Лен Дейтон - Секретное досье
Следующие два дня стали мучительным испытанием для нервов. По мере приближения дня взрыва жизнь на атолле перерастала в напряженную, но организованную гонку. Насколько я мог судить, моей роли наблюдателя не мешали, и я свободно присутствовал на всех скучнейших конференциях. Мы с Джин почти не имели возможности обменяться хотя бы парой слов, не рискуя быть подслушанными или записанными. Наше решение изображать некое отчуждение означало для нее шанс остаться в стороне, а для меня – чувство острого желания, которое ни одному мужчине не следует испытывать к своей секретарше, если он хочет сохранить за собой возможность уволить ее. Я видел, как Джин ждет подписи или документов в длинных серых коридорах из ДВП. Хотя стояла она неподвижно, ее гладкое тело двигалось – медленно и неощутимо – под тонкой тканью летней формы, я думал о маленькой круглой золотой сережке Джин, которую нашел у себя в постели в среду утром.
Чаще, чем мне хотелось бы, я находил предлог протиснуться мимо нее в узких коридорах и дверях. Проскальзывавшее между нами электричество скрашивало чувство глубокого одиночества, которое я испытывал. Мое желание было не распускавшимся, сдерживаемым, грозящим взрывом достижением высшей точки, но мягкой бездействующей потребностью. Страх делал физическое желание острее толедского клинка и жалобнее флейты Долмеча.
Большую часть этих двух дней я провел, работая непосредственно с Долби. Это было наслаждение. Разница между Долби и другими людьми из отделов разведки, учитывая его воспитание, состояла в готовности этого человека использовать информацию, добытую теми, кто стоял ниже – как в социальном, так и в военном плане. Он охотно разрешил бы техникам делать выводы на основании их данных, тогда как другие попытались бы разобраться в технике, чтобы ревниво охранять привилегию решать любые вопросы.
Мы с Джин обнаружили коробку в бункере во вторник. В четверг командующий генерал – генерал Й.О. Герайт – пригласил всех мужчин-офицеров и имевшихся девушек на прием в свой дом.
Дом генерала пристроился в одной из бухт на скалистой стороне острова. Солнце окрасило вершины деревьев в розовый цвет, стимулируя выделение желудочных соков. Снова закат сочетал в себе розовато-лиловые и золотые краски. Насекомые вышли на ежедневное сражение с продукцией американской химической промышленности, а предупредительный инженерный корпус не забыл развесить на деревьях гирлянды мигавших китайских фонариков. В больших порциях мартини позвякивали кубики льда и сияли ломтики лимона и вишенки. Маленькие бледные официанты тяжело ступали на своих плоских, постоянно болевших ногах и выглядели под открытым небом не в своей тарелке. Повсюду энергично передвигались, разнося подносы с напитками, хорошо сложенные, опрятные субъекты, загорелые и бдительные. Они пытались выглядеть бледными, болезненными официантами, одевшись в такие же, как у них, белые куртки.
Трое армейских музыкантов спокойно и с математической точностью перемещались в ладовом диапазоне песни «Есть маленький отель», и связанные с ним модулированные инверсии кружили вокруг восьми средних тактов с похвальной синхронизацией. Тут и там предвестником шума взлетал смех.
Вне освещенного участка, в дальнем конце маленького генеральского сада сидел в неудобной позе на краю скалы Долби. В двух или трех футах под ним тихо двигалась вода. В море стоял на якоре серый эсминец, струйка дыма демонстрировала постоянно поддерживаемое в рабочем состоянии давление пара. По огромному белому «R» на его боках я понял, что это один из кораблей, замеряющих силу и радиацию под водой с помощью громадных проволочных сетей, к которым подсоединено измерительное оборудование. На катере рядом карабкались, объясняли, приказывали, брали груз и в ходе проверки креплений сети спускались к корпусу корабля блестящие черные водолазы в резиновых костюмах.
Долби вертел бокал с мартини, превращая его в тонкий слой чистой стремительности, контролируемой центробежной силой. Он немного отхлебнул с колеблющейся поверхности алкоголя и потер краем бокала нижнюю губу.
– Выйти из этой ситуации нельзя, – говорил он.
Я невольно приложил эту реплику к себе, но он продолжал:
– О заключении с ними какой бы то ни было сделки не может быть и речи, просто из-за отсутствия гарантии, что они сдержат слово. Мелкая война становится наилучшим способом истолкования коммунизма, войну начнут коммунисты. И будьте уверены, они не станут пользоваться такими детскими игрушками, как эта бомба. Они заполнят пространство подходящими нервно-паралитическими газами.
Он посмотрел на привезенный и тщательно уложенный дерн, на котором толпились сейчас мужчины и женщины в летней форме. Между мной и длинными столами с едой стояла полная девушка в белом, державшая за руки двух лейтенантов морской пехоты, и все три головы склонялись, когда ее белые остроносые туфли проворно следовали трехдольному ритму и накладывающемуся диссонансу ча-ча-ча.
– Поймите правильно, Джимми, – обращался он непосредственно к бригадному генералу по персоналу. – Когда твою военную систему напрямую поддерживают торговля и промышленность, ты абсолютный чемпион мира. Весь этот атолл – непревзойденное достижение: но это достижение логистики и организации, в которых вы много практиковались. Не слишком велика разница между созданием на скорости, быстро приближающейся к библейской, завода по производству кока-колы с тиром для отдыха сотрудников и созданием оружейного завода с галереей кока-колы для отдыха.
– Так ли это важно, Долби? – спросил бригадный генерал, широкий в кости спортсмен лет шестидесяти или постарше, с седыми волосами длиной в одну восьмую дюйма. Тонкая золотая оправа его очков поблескивала, когда отражения сотни китайских фонариков пробегали по глазам генерала. – Кому какая разница, откуда кредит? Если мы сможем произвести самый большой, черт бы его побрал, взрыв, никому не будет дела до подробностей. Они просто станут держаться подальше от дяди Сэма. – Почувствовав, что в реакции аудитории чего-то не хватает, он поспешил добавить: – И подальше от НАТО тоже. Короче, от всего свободного мира.
– Не думаю, что Долби имеет в виду именно это, – заметил я, ибо всегда объяснял людям, что имеют в виду другие. – Он не отказывает вам в этой способности, но не уверен, правильно ли вы ею воспользуетесь.
– Ты собираешься прочесть мне старую лекцию на тему «Европа – родина дипломатии», а, парень? – Бригадный генерал повернул ко мне свою крупную седую голову. – Мне казалось, тактика Хрущева обновила ваше представление на сей счет.
– Нет, хочу сказать только одно: европейцы обладают твердым и страшным знанием о том, что происходит, когда дипломаты терпят неудачу, – отозвался я.
– У дипломатов и хирургов никогда не бывает неудач, – проговорил Долби. – Слишком тесная сплоченность спасает их от необходимости в этом признаваться.
Я продолжал:
– Американцы известны тем, что до начала действий не признают возможности провала.
– Черт подери, отношения между любыми соперничающими деловыми предприятиями те же, что и между нациями.
– Думаю, одно время это было верно, но теперь разрушительная способность такова, что, продолжая вашу аналогию, мы должны мыслить категориями картелей. Соперникам придется объединяться, чтобы жить и давать жить.
– Вы, европейцы, всегда мыслите категориями картелей. Это один из ваших худших недостатков. Американец придумывает, как сделать шариковую ручку, решает продавать их по бросовым ценам. В Европе, когда у вас впервые появились маркеры, я видел их в продаже почти по два английских фунта! Разница такова: англичанин делает три с половиной тысячи процентов прибыли, и его конкуренты воруют его идеи, а американец со своей двухпроцентной прибылью продает столько, что никому за ним не угнаться – он становится миллионером.
Высокая, очень худая девушка с большими зубами и седой прядью в короне волос подошла к бригадному генералу сзади и приложила к его губам покрытые лаком ноготки с элегантным маникюром. Воздвигнутый перед музыкантами деревянный помост для танцев, не превышающий размерами граммофонную пластинку, был облеплен людьми, как магнит, который макнули в стальные опилки, и лишь наполовину столь же удобен. Бригадного генерала увели в том направлении. Мы с Долби стояли, погрузившись в море звуков: шум ветра в кронах деревьев, разговоры и позвякивание льда, мелодия из гершвинского мюзикла о добродетельных леди, дружеские похлопывания по плечам, проехавший мимо полицейский джип, «Давай покатаемся, пока такая красивая луна», шорох гальки, различимый за плеском волн, звон бокалов и, «если он ваш очень близкий друг», понижение тона на семптиме и «сделай это сейчас же», и Долби сказал:
– Американцы забавны. – Не дождавшись от меня ответа, он продолжил: – Американцы слишком грубы, пока пытаются сделать деньги, и слишком слезливо сентиментальны и даже легковерны, когда сделают их. До того они считают мир нечестным, после – привлекательным своей старомодностью.
