую-то невероятную борьбу за фантастический «Революционит»…»
Клубок тягостных мыслей все сильнее давит Петрова: сознание своей ошибки, вызвавшей многие уже непоправимые результаты, чувство стыда за глупый промах… Эх, — Шерлок Холмс. Вот что значит, не спросясь брода, браться за незнакомое ответственнейшее дело.
Неприятный длинный разговор с председателем Аз. ГПУ. Через несколько дней повестка, — явиться для объяснений в Контрольную Комиссию. «Что, что сможет он сказать в объяснение старым партийным товарищам?…»
* * *Темная комната, освещенная слабой лампочкой под зеленым колпаком. Над мечущимся в постели человеком склонилась встревоженная женская фигура. Она прикладывает к его вискам холодный компресс, пытается его разбудить…
— Что с тобой? Милый, очнись! Что с тобой?
Он отталкивает ее руки, он борется с ней, говорит, кричит что-то непонятное… Наконец открываются глаза, большие глаза на измученном, молодом еще, но таком усталообессиленном лице, он садится, бессмысленно оглядывает стены вокруг себя… Она испуганно на него смотрит. Он трет лоб и, наконец, удивленно, недоверчиво смотря в знакомое лицо женщины, говорит:
— Ты знаешь, мне приснился какой-то дьявольский сон… Бесконечно длинный и сложный, точно целый авантюрный роман, с таким злым насмешливым концом… Такой тяжелый, гнетущий, и вместе с тем удивительно реальный… Я его могу воспроизвести до мельчайших подробностей…
Наутро Вера, ласково проведя рукой по лицу, разбудила Петрова.
— Ну и напугал ты меня сегодня ночью, Федя. Кричал, как сумасшедший.
— Да, понимаешь, приснится же такая чертовщина. Честное слово, у меня и сейчас еще голова кругом идет. Но до чего реально? Подумай, вижу, будто я приехал со Стрешневым для допроса Евгении Джавала, а она рассказывает под гипнозом, что никакого Революционита нет, что это все выдумки Утлина и ее… Стрешнев уговаривает меня, что ее словам нужно несомненно верить, что наука и т. д… и в результате меня вызывают в Губ. К.К.
— Это дело тебя вконец измучает.
— А ты знаешь, что я тебе скажу? Я не знаю, что было бы лучше, — чтобы этого «Революционита» или, как его называют англичане, Н.Т.У., действительно не существовало бы вовсе, или чтобы он был, но нам не было бы известно, что с ним и где он находится в данный момент.
Петров открывает ящик ночного столика и дает ей газетную вырезку с сообщением об обвале таинственного дома.
— Ты понимаешь, о чем я думаю? Я уверен, что мы все-таки его добудем. Я себя сегодня совершенно хорошо чувствую. Я пойду побродить по этому месту на Крепостной, может быть… «Революционит» должен быть нашим, раз только он существует на самом деле, — вот единственное, что я о нем знаю совершенно твердо…
Глава XII. Авто из сумасшедшего дома
Да, этого никто не ожидал. Скверного мнения были о грунте охотники за Н.Т.У., но такого сюрприза не рассчитывали они получить…
Что случилось? В 9 ч. 22 минуты одиннадцатого октября тихое гудение электрического тока, текущее из подземелья, неожиданно прекратилось. До магазинного помещения донеслось какое-то глухое восклицание. Работа стала. Бек-Салтанов, крайне встревоженный, привстал из-за конторки… Из люка вынырнула голова инженера, следившего за действием переднего экскаватора, — он судорожно потрясал головой и окровавленной кистью правой руки… Бек-Салтанов никогда не был трусом, но сердце его на этот раз как будто упало.
Брегадзе выскочил в заднее помещение. Что случилось? В чем дело?
Едва не произошло катастрофы. Экскаватор наткнулся на огромный валун, целую скалу. Все произошло совершенно неожиданно. Хорошо, что он еще успел почти инстинктивно выключить ток, едва почувствовав шестым чувством старого маркшейдера-землекопателя близость препятствия. Бур сломался. Это-то еще ничего, — есть запасные, — но могла случиться очень плохая штука… Минутный испуг, замешательство прошли почти тотчас же.
Сэр Смоллуэйс руководит работами по определению размеров каменной глыбы. Глубоко в подземелье, при свете тусклых лампочек, собрались все герои подкопов и ударов из-за угла.
Четырьмя саженями выше, над этим местом, по залитой утренним солнцем Крепостной улице сонно бродит дворник с метлой, милиционер, стоя на углу, смотрит на большую тучу, заходящую с запада. Должно быть, дождь будет здоровый. — Пробежал мальчишка с пачкой утренних газет под мышкой, доносятся звонки трамвая, Азнефть развозит керосин, хозяйки возвращаются из утреннего путешествия с покупками, жизнь идет своим чередом. А бурав уже исправлен, исследование кончено, электрический крот поползет над камнем саженью выше.
Зачем же в задней комнате склада переодевается хозяин торгового заведения? Зачем снимает свою красную бороду? Неужели только затем, чтобы выйти на улицу, — подышать свежим воздухом? Нет, сегодня Брегадзе нужно поговорить с сэром Вальсоном. А ведь, пожалуй, не совсем удобно купцу Салтанову лезть в неуказанные никем для купеческих прогулок трущобы, где ждет его пара всегда готовых к его услугам, волшебных ушей.
Молодой человек в сером пальто и мягкой шляпе, с большими роговыми, медными очками на носу, вышел на Крепостную улицу из переулка, на углу которого любуется на тучу милиционер, и, постукивая тросточкой, гуляет теперь взад и вперед, мимо пустыря и развалин дома, где раньше жил Утлин… Наверное, свидание назначил кому-нибудь юноша. Ходит сначала медленно, потом скорее, и нетерпеливо с силой барабанит концом тросточки по земле. Постучит, постучит, постоит, насвистывая, видимо, прислушивается к гулко разносящимся по пустынной улице шагам прохожих, и опять ходит туда и сюда. Надоедливое, нервирующее занятие прислушиваться в ожидании даже к шагам любимой женщины.
Другой молодой, в таком же сером пальто, тоже в черепаховых очках, только ростом пониже и без тросточки, вот уже несколько минут наблюдает за первым. Неужели соперники? И какие бездельники могут назначать свидания в это время, когда уже все за работой… Первый все еще внимательно к чему-то прислушивается, второй к милиционеру зачем-то подошел, бумажку какую-то показал… Милиционер браво кобуру нащупал… Тот, с тросточкой, наконец, видимо, наблюдателя заметил, быстро оглянулся и большим размашистым шагом пошел… Без тросточки, — что-то крикнул ему, не слышит, шаг быстрей… «Остановитесь!» Этого он не мог не слышать — значит, милицейского приглашения принимать не намерен…
