Чингиз Абдуллаев - Символы распада
— Что у вас болеть?
— Меня тошнит, все тело ломит, голова кружится, сам не понимаю, что происходит, — признался Сухарев.
Врач, не дотрагиваясь до его головы, внимательно оглядел ее. Потом подошел к телефону и, подняв трубку, что-то сказал по-фински. Затем снова вернулся к Сухареву. Через минуту в комнату вошел другой врач. Он тоже подошел к Сухареву, и они стали осматривать его вдвоем, что-то горячо обсуждая. Потом пришедший врач быстро вышел.
— Где вы были в последние месяцы или недели? Вы куда-нибудь ездить?
— Нет, только в Финляндию, — проворчал Сухарев.
— Вы бывать вашей атомной станции или стоять рядом?
— Нет, — удивился Сухарев. — Почему вы спрашиваете об этом? Что со мной?
— Подождите, — врач внимательно посмотрел на него, потом попросил: — Снимите рубашку и покажите ваши руки.
Сухарев начал расстегивать пуговицы, снова чувствуя легкое головокружение. Встал, снял рубашку и с некоторым удивлением поглядел на собственное тело. Затем вытянул руки. Пальцы дрожали. Сильно дрожали. Он хотел унять дрожь, но не смог. Голова болела все сильнее. Врач нахмурился. В этот момент дверь открылась, и в комнату вошли не только второй врач, но и какая-то молодая женщина, очевидно медсестра. Врач что-то сказал ей, и она подошла к Сухареву с каким-то непонятным прибором. Прибор начал громко трещать, женщина вскрикнула, показывая на Сухарева и пятясь назад.
— Что случилось? — спросил Сухарев, вставая со стула.
Оба врача сделали шаг назад, словно он был зачумленный.
— Вам нельзя ходить, — твердо сказал первый врач, — вы лежать тут. Мы вас госпиталь отправлять.
— Что у меня? — Он увидел ужас в глазах молодой женщины и явное смятение обоих врачей.
— Вы больны, вы очень больны, — убедительно сказал врач, — мы вас отправлять госпиталь. Не нужно денег, мы вас не брать денег.
— Что происходит? — заорал Сухарев и почувствовал, как снова закружилась голова. Он пошатнулся и сделал два шага к стулу.
Врачи держались в нескольких шагах от него, не рискуя подойти ближе.
— Скажи, что случилось, — уже более миролюбивым голосом попросил Сухарев, — мне нужно знать.
— Вы больны, — кивнул врач, незаметно пятясь к дверям, — очень сильно больны.
Сухарев видел панику на их лицах. Он увидел, что молодая женщина показала на прибор обоим врачам и что-то тихо сказала. Второй громко возразил, но женщина выбежала из палаты. Тогда первый обратился к Сухареву:
— Вы сильно болеть. Вам нельзя ходить город. Сейчас придет машина, и вас нужно госпиталь.
— Нет, — твердо сказал Сухарев, поднимая рубашку. Она как-то непонятно искрилась. Он с удивлением посмотрел на рубашку и начал надевать ее.
— Не нужно, — почти страдальчески крикнул врач, — у вас плохой рубашка.
— Как это не нужно, — не понял Сухарев, — я что, голый должен здесь сидеть?
— Сейчас машина ехать и вас больница, — твердо сказал врач.
— Ну уж нет. У меня еще есть дела в городе, — он начал застегивать рубашку.
— Ходить нельзя, уходить нельзя, — врач говорил все это, стоя со своим коллегой у двери, словно ждал удобного момента, чтобы выскочить наружу.
— Мать твою, — разозлился Сухарев, — скажи ты мне, что со мной.
Он вдруг вспомнил, что прибор затрещал, едва женщина вошла в комнату. Вспомнил и вчерашнее одеяло, его потрескивание, посмотрел на свои руки.
— Ты почему меня про атомную станцию спрашивал? — нахмурился он. — У меня что-то не то, да? Ты мне скажи, что у меня не то?
— Вы облучаться, — серьезно сказал врач, — вы сильно облучаться. Очень сильно. В западной медицинской практике не принято скрывать от больного его диагноз. Сухарев закрыл глаза.
— Вот оно что, — задумчиво сказал он, — вот, значит, какой подарочек Сириец к вам в гости переправлял.
Он поднялся, поправил рубашку, взял куртку.
— Я ухожу, — строго сказал он.
— Нельзя, — врач стоял в дверях, и его коллега кивал ему в унисон, — нельзя уходить. Вы сильно болеть. Вам больница, спасать. Вы сильно облучаться. Очень, очень сильно. Вам нужно больница.
— Нет, — сказал Сухарев, — мне уже больница не поможет. Спасибо, друг, хоть сказал, что у меня.
— Вы не уходить, — сделал последнюю попытку врач.
— Иди ты… — Сухарев натянул шапочку, покачнулся и пошел к дверям.
Оба врача испуганно отшатнулись от него, как от прокаженного. Очевидно, он буквально светился от радиоактивности. Сухарев вышел из кабинета, а врачи бросились звонить в полицию.
Теперь он точно знал, что обречен. Он понимал, что не успеет добраться ни до Порво, который был в полутора часах езды, ни до этого проклятого прибора. Сухарев вспомнил про Надю и решил, что нужно позвонить ей. Он подошел к телефону, набрал киевский номер. На этот раз долго не отвечали. Наконец трубку сняла женщина. Она визгливо спросила, кого ему надо.
— Тетя Клава, это я, Сухарев, — пробормотал он, — позовите Надю.
— Ах ты бандит, ах ты зверь такой, — начала вдруг причитать женщина, — из-за тебя она в больницу попала. У нее на лице такой синяк. Бандит проклятый. Чтоб тебе пусто было. Это твои дружки вчера пришли резать мою семью. Чтоб ты провалился, проклятый. Из-за тебя чуть внука моего…
Он положил трубку. Значит, Сириец нашел Надю в Киеве. Наверно, они ее мучили. Он закрыл глаза, прислонившись к стене. Они ее мучили. Он понимал, что обречен, понимал, что ничего изменить нельзя, понимал, что все кончено. Но где-то в глубине в нем все еще жил уголовник Сухой, который и кличку свою заработал не потому, что его фамилия была Сухарев, а потому, что с детства никогда не плакал, даже когда попадал в самые страшные переделки.
Он достал из кармана все свои деньги. Теперь они были ему не нужны. Сухарев оставил себе двести долларов, аккуратно отложив их в один карман. Он зашел на почту и спросил, можно ли перевести остальные деньги в Россию. Ему долго объясняли, что нужно делать, но он ничего не понял. Тогда он купил пять конвертов, вышел из здания почты, надписал на каждом конверте адрес санкт-петербургской квартиры Нади, купил марки, не забыв их наклеить, разложил все деньги в пять конвертов, затем надписал адрес Нади и бросил конверты в несколько разных ящиков. Часы уже показывали половину пятого, когда он закончил возиться с деньгами.
Сухарев даже не предполагал, что полиция уже ищет подозрительного русского, который облучен до такой степени, что представляет угрозу для окружающих, Все полицейские города получили указание не задерживать его, а лишь сообщить о нем в центральную службу, чтобы за больным выехала специально оборудованная машина. До такой степени он представлял собой опасность для жизни людей, которые могли, по несчастью, оказаться рядом с ним.
Сухарев купил на оставшиеся деньги два хороших финских ножа. Один был с ручкой из козьей ноги и стоил почти семьдесят долларов. Он давно мечтал о таком, но все никак не мог собраться и купить его.
Ровно в пять часов он появился у терминала, где должна была состояться встреча. Там его уже ждал Федор, один из боевиков Сирийца, выполнявший его особые поручения. Он был один. Но по его довольному лицу было видно, что он считает Сухарева фраером, попавшимся в собственную западню. Вокруг терминала находились около двадцати его людей, которые перекрыли все пути отхода, чтобы не дать возможности беглецу уйти во второй раз. В руках у Федора был «дипломат».
— Здравствуй, Сухой, — сказал он, увидев подходившего Сухарева, — небось набегался, надоело.
— Да, решил кончать, — отмахнулся Сухарев, подходя совсем близко.
— Видик у тебя уставший, — довольным голосом сообщил Федор, — набегался, наверно, устал. И шапочка у тебя новая появилась.
Сухарев теперь стоял совсем рядом с Федором, с умешкой глядя на него.
— Чего дыбишься? — вдруг заподозрил неладное Федор. — Где груз, говори.
— Сначала деньги, — решительно сказал Сухарев.
— Нет, — усмехнулся Федор, — так дело не пойдет. Ты нас за фраеров не держи. Сначала скажи, где груз?
— А потом ты мне бабки дашь и отпустишь? — Сухому было почему-то весело.
— Дам, — подтвердил Федор, — ты меня знаешь.
— Именно поэтому я тебе и не скажу. Пошел ты… Давай телефон, я с Сирийцем говорить хочу.
— Зачем тебе телефон? — подозрительно спросил Федор.
— Давай, говорю, иначе передумаю. Я только ему скажу, где его ящик. Пусть сам за ним приедет и забирает.
Сухарев все еще надеялся, что игра будет проходить по его правилам. Федор достал из кармана телефон, протянул его Сухому, недоуменно пожимая плечами. Сухарев взял телефон, набрал известный ему номер, когда почувствовал, как в спину ему уперся ствол пистолета. Это два боевика Федора подошли к нему сзади.
— Кончай дурить, — сказал один из них, — говори, где груз. И отдай телефон. Нечего тебе с Сирийцем разговаривать.
