Иван Дорба - В чертополохе
— Разбито лицо у него, — пробормотал усташ. Потом вытащил кинжал, вставил между зубами и осторожно раздвинул крепко сжатые челюсти. — Ого! И язык весь искусанный, распух. Пей, черт! Пей, дьявол!
Русский сделал глоток, другой, потом глубоко вздохнул, открыл глаза и, словно чему-то ужаснувшись, закрыл их снова.
Розумек подошел и увидел, что тело исполосовано кровоточащими рубцами, покрыто синяками и ссадинами и что весь он дрожит мелкой дрожью. «Если бы было в чем сознаваться, он признался бы сто раз. Дас ист унмёглих!» Начальник бледского гестапо, обернувшись к начальнику усташей, распорядился:
— Дайте ему еще воды и отнесите в госпиталь. Пусть его там подлечат. И не трогайте его. А через недельку привезите ко мне.
— У нас нет тюремного госпиталя, господин гауптштурмфюрер! — развел руками Рачич.
— Отнесите на квартиру, где он жил, пусть врач за ним ухаживает. Где он, кстати?
Рачич замялся, потом поглядел на своего помощника и наконец промямлил:
— Он не совсем здоров…
— Пьян? Так вот, вы ему скажите, что он отвечает за русского и чтобы через неделю летчик был здоров, если даже вы переломали ему все кости! Ясно? — И Розумек устремил тяжелый взгляд на опешившего начальника усташей, который никак не мог понять, зачем немец волнуется из-за какого-то полумертвого летчика. «Ну, ошиблись, велика важность! Неужто он важная шишка? У нашего Павелича тоже был друг-приятель русский эмигрант, черт бы их всех побрал!»
Розумек просидел в комендатуре еще часа два, обсуждая план назначенной на утро облавы. Он бы задержался еще, а может быть, и сам бы принял участие в экспедиции — очень его интересовали евреи, бежавшие из «Еловицы» к партизанам, но у него была назначена встреча в «Топлице» с прилетевшими из Берлина учеными. Поэтому к девяти вечера он уже подъезжал к Бледу.
* * *Откуда-то из небытия в сознание Аркадия Попова проникла боль, ее даже нельзя было назвать болью, а скорей воспоминанием о ней. Словно кто-то тронул где-то струну, которая отозвалась в сердце. Он не знал, что, вывалившись из гроба, ударился грудью и тем заставил остановившееся сердце забиться.
Ему чудилось: стоит прохладная осень, донские плавни затянуты туманом, а он бредет по колено в холодной воде среди камышей и никак не может выбраться на сухой берег. Тут где-то близко отец и зовет его. Он хочет ответить, но звук не вылетает из его рта, а бессильно ударяется в нёбо. Мешает кляп, мешает не только кричать, но и дышать, он бредет дальше, а вода глубже, глубже, и вдруг он куда-то проваливается и словно попадает в иной мир. Тонкая струйка воздуха просачивается живительной влагой в его пылающую грудь, и он слышит насмешливый голос отца: «Ну что? Живой?» — «Теплый… дышит… руки…» — подтверждает чей-то блеющий голос.
— Поднимите его сюда! — звучит четкий приказ… — Аркадий узнает басок начальника бледского гестапо и вспоминает все.
«Боже мой, — думает он, — неужели все начинается снова? Неужели все опять надо забыть, преодолеть все муки и помнить об одном — Зорицу и Драгутина забили палками на Саймиште! Зорицу и Драгутина забили палками на Саймиште! Зорицу и…»
Вместе с жизнью в его жилах закипает ненависть, святая, всепобеждающая, стоящая над жизнью и смертью ненависть к врагу.
Ему дали напиться, и он услышал приказ Розумека отнести его домой, лечить и кормить целую неделю.
«Вроде кости не переломаны, очухаюсь… Ей-богу, очухаюсь. Буду мстить, мстить! Выкраду самолет и назову его "Мститель". Останусь в Словении… Стоян знает, что со мной случилась беда… Как бы сообщить Алексею Алексеевичу… Надо…» — Мысли роились, вытесняя друг друга, а где-то глубоко в сознании, как лейтмотив, как торжественный гимн, как трубы фанфар на самой высокой ноте, царила уверенность: «Буду жить и мстить!»
* * *В среду, к концу дня, Розумеку позвонил из Рибно начальник усташского отряда Рачич и унылым голосом доложил, что на горе Стргаоник партизан не оказалось.
— Пастушьи колибы мы сожгли дотла, — закончил он уже веселее. — Что касается русского, то он еще очень слаб, и мы делаем все, что вы приказали.
Розумек, положив трубку на рычаг, пробормотал:
— Тейфель!
В воскресенье, после обеда, захватив с собой бутылку «Бургундца», развалился по обыкновению в кресле у камина и начал со своей любимой фразы:
— Мы, немцы, умеем трудиться, но умеем и отдыхать и веселиться! — как вдруг раздался телефонный звонок, заставивший его подняться и, чертыхаясь, взять трубку.
— Алло! Господин гауптштурмфюрер, докладывает Рачич из Рибно. Русский летчик скрылся… — Голос начальника усташского отряда показался Розумеку веселым, даже злорадным. — Алло! Алло! Русский летчик Попов сбежал! Вы слышите, господин гауптштурмфюрер? Вместе с ним исчез и Булин!
— Как? — прорычал шеф бледского гестапо. — Вы у меня ответите за это!…
* * *Через несколько дней по условленному адресу из Бледа в Белград Хованскому было отправлено письмо Аркадия Попова.
Чиновник, читавший это длинное и скучное письмо пожилой женщины к своей родственнице в Белграде, ничего предосудительного не нашел и поставил штамп — «ПРОВЕРЕНО ЦЕНЗУРОЙ». А Хованский расшифровал его так:
«XI. 41. Зорицу Драгутина на Саймиште предал Булин с ним разделался тчк согласно подслушанной беседе двух берлинских физиков отдыхающих в отеле Топлице фон Лаусом и доктором Хайзенгофом идет интенсивная работа над созданием мощнейшего оружия тчк в Берлине-Копенике работает секретно Циклотрон — "самый большой в мире" тчк бежал к партизанам АР-7».
Глава пятая.
КРЕСТИНЫ
Вы еще не в могиле, вы живы,
Но для дела вы мертвы давно.
Н.А. Некрасов1
В городе Земуне на улице Деспота Джурджа, в доме № 11, шло заседание бюро НТСНП. На повестке дня — переезд в Берлин руководства союза. В небольшом кабинете душно, пахнет старыми антикварными книгами.
Из накаленного июльским солнцем дворика в окна пышет жаром, хотя они и занавешены. На столе запотелый графин с русским квасом, изготовленным тещей генсека Марией Ивановной Ларионовой, благообразной старушкой, которая относится к своему зятю-профессору весьма скептически, особенно в последнее время, когда с продуктами стало так плохо.
За столом с трех сторон сидят плотный, лысоватый человек с усиками а-ля Гитлер, в сером английском костюме, Байдалаков, бывший гусар Изюмского полка, а ныне вождь, председатель НТСНП; напротив него, по другую сторону стола, прищурившись, по-стариковски ссутулился, втянув голову в плечи, с большой лупой в руках — бывший профессор Санкт-Петербургского университета Михаил Александрович Георгиевский — «Маг», он же генеральный секретарь, главный разведчик и «министр иностранных дел» НТСНП; слева от Байдалакова скромно прижался к спинке стула высокий шатен с длинной шеей, с сухощавым умным лицом, Кирилл Дмитриевич Вергун, член и казначей исполбюро, некогда председатель пражского отдела.
— Как мы и предполагали, армия Советов не смогла оказать серьезного сопротивления немцам. Красные бегут, и Гитлер обещает в течение считанных недель разгромить большевиков. Таковы и английские прогнозы. Я получил документы и письма из Берлина от редактора газеты «Новое слово» Деспотули. Он настаивает на переезде в Германию. Альфред Розенберг назначен министром по делам оккупированных территорий Востока, а Деспотули — его правая рука. Противиться мы не можем. У Розенберга иные взгляды на Россию, чем у Гитлера. Фюрер считает, что Россия не должна существовать, по крайней мере судя по «Майн кампф». — Байдалаков приосанился и, поглядывая на уныло понурившегося Вергуна, нерешительно продолжил: — Сами понимаете, Россию, двести миллионов человек, стереть с лица земли нельзя… Поначалу будут отторгнуты Украина, Кавказ, Туркестан, Прибалтика. Хочешь не хочешь, Московия останется, в ней будет и свое правительство. Полагаю, что во главе станем мы. Придется, увы, подписать позорный мир с фашизмом. Могли же большевики подписать Брест-Литовский? А там, подобно Ивану Калите, начнем собирать Русскую землю. Розенберг студентом бежал из Бреста в Германию в девятнадцатом году. В двадцатые годы связался с РОВСом, нелегально побывал в Советском Союзе. Потом судьба занесла его в Мюнхен, где он сошелся с Гитлером. В своей программной книге…— Байдалаков беспомощно посмотрел на Георгиевского… — Розенберг не намерен уничтожать Русское государство…
Георгиевский кашлянул, демонстративно вздохнул и произнес:
— Книга Розенберга называется «Будущий путь немецкой внешней политики». Издана в 1927 году. Вещь далеко не оригинальная и фактически лишь пересказывает план Рейхберга — Гофмана, откуда же заимствовал идеи и Адольф Гитлер…
