Александр Авдеенко - Над Тиссой
Закарпатские партизаны не доверяли бы ему серьезные дела, если бы он десятки раз не доказал, что умеет быть храбрым и осторожным, умным и бдительным. Рискуя жизнью, он выполнял важные поручения командира партизанского соединения. То под видом верховинского пастушонка, то школьника, едущего на каникулы, то бродячего музыканта он проникал в Мукачево, Ужгород, Явор и даже в румынский Сигет, стоящий на рубеже Закарпатья и Трансильвании. Возвращался в партизанский штаб всегда благополучно, с богатыми сведениями: сколько и где расквартировано карательных эсэсовских полков; сколько эшелонов с войсками прошло на восточный фронт; какие новые приказы обрушили на голову закарпатцев марионеточные бургомистры; какое добро, приготовленное для отправки в Германию, лежит в яворских пакгаузах. Действовал, где маскируясь возрастом и наивной улыбкой, где прикидываясь деревенским простачком, а где и с помощью верных партизанских друзей.
Чуть ли не три года вел разведку Василь Гойда в глубоком тылу врага и всегда оправдывал доверие командования. Если бы он не умел разбираться в людях, если бы не понимал и не чувствовал, кому имеет право довериться, а кого подозревать, если бы не научился читать мелкие приметы неправды, не продержаться бы ему так долго в подполье.
К счастью, Кларк ничего не знал об этой стороне жизни Гойды.
Панибратский тон и напористость Ивана Белограя не понравились Василю Гойде. Размахивает приказами, навязывается во фронтовые друзья… Что ему надо? Вот так, наверно, он навязывался в друзья и тому артиллеристу-старшине, с которым пировал на яворском вокзале. Гойда во всех подробностях восстановил разговор, который он нечаянно подслушал, сидя за соседним столиком. Особый смысл теперь приобрели для него слова старшины: «Удивляюсь, Иван: всего один час знаю тебя, а нравишься так – вроде мы с тобой всю жизнь дружили».
– Белограй!… Вспомнил! – воскликнул Гойда. – Ты был ранен в Ясине, когда штурмовали укрепленный район. Так?
– Вот и забыл! – снисходительно улыбнулся Кларк. – Не в Ясине, а за Раховым. В Ясине я еще на всю зажигалку давал прикурить фрицу.
– Правильно. Всё вспомнил. Тебя хотели отправить на попутном танке в госпиталь, а ты сопротивлялся: «Моя рана пустяковая, оставьте меня на фронте». Было такое дело?
Кларк был слишком хитер, чтобы сразу же схватиться за этот спасательный круг, который ему подбросил Гойда.
– Не знаю, что я кричал, не знаю, на чем меня увезли в Рахов. Очухался я уже в госпитале. – Кларк еще раз обвел взглядом Гойду, с ног до головы. – Ну и вытянулся же ты – тополь за тобой не угонится! И я тоже, скажи по совести, здорово изменился, а?
– Не знаю. Плохо помню, каким ты был в ту пору.
– Был, Петро, таким, что все верховинские девчата заглядывались.
– Кури! – Гойда протянул голубую пачку сигарет «Верховина».
– Не для меня такая панская нежность, я употребляю громобойную махорочку. – Кларк стал крутить толстую козью ножку. – Ну, как машина? – спросил он минуту спустя, нежно похлопав по горячему кожуху котла.
Глаза молодого машиниста, как и ожидал Кларк, заблестели.
– Замечательная. Отремонтировали на славу.
– Таскать тебе, Петро, не перетаскать поезда: в Венгрию и Чехословакию, в Румынию и на Карпаты.
– Я же тебе сказал: не Петро я, а Василь, – терпеливо, не обижаясь, проговорил Гойда.
– Сегодня куда собрался? – Кларк задымил самокруткой.
– Через Тиссу, в Венгрию.
– Венгрия!… Всю я ее прошел, от Тиссы до самого Дуная… – Кларк закрыл глаза, скорбно поджал губы и вздохнул: – Друга я похоронил в Тиссаваре.
– В Тиссаваре? В братской могиле?… Как его фамилия? Я всех знаю, кто там лежит.
– Сержант Иванчук Петро Сергеевич, – ответил Кларк. – Парень был – кровь с молоком. Голубые глаза. Русый чуб… – Кларк помолчал. – От самого Сталинграда вместе воевали. Ближе брата он мне был. Поверишь, каждого человека, кто нравится, Петром с тех пор зову.
Кларк усмехнулся. Теперь, конечно, Василь понял, почему он так упорно называл его Петром. Кларк раздавил окурок каблуком. Не поднимая головы, сказал глуховатым, печальным голосом:
– Поклонись, Петро, той братской могиле и положи на нее ветку сирени.
Кларк вскинул голову и будто впервые увидел кувшин с букетом белой махровой сирени. Сурово прищурясь, он долго смотрел на него. Потом молча снял со своей груди орден Славы, отделил от него муаровую ленточку, приколол ее булавкой к цветам.
– Вот, так и положи! – сказал он внушительно. – Больше всех своих орденов любил мой Петро простой солдатский орден Славы.
…Павшие в боях лежали на орудийных лафетах, укрытые красными знаменами и засыпанные темноалыми розами. Они погибли здесь, на тиссаварском плацдарме, на левом берегу Тиссы, в боях за первую пядь венгерской земли.
Их хоронили в суровый день октября 1944 года. Шел мелкий и густой, теплый и бесконечный дождь, какие бывают только в Закарпатье. Черные, с белыми зубцами тучи наползали с гор и закрывали равнину. Один за другим падали в тяжелые, сырые сумерки удары колокола тиссаварской церкви. Траурная процессия медленно двигалась по городу. Тысячи венгров, склонив голову, с зажженными факелами в руках, следовали за строем советских бойцов и офицеров.
Братья по оружию – сержант и полковник, капитан и ефрейтор, рядовой и лейтенант, пехотинец и артиллерист, сапер и танкист – легли рядом, плечо к плечу, как и воевали, в одну братскую могилу на центральной площади города Тиссавара.
Серебристые ели, юные карпатские смереки – сосны – выстроились вокруг литой бронзовой ограды. У подножия обелиска зеленел никогда не увядающий горный мох. Чуть ли не круглый год цветут здесь розы: белые и алые, розовые и оранжевые, с берегов Дуная и озера Балатон, горные и равнинные – все виды роз, какие только есть в Венгрии. Венгры кладут на мрамор надгробной плиты горные фиалки, подснежники, тюльпаны, незабудки, сирень, ветки японской вишни с гроздьями цветов, венки из махровой гвоздики, многоцветные маки.
Днем и ночью под толстым матовым стеклом, на котором начертаны имена погибших, струится неоновое пламя. И рядом с этим вечным огнем часто загорается скромная восковая свеча, поставленная крестьянкой из земледельческого кооператива имени Матиаса Ракоши или какой-нибудь труженицей города Тиссавара.
Пионерская колонна, проходя мимо могилы советских воинов, дружно вскинет руки над головой и провозгласит:
– Элоре, пайташок! Вперед, друзья!
Венгерский солдат не пройдет мимо, чтобы не отдать честь праху бойцов великой армии, которая помогла миллионам людей отвоевать волю и мир.
Всякий, кто едет из Вены в Будапешт, в Советский Союз или из Москвы в Будапешт и Вену, считает сердечным своим долгом склонить голову перед гранитным обелиском.
Готовясь к переходу советской границы, Кларк поставил в известность своих тиссаварских сообщников, что он при благоприятном исходе «командировки» использует придуманный им прием связи: перешлет на тиссаварскую могилу советских героев букет сирени с приколотой к нему муаровой ленточкой.
Завтра, а может быть, уже сегодня сообщник Кларка получит орденскую ленточку, на которой шифром будет написано первое донесение нового яворского агента: «Закрепился, как предусмотрено. „Старик“ погиб. Возникла опасность провала. Принял меры. На русском паровозе № 50—49 в следующий какой-нибудь рейс будет переправлен в поддувале, в асбестовом мешке, „Бездомный“. Укройте в надежном месте. Подробности – позже».
…Иван Белограй звонко шлепнул себя по лбу:
– Да, Петро, чуть было не забыл! Слыхал, какое мне счастье привалило? Выиграл по займу. Да еще как! Двадцать пять тыщонок с неба упало… Куплю «победу». – Он подмигнул Василю Гойде. – Приходи после работы – кутнем так, что в Карпатах аукнется! Адрес запомни: Степная, шестнадцать, дом бабки Марии. Пока!
15
Василь Гойда вернулся из поездки в Венгрию на следующий день, в воскресенье. Едва он успел помыться и переодеться в праздничный костюм, как в дом ввалился шумный и веселый, уже охмелевший Иван Белограй.
– Купил! Без всякой очереди, – объявил он. – Новенькая. Всего сто километров на спидометре. Пойдем!
Он схватил Гойду за руку, потащил на улицу.
Перед домом, окруженная босоногими мальчишками, сверкая на солнце никелем и свежей полированной нитроэмалью, сдержанно урчала хорошо отрегулированным мотором песочного цвета «победа». Брезентовый верх ее был сдвинут гармошкой назад. Из-под лобового стекла рвалась в небо гибкая выдвижная антенна. На заднем сиденье валялась целая гора свертков и пакетов с фирменными штампами «Гастронома», «Арарата» и «Главкондитера».
– Поехали, Вася, на обкатку!
Кларк втолкнул Гойду на переднее сиденье, захлопнул за ним дверцу, сел за руль.
– Дяденька, покатайте! – хором закричали мальчишки.
