Чингиз Абдуллаев - Три цвета крови
— Вы дьявол, — сказал он восхищенно.
— Нет, — очень серьезно ответил Груодис, — просто я человек, потерявший своего бога.
Глава 23
— Мы опаздываем, — нетерпеливо напомнил Гамид Убатлы, поглядывая на стрелки часов. Несколько часов назад ему позвонили и сообщили, что банкет переносится на один час вперед. Пришлось бросать все свои дела, чтобы успеть на этот прием. Да еще и телефон перестал работать. Хорошо, что он успел предупредить от соседей своего водителя.
— Сейчас иду, — раздраженно ответила жена, в последний раз оглядывая свое платье.
— Осталось двадцать минут, — закричал он, уже облачившись в костюм, — мы можем просто не успеть. Нас не пустят. Ты ведь понимаешь, какая там будет охрана?!
— Не сходи с ума, — жена все-таки нервничала, — если тебя первый раз в жизни пригласили на такой прием, то это не значит, что ты должен потерять рассудок. Я не виновата, что они переносят все время научало банкета.
— Почему в первый? — Эти слова его задели, и он обиделся. — Я все-таки депутат, председатель постоянной комиссии. Меня обязаны приглашать.
— Ладно, — отмахнулась жена. Она знала, как он вымаливал этот пропуск у спикера парламента. На этот вечер приглашали даже не всех министров.
Писатель Гамид Убатлы чрезвычайно высоко ценил самого себя в литературе.
Написав за всю свою жизнь не больше двух полных книг, он варьировал свои рассказы и повести, критические статьи и газетные публикации, печатаясь в различных издательствах бывшего Советского Союза.
Самомнение его было настолько высоко, что когда в одной из хвалебных статей его драму «Жизнь и счастье» назвали продолжением шекспировских традиций, он искренне обиделся. В конце концов, Шекспир был только драматургом, пусть и гениальным. А он, Гамид Убатлы, еще и прозаик, и критик, и ученый, и публицист.
«Нельзя сравнивать двух таких разных людей», — гневно говорил он, пеняя главному редактору газеты.
В разное время он занимал руководящие посты в писательских союзах, и поэтому все привыкли видеть его в традиционных президиумах на всякого рода собраниях и конференциях. Он имел средний рост, но от собственной значимости и осознания своего места в мировой литературе всегда хотел казаться выше, чем был на самом деле. Густые усы и седая характерная шевелюра, делали его похожим на героев средневековых сказок. При всех режимах он благополучно существовал, как и подобает «истинному таланту». При коммунистах был членом Центрального Комитета и комитета по Государственным премиям. При демократах гневно обличал коммунистов, вступив в одну из образовавшихся «демократических» партий. После новой смены декораций с тем же усердием обличал демократов. Словом, это был Гражданин на все времена.
Из дома они вышли через пять минут. Водитель, дремавший в автомобиле, вскочил с места, он знал, как требовательны бывают новые руководители.
Хозяин, усевшийся позади, рядом с супругой, был недоволен. За руководителями, постоянных комиссий закрепили новые автомобили. Но вместо привычных черных машин Горьковского автозавода были всего-навсего корейские «Эсперо», к тому же какого-то несерьезного красного цвета. Водитель знал, как возмутится хозяин, требуя поменять его на привычный «ГАЗ-31». Депутат даже обратил внимание, что у его коллег — писателей Анара и Юсифа — машины гораздо лучшего цвета, и все время жаловался, что собратья по литературному цеху, как обычно, завидуют его успехам.
Машина поехала по проспекту Нефтяников, мимо бульвара. Он снова посмотрел на часы. Нет, кажется, все в порядке. Они прибудут даже немного раньше времени, но это хорошо. Может, его заметит президент. В последнее время он стал относиться к нему гораздо лучше. Все-таки не возражал, когда узнал о его выдвижении в депутаты. Позже даже разрешил выдвинуть его в парламент. Правда, на самую скромную должность, но все-таки разрешил.
По всему проспекту через каждые десять метров стояли милиционеры.
Вообще-то их теперь называли полицейскими, но в народе осталось привычное название — милиционер. Молодые ребята — курсанты и солдаты — зябко ежились.
Несмотря на середину июня, погода в этот вечер была какая-то особенно прохладная. Давно не было такой погоды в июне. Учитывая прибытие стольких высокопоставленных гостей, меры безопасности были приняты исключительные.
Аэропорт был теперь не просто оцеплен. К нему подтянули тяжелое вооружение и танки. Причем в каждом танке сидел офицер, который присматривал за соседней машиной, из которой, в свою очередь, тоже присматривали.
Город патрулировали военные вертолеты. Для страховки им не разрешили брать тяжелое вооружение, в вертолетах находились сотрудники Министерства национальной безопасности, которые следили за перс движением машин по городу, отмечали любые подозрительные скопления людей. После сообщения Дронго меры безопасности были приняты беспрецедентные.
Автомобиль Гамида Убатлы подъехал к зданию Государственной нефтяной компании. Внезапно какой-то человек в штатском, стоявший рядом с сотрудником милиции, поднял руку.
— Остановить? — спросил водитель.
— Узнай, в чем дело. Машина плавно остановилась. Человек в штатском нагнулся к дверце.
— Это машина Верховного Совета? — спросил он, приветливо улыбаясь. У него был какой-то своеобразный акцент. Наверное, казахский или таузский, решил писатель.
— Да, — вместо водителя ответил Гамид Убатли очень недовольным тоном, — что вам нужно?
— Простите, — незнакомец назвал его по имени, очевидно, узнав, — выше здания президентского аппарата дорога будет закрыта. Я узнал вашу машину по номеру. Чтобы вас не остановили, поезжайте другой дорогой, через Баилово. Там пропускают автомобили Верховного Совета.
— Это далеко?
— Нет, — ответил за незнакомца водитель, — я знаю, там есть такая короткая дорога. Просто более извилистая. Совсем близко.
— Конечно, поедем, — вмешалась жена. — Человек специально нас предупреждает.
— Хорошо, — согласился депутат, — спасибо вам. — И, когда они уже отъехали, довольным голосом заметил супруге:
— Вот видишь, он меня узнал.
— Он узнал твою машину, — ядовито заметила супруга.
Автомобиль, проехав немного, повернул направо, стал подниматься по склону.
Когда они проезжали мимо домов, один из стоявших у милицейской машины сотрудников полиции поднял руку.
— Опять останавливают, — разозлился муж, — надоело.
— Такие гости приехали, — сказала жена, — они должны проверять.
Водитель, услышав ее слова, притормозил машину. На этот раз к ним нагнулся смуглый майор в форме. Он не улыбался. Испытующе посмотрел на сидевших в машине, спросил по-русски:
— У вас есть пригласительные?
— Да, конечно, — недовольно отозвался депутат, доставая пригласительные билеты.
— Документы, — потребовал майор.
И почти сразу подошедший с другой стороны старший лейтенант выстрелил в голову водителю. Женщина даже не успела закричать. Она открыла рот, возмутившись прежде всего брызгами крови, упавшими на ее платье, когда следующая пуля попала ей в грудь. На этот раз стрелял майор. Третья пуля угодила точно в сердце писателя. Его жена еще дышала, когда открывший с другой стороны дверь машины старший лейтенант осторожно приблизил к ней слишком длинное дуло пистолета.
«Почему такой пистолет?»
Раздался выстрел. Больше она ничего не успела подумать.
— Все в порядке, — сказал старший лейтенант, снимая глушитель. Это был Мирослав Купча.
— Документы у меня, — одетый в форму майора полиции Никита Корсунов наклонился над убитыми, — все-таки машину испачкали.
— Ничего, — успокоил его Купча — Главное, документы не испачкали.
В десяти метрах от них открылись двери гаража. Там уже стояла машина, похожая на эту, с тем же номером. На заднем сиденье находилось двое. Мирослав Купча сел за руль перехваченного автомобиля и, подняв голову, проследил за пролетавшим над ним вертолетом. Развернув автомобиль с убитыми, он подъехал к гаражу, вошел внутрь, срывая с себя форму. Через минуту он уже был одет в обычный, немного помятый и старый штатский костюм. Он поспешил ко второй машине, усаживаясь за руль.
— Вот документы. — Купча протянул их пассажирам.
Загримированный Груодис, с огромной седой шевелюрой и пышными усами, протянул руку.
— Все в порядке, — сказал он, — давай быстрее. При приемах и банкетах охрана проверяла пригласительные, почти не заглядывая в документы приглашенных.
Именно на таких мелочах, как привычка охраны к однообразным действиям, сказывались просчеты любой спецслужбы. Нет ничего опаснее наработанных штампов и догм. Любая догма — это застывшее правило, одинаково удобное и неудобное для самого охранника.
Купча, поставив машину в гараж, хотел пожелать удачи отъезжающим, но, увидев взгляд Груодиса, промолчал. Он почему-то всегда боялся Груодиса. Даже для него, профессионального сотрудника КГБ, авторитет этого человека был безусловным. А может, он просто знал нечто такое, что усиливало его страх. Он просто кивнул на прощание.
