Михаил Бойков - Рука майора Громова
Бадмаев отрицательно помотал подбородком.
— Позавчера и их выпустил. Ихние морды уже достаточно поджили.
— Вот и отлично, — сказал Холмин. — Двумя освобожденными больше. Но я продолжу свое, гм… повествование. За полчаса до смерти капитал Якубович сказал мне следующее: «Я знаю, кто «рука майора Громова». Я сразу догадался». При этом, показывая глазами на стол президиума, он предостерегающе добавил: — «Никому ничего не говорите. Особенно им». За столом президиума, в этот момент стояли четверо: вы — начальник отдела, вы — полковник, вы — секретарь партбюро и ныне покойный капитан Шелудяк. Кто-то из четверых что-то знал о «руке», а, может быть, даже являлся ее сообщником.
Опять по кабинету прошла волна сдержанного шепота, но на этот раз, не только удивленного, а и тревожного. Холмин подождал, пока шепот стихнет и заговорил снова:
— Никаких подробностей о «руке» узнать у Якубовича мне не удалось. Спустя полчаса, после моего первого и последнего короткого разговора с ним, он был мертв. Бумага записки, приколотой к его груди, содержала очень вескую улику против капитана Шелудяка: отпечатки его пальцев. Естественно, что все подозрения пали на него. Они усугублялись еще двумя обстоятельствами. Во-первых, капитан Шелудяк, по социальному происхождению из, так называемых, бывших, т. е. сын дьячка, во-вторых, он пытался занять в отделе место майора Бадмаева. Дальнейшие события показали, что подозрения против Шелудяка не соответствуют действительности. Он умер на допросе, а убийства не прекратилась и, всеми вами виденный «призрак» продолжал бродить по отделу. К сожалению, я не читал показаний Шелудяка и еще одного заключенного, — Беларского, — а начальник отдела упорно не желает познакомить меня с содержанием этих, кстати сказать, похищенных «рукой», документов. По-видимому, в них содержалось нечто, не подлежащее оглашению даже мне. Не правда ли, гражданин майор?
— Верно, — подтвердил Бадмаев. — В деле моего бывшего заместителя имеется ряд фактов исключительно внутриотдельского вредительства, а показания Беларского переполнены всякими… неподходящими выражениями по адресу руководящих работников отдела. В обоих этих делах ничего интересного о «руке» нет. Полагаю, что они вам не нужны.
— Теперь, конечно не нужны, — не без иронии согласился с ним Холмин. — Итак, улики против капитана Шелудяка не подтвердились и подозреваемых осталось трое: полковник Гундосов, майор Бадмаев и секретарь партбюро Кислицкий, В отношении первого подозрения отпадали, так как в то время, когда начались убийства, он находился еще в Москве. Второй сам был под угрозой пули «руки», очень боялся ее и, кроме того, казалось невероятным, чтобы он, для расправы с неугодными ему людьми, применил столь необычный в практике НКВД способ, свидетелями которого мы являемся. Таким образом, из подозреваемых остался только один: секретарь партбюро, старший лейтенант Кислицкий…
Кислицкий, страшно побледнев, схватился за кобуру нагана. Холмин предостерегающе и, вместе с тем, успокаивающе протянул к нему руку.
— Спокойно, лейтенант! Я пока ни на кого не указываю пальцем, а только излагаю факты раскрытия тайны «руки». Его или ее сообщником могли быть не обязательно вы, а некто, мне неизвестный. Дальнейшее мое расследование установило весьма любопытные подробности, касающиеся этого «неизвестного». Но о них потом, а сейчас я вам и вашим «товарищам» сообщу кое-что о «привидении»; которое вы все видели. Вы не поверили, когда о нем вам сообщил охранник, увидевший его первым в отделе. Но потом вы сами видели «призрак» и уверовали в него все. Это так быстро произошло потому, что большинство из вас, не веруя в Бога, отличается крайней суеверностью.
Среди собравшихся в кабинете своего начальника энкаведистов последние слова Холмина вызвали все усиливающийся ропот, по, не обращая на него внимания, Холмин спокойно продолжал говорить:
— Вашим суеверием и воспользовался человек, пробравшийся в отдел под маской призрака, совершающий здесь преступления. Так ему удобнее действовать. Однако, такие предметы, как английские булавки, листки из школьной тетради, чернильный карандаш, махорка — свидетельствуют о том, что это живой человек. С ним был знаком следователь Якубович, крикнувший ему перед смертью: «Ты меня не проведешь! Я тебя знаю!» Наконец, найденная мною крашеная тряпка, там, где тогда только что прошел «призрак» — самое веское доказательство. Она была приклеена к его затылку и на ней — грим. Пробравшись в отдел НКВД, человек под маской привидения, — один человек, а не несколько, — убивает здесь не только тех, кого он считает убийцами Громова, но и таких, которые, зная его в лицо, могут помешать ему. К последней категории убитых относятся теломеханики Черных и Птахин. Капитан Шелудяк, фактически, тоже был убит «рукой майора Громова». К расстрелу последнего Шелудяк был причастен и за это «рука» подвела его под, конвейер, заставив работника НКВД испытать те методы физического воздействия, которые он применял к заключенным…
Рассказывая энкаведистам о раскрытии тайны. Холмин старательно избегал упоминать имя Ольги. Поэтому ему очень трудно было говорить и его речь, — вместо краткой, как он того хотел, — получилась многословной и несколько сбивчивой. К тому же, он вообще не умел произносить речи даже перед немногочисленной аудиторией.
— Моя, так сказать, криминальная теория, — говорил Холмин, — которая некоторым из вас известна, в деле «руки майора Громова» подтвердилась лишь наполовину. Убивал не энкаведист, а некто, носящий мундир энкаведиста. Кто же он? Может быть, мне и не удалось бы узнать это, если б в деле «руки» не появился новый, выражаясь вашими словами, подследственный субъект — человек с сожженным лицом. У него в кармане, агент Уголовного розыска Ковалев, нашел часть документа, принадлежащего капитану Беларскому, другу Громова и его помощнику по службе. Тогда Ковалев и я предположили, что труп с сожженным лицом это убитый Беларский, также ставший жертвой «руки». Несколько позднее я обнаружил на городском кладбище могилу, в которой похоронен майор Громов. А потом, сопоставив все факты, улики и предположения; я, наконец, стал на верный путь расследования и понял, что Беларский жив, что это он убивал, мстя за своего друга. Я понял, что человек с сожженным лицом это первая жертва Беларского, с документами и в одежде которого мститель и проник в отдел НКВД. Тогда я стремглав помчался в пехотный полк, стоящий за городом, искать следы Беларского и нашел их. Нашел в мусорном ящике групповую фотографию, на которой снят и Беларский. Я узнал в нем человека, которого вижу ежедневно и очень… уважаю. Так произошло раскрытие тайны. Вот почти и все…
Энкаведисты заговорили наперебой, обращаясь к Холмину:
— Как же все?
— А самое главное?
— Кто этот Беларский?
— Где он?..
Холмин молчал. Опять, с мучительно замершим сердцем, он ждал выстрела. Но выстрела не последовало и Холмин, отвечая на один из вопросов энкаведистов, тихо уронил:
— Он… здесь. В этой комнате. И, к сожалению, я должен назвать его имя…
И, обернувшись к полковнику Гундосову добавил:
— Если вы по-прежнему не возражаете, гражданин особоуполномоченный.
Энкаведисты замерли в неподвижности. Каждый из них предчувствовал, что сейчас случится что-то неожиданное и необычайное.
В кабинете начальника отдела НКВД стало очень тихо.
Глава 16
Маска снята
Ничего не ответив Холмину, полковник Гундосов встал с кресла и в его руке тускло блеснула вороненая сталь нагана. Это произошло так быстро, что Холмин не успел уловить движения руки полковника, а лишь услышал, как под ее нажатием скрипнула револьверная кобура.
Спокойным, твердым и повелительным, не допускающим неповиновения голосом Гундосов сказал:
— Советую всем сидеть на своих местах и не двигаться. Ладони — на колени. Каждого, кто попробует сопротивляться, немедленно пристрелю. В полку меня считали хорошим стрелком. Запомните это… Я — «рука майора Громова».
Ни один из энкаведистов не посмел воспротивиться его приказанию. В их глазах застыл страх, смешанный с изумлением. Ладони послушно легли на колени. Лишь Кислицкий беспокойно задвигался, да Бадмаев в ужасе откинулся на спинку стула, схватившись правой рукой за кобуру нагана.
— Правильно, Бадмаев. Так и нужно, — одобрил его первое движение Гундосов. — Отодвиньтесь, вместе со стулом, на три шага назад. А руку с кобуры уберите. Я выстрелю раньше, чем вы успеете вынуть наган.
Начальник отдела, не вставая со стула поспешно отодвинулся в самый угол кабинета. Гундосов перевел взгляд на секретаря партийного бюро.
— Спокойнее, Кислицкий! Не дергайтесь так. У вас пока нет особенных оснований волноваться.
