Алистер Маклин - К югу от мыса Ява
Николсон с трудом поднялся на ноги, осторожно пробрался вперед меж распростертых тел и забрал черпак из руки юноши. Старший помощник дал паре капель медленно скатиться себе в рот и поморщился от острого соленого привкуса. Морская вода. В этом не было никаких сомнений. Юноша поднял на Николсона широко раскрытые безумные глаза и тупо уставился на него. По меньшей мере шесть человек наблюдали за ними с апатичным безразличием. Кто-то наверняка видел, как Синклер опускал черпак в море и затем пил, но никто не остановил его. Никто даже предостерегающе не крикнул. Возможно, они решили, что это было хорошей идеей. Николсон покачал головой и посмотрел вниз на солдата.
— Это была морская вода, не так ли, Синклер?
Солдат ничего не ответил. Сумасшедшие пустые глаза не отрываясь и не моргая смотрели на Николсона.
— Вы выпили всю ее? — настойчиво спросил Николсон, и на этот раз юноша ответил монотонной серией ругательств.
Несколько секунд старший помощник молча изучал лицо Синклера, потом устало пожал плечами и отвернулся. Солдат привстал с банки, протягивая к черпаку скрюченные пальцы. Николсон слегка оттолкнул его, и он снова грузно опустился на свое место и положил голову на руки, медленно, из стороны в сторону покачивая ею. Поколебавшись, старший помощник отправился на корму.
Миновал полдень, солнце пересекло зенит, и жара усилилась. Шлюпка теперь казалась совсем вымершей, и даже Фарнхольм и мисс Плендерлейт покорились неспокойному сну. И когда после трех часов дня уже самые стойкие поверили, что они потерялись в бесконечном чистилище, наступила неожиданная перемена.
Перемена была такой неуловимой, что поначалу не смогла запечатлеться в шатком сознании людей. Первым ее заметил Маккиннон, сразу понявший ее значение. Немного поморгав от отраженных глянцевой поверхностью моря и бивших в глаза солнечных лучей, боцман выпрямил спину, обследовал горизонт от севера к востоку и впился пальцами в руку Николсона.
— В чем дело, боцман? — быстро спросил Николсон. Но Маккиннон лишь смотрел на старшего помощника, раздвинув потрескавшиеся воспаленные губы в счастливой улыбке. Николсон воззрился на него безучастным, непонимающим взглядом, подумав было, что, вот, и Маккиннон перешагнул грань. И вдруг до него дошло.
— Ветер! — Его голос прозвучал лишь слабым, каркающим шепотом, но лицо Николсона, ощутившее первые прохладные прикосновения бриза, отображало всю гамму испытываемых чувств. Почти тут же он, в точности, как и Маккиннон, оглядел северо-восточный горизонт и в первый и единственный раз в жизни хлопнул боцмана по спине. — Ветер, Маккиннон! И туча! Вы ее видите? – Он вытянул руку туда, где из-за горизонта только начинала выползать голубовато-лиловая облачная гряда.
— Вижу, сэр. Сомневаться не приходится. Двигается прямо на нас.
— А ветер усиливается с каждой минутой. Чувствуете? — Он потряс спящую санитарку за плечо. — Гудрун! Просыпайтесь! Проснитесь же!
Она зашевелилась, открыла глаза и подняла их на Николсона.
— Что такое, Джонни?
— Для вас — мистер Николсон, — сказал он с притворной строгостью. — Хотите увидеть самое прекрасное зрелище на свете? — Тень недоброго предчувствия пробежала по ясной голубизне ее глаз, и, поняв, о чем она думает, он снова улыбнулся. — Дождевая туча, глупышка! Чудесная, великолепная дождевая туча. Будьте добры, растрясите капитана.
Воздействие на экипаж шлюпки известия о приближающемся дожде было ошеломляющим, произошедшая с людьми перемена — просто невероятной. Через две минуты все, без исключения, проснулись и жадно вглядывались в северо-восток, возбужденно переговариваясь. Хотя нет, было одно исключение. Молодой солдат Синклер не удостоил весть абсолютно никакого внимания и сидел на банке в полнейшем безразличии, уставившись себе под ноги. Остальные же вели себя, как обреченные на смерть, которым снова даровали жизнь. Так оно и было. Файндхорн распорядился раздать всем по дополнительной порции воды. Гряда облаков теперь ощутимо приблизилась. Ветер крепчал, холодя уставшие от жары лица. Надежда вновь вернулась на шлюпку, а желание жить — к ее обитателям. Николсон смутно сознавал, что это возбуждение и физическая активность имеют чисто нервную природу и, вероятно, подтачивают последние силы. Он сознавал также, что любое разочарование, любой каприз внезапно повернувшейся фортуны станут теперь равносильны смертному приговору. Ничто, однако, этого пока не предвещало.
— Долго ли еще, как вы думаете, дружище? — раздался голос Фарнхольма.
— Сложно сказать. — Николсон перевел взгляд на северо-восток. — Полтора часа, возможно, а возможно и меньше, если ветер будет крепнуть. — Он посмотрел на капитана. — А вы как считаете, сэр?
— Меньше, — кивнул Файндхорн. — Ветер определенно усиливается.
— «Несу я море свежести иссохшим цветам», — торжественно продекламировал второй механик. Он радостно потер руки. — Под «цветами» следует понимать «Уиллоуби». Дождь, дождь, восхитительный дождь!
— Подождите ликовать, Уилли, — предостерег Николсон.
— Что вы имеете в виду? — резко спросил Фарнхольм.
— Только то, что дождевые облака не всегда оборачиваются дождем, — сказал Николсон как можно более безмятежным тоном. — Не сразу, по крайней мере.
— Не хотите ли вы сказать, молодой человек, что наше положение ничуть не улучшится? — На шлюпке был только один пассажир, называвший Николсона «молодым человеком».
— Ну конечно же, нет, мисс Плендерлейт. Облака выглядят достаточно тяжелыми и должны, прежде всего, защитить нас от солнца. Однако главное — ветер. Если он подхватит нас и не будет слабеть, мы способны достичь Зондского пролива в течение ночи.
— Тогда почему вы до сих пор не подняли паруса? — вопросил Фарнхольм.
— Потому что, судя по всему, дождь БУДЕТ, — терпеливо проговорил Николсон. — Мы должны приготовить емкости для воды, стаканы, ковш, — все, что имеется в наличии. Да и пока ветра все равно не хватит, чтобы переместить нас за минуту даже на пару футов.
Большую часть следующего часа никто не произнес ни слова. С осознанием, что спасение не будет столь немедленным, доля прежнего безразличия вернулась. Но лишь доля. Ни один человек не закрыл глаза и не уснул. Туча подходила к шлюпке по траверзу, со стороны правого борта, и поглощала все внимание людей. Вероятно, поэтому никто из них не удосужился посмотреть на Синклера, пока уже не стало слишком поздно.
Первой его заметила Гудрун Драхман, стремительно вскочила на ноги и бросилась к юноше. Его глаза закатились так, что зрачки исчезли совсем и были видны только белки. Он конвульсивно дергался, И неистово, как в лихорадке, стучал зубами, посерев лицом. Когда девушка приблизилась к нему, ласково называя по имени, он рывком встал на ноги, оттолкнул ее с такой силой, что она упала в объятия генерала, и затем, прежде, чем кто-нибудь успел прийти в себя, сорвал с себя рубашку и, швырнув ее подходившему Николсону, прыгнул за борт, врезавшись плашмя лицом в воду и обдав шлюпку каскадом брызг.
Несколько секунд никто не шелохнулся. Все произошло слишком быстро. Однако банка была действительно пуста, а по зеркальной поверхности моря расходились круги. Николсон застыл на полпути, держа в руках разорванную рубашку. Девушка по-прежнему опиралась на Фарнхольма, бессмысленно повторяя: «Алекс, Алекс». И вдруг сзади, по правому борту, раздался еще один всплеск, на этот раз не такой громкий. Вслед за Синклером в воду прыгнул боцман.
Второй всплеск вернул Николсона к действительности. Быстро нагнувшись, старший помощник взялся за отпорный крюк шлюпки и, став коленями на боковую скамью, навис над бортом. Почти не задумываясь, он достал пистолет и держал его свободной рукой. Отпорный крюк предназначался для Маккиннона, пистолет — для молодого солдата. Объятия охваченного паникой тонущего человека расцепить практически невозможно, а если он к тому же и сумасшедший, то одному Богу известно, чем все это может закончиться.
Синклер молотил руками по воде в двадцати футах от шлюпки, а только что показавшийся на поверхности Маккиннон уверенно следовал за ним, когда Николсон заметил нечто, бросившее его в холодный пот. Он кинул за борт отпорный крюк, описавший в воздухе широкую дугу и упавший в воду в нескольких дюймах от плеча Маккиннона. Боцман инстинктивно положил руку на крюк и обернулся с испуганным непониманием.
— Назад, приятель, назад! — закричал Николсон. Даже в панике, старший помощник обратил внимание на то, что его голос хрипл и надтреснут. — Ради Бога, скорее!
Маккиннон медленно двигался в направлении шлюпки, но не по собственной воле: он по-прежнему держался за отпорный крюк, который Николсон стремительно вытягивал на борт. Лицо Маккиннона все еще выражало недоумение. Боцман посмотрел через плечо туда, где более чем в тридцати футах от него бессмысленно барахтался Синклер, затем снова повернулся к шлюпке, открыл рот, дабы что-то сказать и вдруг громко закричал от боли и яростно заработал руками по направлению к шлюпке. Пять неистовых гребков — и он был у борта. Втащенный в шлюпку полудюжиной рук, Маккиннон соскользнул лицом на перекрестную скамью, и, когда его ноги оказались внутри, сероватое, рептилеобразное существо разжало на его икре зубы и бесшумно ушло под воду.
