Борис Акунин - Шпионский роман
Через какое-то время (счет дням Егор потерял быстро, потому что дней как таковых в его жизни больше не было) из темноты полезла уже не мелкая чертовщина, а самые настоящие, добротные галлюцинации. В основном, конечно, неприятные.
Однажды он вдруг увидел себя со стороны.
Глухое помещение без окон, на кровати, изображая собой букву X, лежит грязный человек. Невидящие глаза уставлены в потолок.
Потом то же самое, но с расстояния. Стены, пол, потолок по-прежнему окутаны мраком, но в то же время прозрачны, и видно, что человечек лежит в одной из ячеек пустого, заколоченного дома. Над ним три этажа, под ним глухой подвал. В доме ни души, только бесшумно проносятся юркие мыши, да покачивается на сквозняке паутина.
В другой раз привиделось, что дом — живой. Этакое чудище вроде чуды-юды-рыбы-кит. Чудище наглоталось всякой дряни: мусора, сломанной мебели, битого кирпича, заодно сожрало человека на железной кровати, и теперь тяжело дышит, переваривает невкусную пищу.
Была и такая галлюцинация: будто на всех этажах, во всех комнатах полным-полно людей, все занимаются какими-то своими делами. Хозяйки стирают и варят, дети играют, мужчины пьют вино и забивают козла. Егор мог заглянуть в каждую квартиру, рассмотреть лица, его же не видел никто. Так выглядел дом до того, как из него выселили жильцов, догадался Дорин, и ему стало себя очень жалко: как же так, всех увезли, а его оставили?
Дом мучил, мучил своего пленника и в конце концов окончательно распоясался.
Спит Егор — вдруг чувствует, что у изголовья кто-то сидит. Сначала подумал: Вассер. Заспался он, не услышал, как вошла. Потихоньку приоткрыл глаз, посмотрел сквозь ресницы: что ей от него надо?
Она сидела, опустив голову, и лица было не видно, только силуэт опущенных плеч. Потом женщина подняла руку, погладила Егора по колючей щеке. Вздохнула.
Откуда-то засочился бледный свет — совсем слабый, но его хватило, чтобы Дорин смог разглядеть лицо своей мучительницы. Оно было печальным и очень красивым, совсем не таким, как наяву.
— Так вот ты какая на самом деле… — прошептал потрясенный Егор.
Она ласково прикрыла его рот пальцами, грустно улыбнулась, а дальше началось кошмарное. Глаза слегка раздвинулись и из черных сделались зелеными, нос заострился, губы округлились, кожа побелела, щеки втянулись — Вассер преобразилась в Надежду.
— Бедный ты мой, бедный, — прошептала Надежда, и Егор расплакался от жалости к самому себе.
Но когда химера рассеялась, его охватило бешенство.
Это уж была подлость, чудовищная подлость!
За всё время заточения он ни разу не позволил себе думать о Наде. Воспоминаниям о девушке, которую Егор любил и навсегда потерял, не место в мерзком, зловонном подземелье.
Но подвал забрал такую власть над воображением своего раба, что бесцеремонно вторгся в самую заветную область памяти, не спросив у Егора согласия.
Я уже не хозяин собственному мозгу, подумал он и здорово испугался: скоро, очень скоро он сойдет с ума, а это хуже смерти.
Нужно чем-то занять бесконечно долгие часы ожидания, иначе человек по имени Егор Дорин превратится в животное, а значит, перестанет быть.
Так были приняты два решения, спасшие его от безумия.
Во-первых, он разрешил себе думать о Надежде и даже обращаться к ней.
Во-вторых, начал писать письма.
Не пером и не на бумаге — морзянкой по спинке кровати.
Писал Егор попеременно то шефу (это были донесения), то Наде (эти послания относились к категории сугубо личных). Правда, иногда письмо, обращенное к одному, незаметно меняло адресата, но это не имело значения. Главное, что Егор теперь был не один. Галлюцинации кончились. И свиньей в свинарнике он больше себя не чувствовал.
Если бы кто-нибудь заглянул в темный и душный подвальный отсек пустого дома, предназначенного на слом, то увидел бы необыкновенную картину.
Отощавший, заросший щетиной человек с мерцающими глазами и рассеянной улыбкой лежал на кровати почти неподвижно, только палец без устали выбивал из железной стойки негромкие, гулкие звуки: точка, точка, тире, точка…
Выдержки из неотправленных писем лейтенанта госбезопасности Е. Дорина
…Шеф, я виноват, что не докладывал вам раньше. Если б додумался, то не сбился бы со счета времени, а так я даже приблизительно не знаю, сколько времени меня здесь держат. Две недели? Три? Месяц? Я раскис, утратил силу воли. Простите меня, больше этого не будет.
По крайней мере, я запомнил все отправленные и принятые шифровки. Вот они, для памяти я буду повторять их в каждом письме.
Первая отправленная (на второй день заключения, то есть 17 мая):
238795 383020 289292 365363 383839 373838 373839 393930 038539 479328 340538 450934 374595 349958 383940
Первая полученная (не помню, когда):
[Колонка семизначных чисел]
Вторая отправленная (не помню, когда):
[Колонка восьмизначных чисел]
Вторая полученная (не помню, когда):
[Колонка шестизначных чисел]
Третья отправленная (три дня назад)
[Колонка пятизначных чисел]
Четвертая полученная (сегодня. Жалко, не знаю число)
[Колонка семизначных чисел]
Очевидно, шифр все время меняется. Группы то шестизначные, то семизначные, то пятизначные, то восьмизначные. Вы рассказывали, что у немцев есть какая-то хитрая математическая машина. Она способна создавать бесчисленное количество шифров и никогда не повторяется. Но может все-таки наши специалисты разберутся? Если только я выберусь отсюда и передам текст шифровок. Если только я выберусь отсюда. Если только я выберусь отсюда. Если только я выберусь отсюда. Если только я выберусь отсюда. Если только я выберусь отсюда. Если только я выберусь отсюда.
…Приметы агента Вассер такие. Рост где-нибудь метр шестьдесят семь-восемь. Лоб широкий, глаза поставлены узко. Радужная оболочка темная, почти черная. Разрез слегка миндалевидный, уголки чуть приподняты. Нос прямой, правильный. Рот широкий, тонкогубый. По сторонам выраженные носогубные складки. Волосы черные, но я думаю, что крашеные. Потому что брови светло-русые.
Что я еще про нее знаю?
Она всё время одевается по-разному. У обыкновенной советской женщины ведь как? Один выходной наряд, плюс один, много — два повседневных. А эта без конца меняет юбки и платья. Иногда они модные, иногда совсем простые. Как будто ей все время приходится появляться в разной среде. Один раз она была в красной косынке и с КИМовским значком на блузке, будто на демонстрацию собралась. Или на митинг.
Пожалуй, ее можно назвать красивой женщиной. Особенно если накрасит губы и подведет глаза. Только выражение лица поганое. Будто касторку проглотила. Хотя, наверно, когда она на своих смотрит, у нее рот до ушей. Все равно, не завидую я тому, кого обнимает эта гадина.
Еще вспомнил, из области особых примет. Двигается она резко. Не то что б неуклюже, но скорее по-мужски, чем по-женски.
Про характер.
Волевая. Выдержанная. Каждое движение продумано. Жестокая. Это я заключаю из того, как она себя со мной ведет. Ей явно доставляет удовольствие обращаться со мной, как с недочеловеком.
Теперь про голос…
…Как мне жалко, родная, что я держался перед тобой надутым индюком, павлином в перьях. Непонятно, как ты вообще сумела что-то во мне разглядеть. Ничего лучше тебя в моей жизни не было и, кажется, уже не будет. Посмотреть бы на тебя еще раз. Пускай как тогда, из-за решетки. Пускай ты даже будешь со своим Маргулисом. Зря я тогда на него окрысился. Мужик он наверно все же неплохой. Вон как на тебя смотрел. И талант к тому же. Будет новым Фраерманом. Или Фаерманом. Я не запомнил. Посмотреть бы, как ты идешь по улице. Как улыбаешься. Но только чтобы ты меня нынешнего не видела. Помни меня сильным, белозубым, чисто одетым. Представляю, во что я превратился, какой от меня запашок. Вассер, когда входит, держит у носа платочек, надушенный. Ничего, гнида, пускай нюхает. Я, шеф, еще вот про что забыл. Родинка у нее на левом крыле носа. Совсем маленькая, розовая…
…А если из этого подвала живым не выйду, получится, что жизнь у меня была совсем короткая. Но неплохая, грех жаловаться. И в небе летал, и настоящих людей видел, и про себя что-ничто понял. В 23 года, конечно, коньки отбрасывать рановато, но сейчас в мире почти всюду война, многие еще моложе меня умирают. В том числе даже дети. Я так думаю, шеф, не суть важно, сколько ты прожил. Главное, чтоб правильно. Одна у меня только мечта. Суке бы этой зубами в горло впиться. Или хотя бы вмазать напоследок. Хоть разок…
…Долго не было шифровок. Ни туда, ни оттуда. Последние десять раз Вассер приходила пустая.
