Лев Овалов - Секретное оружие
Пушистые ели. Голубая хвоя. Солнечные блики. Желтый песочек на аккуратной дорожке. И ведут по ней шпиона, диверсанта, убийцу. Посланца той самой шайки человеконенавистников, которые готовы превратить всю землю в атомный полигон…
А поодаль по дорожке двигались обитатели дачи. Они были и растерянны, и смущены, конечно…
Тем, что в их среде оказался шпион? Или тем, что этот шпион попался? Кто знает! Одни, вероятно, одним, другие — другим…
Но только никто из них не остался рядом с Харбери. Им не хотелось его утешать. Им нечего было ему сказать, не о чем спросить…
Ты попался, ты и отвечай!
Это Харбери знал очень хорошо — ты попался, ты и отвечай. На помощь никто не придет.
Только что здесь, в холле, было столько народа, и вот он уже один…
Он плохо понимал, что произошло. То есть понимал, что произошло много неприятностей. Хорошо, если Министерство иностранных дел ограничится требованием убрать Харбери из Москвы. Это еще наилучший выход.
Ну а все-таки… Что же все-таки произошло?
Да, Джергер навел на след…
Но у Харбери такое ощущение, что, не приведи Джергер этих людей, они все равно его бы нашли…
Потом подумал о Вайолет. Никто никому не хочет прийти на выручку. Зря он ее обидел…
Подумал об этой девице, которая куда-то исчезла. Прячется где-то в парке или успела перебраться через забор? Тоже поднимет шум.
Подумал о кофре, который вез Паттерсон. О том, что в кофре Леночка, ему и в голову не пришло. Ковригина кем-то освобождена. Кем? Дочерью? Но где эта дочь? Неужели еще у него в доме? Вайолет?.. Неужели Вайолет?..
Мысли его вернулись к Джергеру. Что-то покажет он на допросе? Потянет ли за собой Харбери? Потянет, конечно. Своя рубашка ближе к телу…
Харбери пожалел, что не пристрелил Джергера. Мертвый он был бы безопаснее. Можно было бы сказать, что его застрелила Вайолет…
Потом Харбери подумал о себе. Подумал с жалостью, с нежностью, с какой вспоминал иногда покойную мать. Дернул его черт согласиться пойти в разведку! Ведь он неплохой офицер. Впрочем, не офицер, а журналист. Теперь пойди докажи еще, что ты журналист…
Он встал и, зябко поеживаясь, вышел на крыльцо. Черт побери, до чего же вокруг спокойно! Синие ели. Солнце. Тишина. Жить хорошо, а вот не получается…
Спустился на дорожку. Постоял, тихо насвистывая уличную песенку. В бытность мальчишкой он всегда свистел, обнаружив, что в кармане у него не осталось ни цента.
Глава шестнадцатая
Что вы везете?
А мистер Паттерсон катил в это время на аэродром!
Он сидел рядом с шофером и злился на себя, на Харбери и главным образом на этого немца Флаухера с его вонючей сигарой, который принудил Паттерсона впутаться в дела, от которых исходит сильный запашок контрабанды. А в том, что в кофре запрятана контрабанда, Паттерсон не сомневался. Между фотографиями и бумагами засунуты, очевидно, какие-нибудь древние русские иконы или драгоценности. Паттерсон делал вид, что он об этом не догадывается. Архив так архив.
Таможенники его не тронут. Не зря же позади него сидит пресс-атташе этой… как ее?.. экзотической державы. Багаж дипломата — табу для таможенника. Поскорее бы только сбыть этот багаж с рук. Мистер Паттерсон передаст его там кому нужно — и черт с ним, с Харбери.
Паттерсон рассеянно посматривал в окно. В общем, Россия неплохая страна. Несколько шумливая и торопливая, но, в общем, хорошая. Здесь его не обижали. Ни одна газета не напечатала о нем ни одной двусмысленной заметки. Советские репортеры не приходили к нему вымогать деньги за то, что будут писать о нем в доброжелательном тоне. Дома они тоже строят неплохо. Мистер Уинслоу рассказывал, что два года назад вдоль дороги к аэропорту еще не стояло этих домов. А сейчас их десятки. Громадные дома. Тысячи квартир. Если бы они принадлежали частному лицу, их владелец стал бы миллионером. Конечно, плохо, что Россия не покупает мыла “Командор”. Русские почему-то моются собственным мылом…
Мистер Паттерсон посматривал в окно и размышлял о множестве всяких вещей…
Леночке смотреть было некуда. Скрючившись, лежала она в своем кожаном гробу и думала, думала, думала: чем же все это кончится?
Да, ей было страшно!
Она слышала, как ее куда-то несли, слышала английскую речь, потом ее куда-то повезли, она поняла, что везут ее в легковой машине.
Ноги у нее затекли, особенно правая, пересохло во рту… Ей вспомнилась какая-то сказка о злом человеке, которого посадили в сундук и бросили в море.
Да, Леночке было страшно, и в то же время она испытывала чувство облегчения, ведь сейчас опасность грозит ей, а не Марии Сергеевне…
А почему бы что-нибудь не предпринять?
Не рано ли?..
Ее куда-то везут…
Самообладание и соображение! Держи себя в руках, внимательно прислушивайся и соображай, соображай…
Вот остановились. Машина стоит. Вот опять ее куда-то несут. Слышны голоса. Много голосов…
Действительно, “кадиллак” подъехал к аэропорту. Мистера Паттерсона провожали несколько соотечественников. Мистер Уинслоу. Атташе посольства Грегори. Представители “Интуриста”.
Господина с усиками не провожал никто.
— Багаж доставлен, — доложили мистеру Паттерсону.
— Со мною еще кофр. — Паттерсон указал на своего спутника. — Багаж этого господина.
Какой-то служащий остановился близ Паттерсона. Поглядел на кофр и ушел.
У дверей зала его ожидали несколько человек. Одному из них он тихо сказал:
— Подозрительный чемодан.
— Но, Иван Николаевич, поскольку Ковригину нашли, там ее быть не может.
— Могут спасать своего.
— Думаете, Королев?
— Все может быть. Вот что. Возьмите кого-нибудь из опытных таможенников и попробуйте, так сказать, по внешним данным определить содержимое чемодана, — приказал Пронин подполковнику Алчевскому.
— Слушаюсь…
Через несколько минут Алчевский со служащим аэропорта и носильщиками подошли к Паттерсону.
— Готовимся к погрузке, — сказал служащий. — Разрешите ваши вещи…
Но ни мистер Паттерсон, ни его спутник не хотели оставлять кофр без своего присмотра. Они тоже пошли к выходу.
Вещи Паттерсона уже были уложены на тележку, к ним добавили кофр и повезли к самолету.
Пронин стоял у решетки, огораживающей летное поле.
Алчевский быстро подошел к Пронину.
— Иван Николаевич, там человек!
— Точно?
— Товарищ, который укладывал багаж, ручается. Чемодан дышит. Вы понимаете — дышит!
— В таком случае действуйте, — приказал Пронин.
Паттерсон, провожающие, другие пассажиры стояли у трапа. Рядом на тележке находился багаж. Носильщики ждали команды к погрузке. Над всеми простиралось свинцово-сизое крыло самолета.
К спутнику Паттерсона подошли двое служащих аэропорта.
— Извините, — сказал тот, что был постарше. — Извините, но я вынужден спросить. Скажите, пожалуйста, что находится в этом кофре?
Пресс-атташе “экзотической державы”, как выразился о ней Флаухер, побледнел.
— Мои вещи. Мои личные вещи.
— А вы уверены, что это ваш кофр?
— Я не понимаю…
— Извините, — сказал служащий. — Разрешите взглянуть… У нас есть подозрения, что кофр подменили.
— Ерунда! — вмешался в разговор Паттерсон. — Никто ничего не подменял, оставьте его в покое.
— Простите, — настаивал служащий. — Вы действительно знаете, что содержится в этом кофре?
— Странный вопрос! — раздраженно сказал господин с усиками. — Там мои бумаги, книги… Личный архив.
— Но этот кофр подменен, — еще раз повторил служащий. — Я прошу вас проверить содержимое своего кофра.
— Незачем, — возразил Паттерсон.
— Незачем, — повторил за ним еще более побледневший господин с усиками.
— Тогда я буду вынужден задержать ваш багаж, — твердо заявил служащий. — Это не ваш кофр, и в нем не бумаги.
— А я категорически утверждаю, что это его кофр! — столь же твердо настаивал Паттерсон.
Служащий отрицательно покачал головой.
— Пока вы не удостоверитесь, что в кофре бумаги, я не разрешу погрузки!
Паттерсон сунул руку в карман и нащупал ключ, переданный ему Харбери. Этот служащий слишком настойчив… С другой стороны, если даже там и есть какая-нибудь контрабанда, Харбери не такой дурак, чтобы положить ее сверху на случай, если таможенники или сам Паттерсон захотят заглянуть в кофр.
Паттерсон не сомневался, что сейчас утрет нос этому советскому чиновнику и потом попросит присутствующего здесь Грегори пожаловаться в Министерство иностранных дел на возмутительное обращение с иностранцами… Он вытащил ключ…
Но тут вдруг началась мистика. Загадочное явление совершалось на глазах у людей при свете белого дня!
Кофр шевельнулся и ожил…
Леночка не знала, что предпринять. Но когда она услышала шум и бурный разговор, много голосов и много русских голосов, она решилась…
