Платон Обухов - Охота на канцлера
— Уже пятнадцать минут шестого, а ни одна ракета не влетела в окна «Зеленой комнаты». Нецелесообразно из-за такого пустяка прерывать важное заседание кабинета.
— Но, господин канцлер, сведения поступили от агента ЦРУ, русского разведчика Смирнова, который давно работает на американцев. А он дело свое знает.
— А, русский, — заметил канцлер, — вот уж кому я ни на грош не верю.
Хаусхофер хотел еще что-то сказать, но под холодным взглядом канцлера осекся и вслед за ним вышел из кабинета.
* * *Взрыв «стингера» унес жизни почти всех членов германского кабинета, кроме случайно оставшихся в живых канцлера, министра обороны и вооружений и начальников двух служб безопасности.
Полиция наглухо перекрыла все выезды из Бонна. Начались тотальные обыски.
Прошел уже час с момента взрыва, но поиски террористов не принесли положительных результатов. Эксперты установили, что взрыв в «Зеленой комнате» произведен ракетой типа «стингер». А ее могли запустить откуда угодно — из любого дома на правом берегу Рейна, с вертолета или из кузова грузовика.
Полиция не смогла найти даже свидетелей выстрела. Лишь одна пенсионерка, выгуливавшая собачку на площади перед президентским дворцом, утверждала, что слышала со стороны Рейна звук, напоминающий выстрел.
На всякий случай полицейским было дано распоряжение осмотреть все суда, плававшие по Рейну с половины пятого до половины шестого.
Но Тадеуш Бальцерович, сошедший с катера на берег через четыре минуты в окрестностях Кельна, давно добрался до города и сейчас блаженствовал в мягком кресле курьерского поезда, мчавшегося по маршруту Кельн — Гамбург.
* * *— Ну, вот и все, — сказала Анна Леху, когда на экране телевизора в доме, где Мазовецкий снял квартиру, в последний раз мелькнули кадры хроники из президентского дворца. — Тадеуш честно выполнил свой долг. Он не мог предугадать, что канцлер именно в этот момент покинет «Зеленую комнату». Сейчас я поеду в Гамбург. Мы возьмем билеты до Папеэте и попробуем пожить на каком-нибудь диком тихоокеанском острове…
— Подожди…
Лех достал из сумки вчетверо сложенную газету небольшого формата. Анна с удивлением узнала «Вестник министерства внутренних дел Польши».
— Репортеру «Сейчас» доступны даже закрытые газеты серьезных ведомств, — усмехнулся Лех. — Прочитай заметку на второй странице под заголовком: «Кшиштоф Лещинский уходит в отставку».
Прочитав газету, Анна закусила нижнюю губу. Ее плечи опустились, и она даже не стала поправлять упавшей на лоб пряди.
— Скажу честно: я с самого начала не был на сто процентов уверен в Тадеуше. Как видно, он не стал убивать Бронислава сразу и позволил болтливому еврею произнести щемящую душу исповедь. Скорее всего, Герек пообещал твоему другу навсегда исчезнуть — уехать в Азию или Африку, взять новое имя и затаиться до конца жизни в глухом уголке света, в котором его никто никогда не потревожит. Разумеется, как только Тадеуш отпустил его, Герек побежал в полицию. Но то ли вышла какая-то накладка и он не успел донести на нашу организацию, то ли…
— Что? — глухо спросила Анна.
— То ли кое-какие функционеры в польских органах государственной безопасности, к которым попала информация от Герека, сочувствуют целям нашего движения. Ведь в Польше сейчас трудно встретить человека, который был бы доволен возрождением германской военной машины…
— Ты думаешь, те, кому по долгу службы следовало ликвидировать нашу организацию, предпочли вместо этого заткнуть рот Гереку?
— Если моя теория верна, то ради смерти канцлера эти поляки готовы пожертвовать десятками тысяч Гереков. Но что тебе делать с Тадеушем — решай сама. Тут я не указчик.
Он довел Анну до двери квартиры, крепко сжал руку стюардессе:
— Будь осторожна. Сейчас немецкие полицейские подобны голодным волкам, шныряющим в поисках добычи!
Рука Анны показалась Леху безвольно вялой и очень холодной.
Франция (Руан)
Франсуа, закинув руки за голову, лежал на кровати и бесцельно смотрел на белый потолок камеры. В субботу столярные мастерские тюрьмы не работали. Занять себя было нечем.
Сосед Франсуа по камере Патрик Дювалье увлеченно читал на верхней койке роман Франсуазы Саган. Перевертывая страницу, он нагнулся вниз и с сожалением посмотрел на Франсуа:
— Сбегал бы в спортивный зал. Чего в камере киснуть?
— Неохота, — хмуро произнес Тюренн и отвернулся к стене, облицованной белым кафелем. Прямо перед глазами Франсуа висела фотография обнаженной красотки. Он вырезал ее из «Плейбоя» и приклеил на стену в первый же день заключения в тюрьме.
…Следствие и суд прошли на удивление быстро. Уже через неделю после попытки вытянуть из Вальмана полмиллиона франков Тюренна везли в специальном автобусе вместе с другими осужденными в Париже преступниками в Руанскую тюрьму.
Нападение на престарелого банкира да еще ранение полицейского «тянули» как минимум на пятнадцать лет, но открытое судебное заседание было невыгодно Вальману. В его ходе могли всплыть пятнающие репутацию банкира подробности его взаимоотношений с Верой и тем же Тюренном. Дело Франсуа заслушали поэтому при закрытых дверях, и он получил десять лет. Франсуа и не пытался добиваться его пересмотра. Он знал, что тягаться с Вальманом — все равно что с жалкой каменной пращой бросать вызов дивизиону крупнокалиберных гаубиц.
— Сходил бы в тюремную больницу, — предложил Дювалье.
— Что я там забыл?
— Ты что, не слышал, там работает новый доктор? Она только что окончила Страсбургский медицинский институт, и у нее уже перебывала вся тюрьма. Настоящая клубничка!
— Ну, и как же я туда попаду? Здоров, как бык! — глубокомысленно заметил Тюренн.
— Совершенно здоровы только мертвецы, — глубокомысленно изрек Дювалье. — А пока человек жив, у него всегда находятся болезни. В тюрьме самая распространенная из них — невроз. Скажи, что у тебя болит спина, позвоночник или что-то еще в этом роде. Новый доктор лечит иглоукалыванием. И разбивает при этом сердца, — трагически закатил глаза к потолку Дювалье.
— Слушай, ты, тип с разбитым сердцем. Ты действительно думаешь, что я могу попасть к ней?
— Ничего нет проще! Скажи надзирателю, что у тебя ноют суставчики, и он запишет тебя к докторше!
* * *— На что жалуетесь? — врач быстро заполняла больничную книжку Тюренна.
— Депрессия. Нет аппетита. Отвратительный сон.
Бывший владелец «Монплезира» с жадностью рассматривал худые загорелые коленки врача, которые не прикрывала короткая красная юбка. Зеленый халат обтягивал стройную фигуру девушки, выгодно подчеркивая высокую грудь. Густые золотистые волосы волной рассыпались по спине и плечам. Заключенные не лгали Тюренну. Они действительно придумывали себе разные хвори, чтобы лишний раз полюбоваться на красивую докторшу.
— Ну, эти симптомы встречаются у всех, кто попадает в тюрьму, — рассмеялась девушка. — Я называю эту болезнь «тюремным синдромом».
Раскрыв черный чемоданчик, она извлекла оттуда что-то вроде блестящего металлического карандаша на длинном гибком шнуре. Воткнула вилку в розетку и пригласила Тюренна сесть в кресло:
— Вы когда-нибудь слышали про лечение иглоукалыванием? Нет? Чудесно! Тогда у вас будет о чем вспомнить, когда выйдете из тюрьмы!
Концом «карандаша» она прикоснулась к мочке правого уха Тюренна. Франсуа сначала ощутил легкое покалывание, а потом его словно пронзило электрическим током, заставив вскрикнуть. Но сразу же вслед за этим по телу Франсуа разлилось давно не испытанное ощущение блаженства.
«Карандаш» коснулся еще нескольких точек: на лбу, шее и под правой лопаткой. Тюренн почувствовал небывалую легкость во всем теле.
— Вы настоящая волшебница…
— Завтра зайдите снова, — улыбнулась докторша.
Сделав отметку в книжке, она нажала кнопку и вызвала следующего заключенного…
— После сеанса наступило значительное улучшение, — явившись к докторше на следующий день, с порога заявил Тюренн. — Я словно заново на свет родился.
— Ну, это вы преувеличиваете, — засмущалась врач.
Однако Франсуа видел: его похвала пришлась по душе молодой врачихе. Она усадила Тюренна в кресло, зажала в длинных тонких пальцах прибор для иглоукалывания.
— У вас отличный маникюр…
— Вы как будто решили завоевать мое сердце! — рассмеялась докторша.
— В присутствии красавиц я становлюсь красноречив, как Демосфен!
— Ладно, Демосфен, сидите спокойно! А то иголка попадет не туда, куда нужно.
Быстрыми точными движениями девушка прикладывала кончик иглоукалывателя к мочкам ушей Тюренна, к его шее, верхней губе. Франсуа явственно ощущал, как прибывают у него силы.
Но и отчаяние не оставляло Тюренна. Если бы ненависть к Вальману могла превратиться в электрический разряд, банкир давно был бы испепелен. «Я силен, молод, талантлив, — с горечью думал Франсуа, — но лучше бы был старым потасканным неудачником. И сидел бы спокойно в этом каменном мешке. Проклятый паук! — мысленно обращался он к Вальману. — Ты отнял у меня не только состояние, но и уважение друзей, погубил лучшие годы моей жизни!»
