Лев Квин - ...Начинают и проигрывают
— Подполье, — толкнул я Арвида в бок.
Он не отозвался, не желая, вероятно, упоминаний о своем прошлом; боялся — прозвучит хвастовством. Зато Глеб Максимович сказал:
— Что ж, товарищу Ванагу не привыкать. Он еще нам с вами урок конспирации преподаст.
Из чего я тотчас же заключил, что полковник знает про нас не только от Антонова, а и в личные дела заглядывал тоже.
Прервав неожиданно деловой разговор, наш хозяин затеял чаепитие. Вытащил из печки чайник с кипятком, стал шумно хлопотать над столом. Яств особенных на нем не появилось, но сахар и печенье из командирского пайка тоже выглядели достаточно соблазнительно. Мы отнекиваться не стали, пошли хлебать вслед за Глебом Максимовичем из коричневых полулитровых кружек с отбитой на краях эмалью.
Я все подозревал в его гостеприимных действиях тайный умысел. Когда мы вошли, он посадил нас под самую лампу — выражение лиц разглядывать. А вот теперь чаепитие затеял, чтобы заставить нас разговориться и прощупать до самых позвонков. Так я думал. Но он прихлебывал себе крутой чаек и ни о чем не спрашивал.
Молча выдули мы свой чай, съели, деликатничая, по две штуки ломкого печенья и стали терпеливо ждать, когда Глеб Максимович расправится со второй кружкой — он, видимо понимал толк в чае.
Напившись, хозяин стал не спеша убирать со стола, пространно разглагольствуя о великой пользе горячего чая и благотворном его действии на все детали человеческого организма: на сердце и печень, селезенку и почки, а особенно на пораженные всякими простудными хворобами кости спины. Я тщетно искал в его словах и взглядах попыток расколоть нас с Арвидом, вовлечь в откровенный разговор, и пришел, наконец, к твердому выводу, что чаепитие затеяно им с единственной целью: попить чаю.
И таким домашним, таким беспомощным показался мне сразу полковник с его раскрасневшимся потным лицом и шлепающей походкой, что я уже начал снисходительно подумывать о том, что, да, пожалуй, придется нам и в самом деле помочь ему, подзаняться как следует этим самым Дядей, а то как бы не прогулял законсервированный шпион, никем не разоблаченный, до самого конца войны.
Но зато, когда Глеб Максимович, закончив расхваливать целебные свойства чая, произнес: «А теперь — задания», то какие-то новые интонации в его голосе тут же заставили меня подумать, что, нет, не беспомощен наш полковник, и не надо валить в одну кучу, если не хочешь жестоко ошибиться в человеке, тапки, чай и способности чекиста.
— Вам, товарищ Ванаг, продолжать расследование убийства Клименко — да, да, убийства, а не самоубийства, не сомневайтесь. Само собой разумеется, что для всех других, в том числе и для ваших коллег, оно пока что остается самоубийством. Главная задача: выявление связей, знакомств, посещений в последние дни. Убийца не мог прийти к нему в комнату ни с того ни с сего. Клименко был человеком недоверчивым и незнакомых к себе не пускал. Вопросы?
— Нет.
— Теперь вы, — обратился хозяин ко мне. — Поедете в Энск…
Трудно было удержаться от соблазна проявить свою сообразительность:
— В госпиталь?
Он на секунду сдвинул брови, выказав таким образом недовольство тем, что его перебили.
— А куда же еще?
Это специально для того, чтобы я не считал себя слишком «вумным» и больше не выскакивал.
— Как вы понимаете, нас интересует телеграмма, вторая телеграмма, до востребования. Кто ее получил? Когда? Каким образом? Может быть, по доверенности, и та сохранилась на почте? Это первое. Второе — личность Станислава Васина. Все, что там можно разузнать о нем…
Глеб Максимович подробно проинструктировал меня, как следует себя вести, что говорить, чтобы не возбуждать ненужных подозрений и не растревожить сообщников Дяди — ведь шифровка послана из Энска. Я должен был все свести к сплошной уголовщине. Три дня назад в нашем городе была арестована шайка расхитителей с продовольственного склада НКО. Они привлекали к своим махинациям и кое-кого из шоферов. Один из задержанных копал под Станислава Васина. Он, якобы, как только сел на машину, сразу предложил свои левые услуги.
— Липа? — спросил я недоверчиво. — Понимаете, если они вздумают проверить…
— …то все будет в порядке, — успокоил он. — Со Станиславом Васиным действительно говорили. Хоть он и отказался, но зацепка в деле осталась.
— Когда ехать?
— Чем раньше, тем лучше. Можете сегодня ночью? Командировка готова, — он подал документ с подписями и печатями.
Меня здесь ничто не держало.
— Могу… А не попросить ли мне нашего оперативника Гвоздева, пока меня нет, выяснить, где именно писал Васин свои телеграммы? И еще — кто угостил Степана Олешу вином. Может быть, таким путем подберемся поближе к Дяде?
— Могу вам сказать заранее: ничего это не даст, — отверг мое предложение Глеб Максимович. — Васин написал несколько вариантов текста, находясь на работе, и брошенную бумажку мог незаметно подобрать любой. А что Дядю надо искать в том кругу, мы и без того знаем. Только насторожим без надобности расспросами. И с вином тоже самое. Нет уж, пусть думают, что их подставка удалась как нельзя лучше.
— А как быть с Андреем Смагиным? — спросил я.
— Придется для маскировки подержать немного в тюрьме. Как там прокурор, не настроен менять меру пресечения? — поинтересовался Глеб Максимович.
Я усмехнулся:
— Что вы! Прокурор жаждет крови.
— Не вернее ли будет вам поговорить с ним? На всякий случай. Скажете, что в ближайшие дни представите ему новые улики… Мог бы и я сам, но не хочется посвящать лишнего человека.
Может, в самом деле? Не официально, по-дружески… Но я тут же представил себе, с каким лицом будет слушать Вадим мою новую просьбу: пожалуйста, очень прошу, не выпускай из тюрьмы Смагина, пусть еще посидит.
Что он, интересно, подумает обо мне? Ведь настоящую причину назвать нельзя.
— Не нужно, — сказал я. — Наш прокурор — человек с характером. Сказал нет — значит, не выпустит.
— А вдруг?
— Я вам точно говорю. У него в таких делах вдруг не бывает…
Глеб Максимович назначил нам следующую встречу, сказал, как искать его в экстренном случае, и, пожелав успеха, проводил к выходу.
Мы с Арвидом молча дошагали до переезда.
— Что ж, — я, прощаясь, подал ему руку, — жди с удачей! Как говорится, на людей посмотрю, себя, молодца, покажу.
— У нас говорят: не хвались уезжая, а хвались приезжая.
— А у нас еще говорят: типун тебе на язык!… Кстати, можешь там съесть мою порцию блинов, — великодушно разрешил я. — Если ее еще не слопали Кимка с Фронтом.
И отправился прямым ходом в тюрьму. Не мог я уехать из города, не успокоив предварительно свою встревоженную совесть.
Время было неурочное, мне бы ни за что не дали свидания, сколько бы я ни упрашивал, если бы случайно не оказался на месте знакомый начальник тюрьмы, тоже бывший фронтовик.
— Очень нужно? — только и спросил он.
В ответ я провел пальцем по шее.
— Привести арестованного! — скомандовал он начальнику караула.
И вот Андрей, вытянувшись, стоит передо мной в следственной комнате. Напряженное, похудевшее за эти дни лицо, ждет новостей. Хороших? Дурных?
— Садись, садись. — Не зная, как начать, я прошелся по тесному помещению. — Словом, ты ни в чем не виноват.
Он вскочил, обрадованный, глаза заблестели.
— Вот видите!
— Погоди, — приступил я к самой трудной части разговора. — Не виноват, но посидеть еще придется.
— Как? — растерялся он.
Можно было сослаться на всяческие формальности, которые надо выполнить. Но не хотелось ему врать, я и без того чувствовал себя перед ним в моральном долгу.
— Есть некоторые обстоятельства, Андрей…
Я не договорил, понимая, что не имею права ничего больше сказать. Но он догадался сам:
— Чтобы те, настоящие убийцы, успокоились?… И долго?
— Дней пять-шесть, — сказал я наугад. — Может, меньше. Может, чуть больше.
— А маме вы скажете? Зое?
— Нельзя. Слушок пойдет…
Человеком он оказался сознательным, и мы с ним быстро нашли общий язык. Я вздохнул с облегчением. А если бы он сказал: «Нет, не хочу, выпускайте»? Как бы я тогда выглядел? Ведь выпустить все равно нельзя…
Но и оставлять Андрея в неведении я тоже не мог, хотя и возникала мысль, что поступок мой с точки зрения чистой службы легко осудить. Парень и так настрадался достаточно, в том числе и по моей вине…
И еще один визит предстоял мне до того, как отправиться на штурм проходящих поездов.
С усатым часовым у ворот госпиталя мы быстро договорились. Он знал меня еще прыгающим на одной ноге.
— Иди, сынок. Только Куранову, смотри, не попадайся.
Именно ему я и попался. К тому же в самом неудобном месте — на лестнице. Никуда не скрыться!
Пришлось приветствовать нарочито бодрым тоном:
