Алексей Нагорный - Я — из контрразведки
— Как нельзя лучше, Евгений Константинович. От души рад, что наша беседа прошла так успешно. Я извещу Маклакова и Петра Бернгардовича Струве. Разрешите откланяться?
— Мы едем вместе. В Адмиралтейском соборе служба, главнокомандующий там. Он с нетерпением ожидает встречи с вами и нашей милейшей Зинаидой Павловной.
— Я всегда ценила добрые чувства барона, — сказала Лохвицкая.
Марину не понравилось это «с нетерпеньем ожидает». С какой стати, подумал он, Врангелю ожидать его, Марина, «с нетерпеньем»? К тому же настроение было резко испорчено тем, что роль, которую отвел ему в системе контрразведки Климович, была мизерной, ничтожной. Назывался он громко — «помощник начальника контрразведывательного отделения при штабе Правителя юга России и главнокомандующего вооруженными силами». На самом же деле ему в целях проверки, возможно, предназначали пока должность всего лишь начальника местной охранки. Он должен был вылавливать подпольщиков и вообще противников режима. Конечно, это тоже давало ряд преимуществ, но совсем не тех, на которые рассчитывало руководство ВЧК и командование Красной Армии.
— Я буду счастлив представиться его превосходительству, — поклонился Марин и вдруг перехватил удивленный взгляд Климовича.
— Как «представиться»? — улыбнулся Климович. — Вы, вероятно, хотели сказать «возобновить знакомство»? Ведь Петр Николаевич в декабре 1916 года служил в Кишиневе и часто бывал у вас в доме. Он с таким удовольствием вспоминал об этих последних светлых днях… Мы только вчера говорили… — Климович явно ждал объяснений.
А Марин улыбался, глаза его сияли от счастья, а внутри… была пустота. Вот оно, это «маленькое обстоятельство», «деталь», о которой говорил в последнюю ночь Крупенский. Да–а, никто этого не предусмотрел… И не мог предусмотреть, даже Артузов, даже сам Дзержинский не подумал о том, что нужно было просмотреть послужной список Врангеля. А–а, чепуха какая! Врангеля, Климовича, еще кого? Десятков генералов и офицеров, да и где взять эти списки — где архивы, где что? Работа для мирного времени, а не для пика гражданской войны. Что ж, кажется, попал в капкан новоиспеченный «помощник начальника» и выхода нет. На окнах решетки, не выпрыгнешь, а и выпрыгнешь, далеко ли уйдешь?
— Я… буду счастлив именно представиться его превосходительству, — с очаровательной улыбкой повторил Марин. — Здесь какое–то недоразумение. Я никогда не встречался с Петром Николаевичем, и он не мог видеть меня раньше. Ручаюсь.
Зинаида Павловна смотрела с плохо скрытой тревогой, и Марин широко улыбнулся ей в ответ.
— Собор совсем рядом. Мы будем там через две минуты, — сухо сказал Климович. — Прошу.
В Адмиралтейском соборе царил вечный сумрак. Сухо потрескивали свечи, плотной стеной стояли молящиеся, хорошо одетые женщины и офицеры, только у выхода теснилась небольшая группа людей, по виду — мастеровые, с портового завода. Было душно, смрадно, пламя свечей колебалось, над толпой разливался густой бас протодьякона:
— Вору и изменнику, клятвопреступнику Стеньке Разину–у–у…
Протодьякон пророкотал весь чин анафемы и опустил зажженную свечу пламенем вниз и заревел так, что погасло сразу несколько свечей в ближайшем шандале. Он предавал проклятью «убийцу и изменника Стеньку».
Перед Климовичем, Мариным и Лохвицкой расступались и пропускали их вперед. Марин увидел конвойцев и за ними слегка сутулую спину Врангеля. На нем была парадная белая черкеска. А протодьякон продолжал реветь, придавая анафеме злоумышленников, поднявших руку на «православного государя» и «помазанника божия» и «злодеев, умертвивших его».
— Он похож на репинского протодьякона из Чугуева, — шепнул Марин Лохвицкой и показал глазами на дородного священнослужителя.
Лохвицкая с трудом сдержала улыбку и приложила палец к губам.
— А–а–на–фема… — Опущенная свеча затрещала и погасла. По собору пронесся вздох. — Не принимает господь наших проклятий, не принимает, — услышал Марин всеобщий ропот.
Врангель повернулся, конвойцы бросились вперед и образовали неширокий коридор. Врангель двинулся по этому коридору, отвечая на приветствия, улыбаясь направо и налево. Его сопровождали молодой генерал в простой гимнастерке и старик в сюртуке при галстуке. Марин узнал «наштаглава» Шатилова и премьера правительства Кривошеина. Но вот Врангель заметил Климовича, дружески кивнул ему, приглашая следовать за собой. На паперти Врангель остановился, прицепил кинжал. Офицеры крестились и надевали фуражки.
— Ваше превосходительство, — подошел к нему Климович, — сердечно рад представить вам, — он пропустил вперед Лохвицкую и Марина.
Врангель был высок, широкоплеч, с узкой талией и слегка кривыми ногами прирожденного кавалериста. Парадная белая черкеска с серебряными газырями и кинжалом на поясе подчеркивала моложавость главнокомандующего, на шее у него висел боевой крест Владимира с мечами, над газырями — белый офицерский Георгий четвертого класса. Врангель протянул руку Лохвицкой:
— Очень рад, сударыня. Вы целы, невредимы и, как всегда, прекрасны.
— Благодарю, ваше превосходительство, — улыбнулась Лохвицкая. — Господин Крупенский — мой спаситель. — Она отступила на шаг.
Врангель несколько мгновений пристально вглядывался в лицо Марина, взгляд у правителя был цепкий, острый, но было в нем и нечто такое, что Марин поначалу не уловил. Он очень волновался и ждал, что вот сейчас Врангель заговорит и первыми его словами будут «конвой, арестовать».
— Как поживает Александр Петрович? — вдруг спросил Врангель.
И Марин сразу же заметил то, что поначалу от него ускользнуло: в глазах Врангеля — слегка навыкате, «волчьих», как говорили в его окружении, — была самая обыкновенная доброжелательность.
— Отец умер на пути к Новороссийску, — глухо сказал Марин. — Я оставил гроб с его телом у причала, ваше превосходительство.
— Какой ужас! — искренне покачал головой Врангель. — Ваш батюшка тогда, в Кишиневе, так радушно принимал нас, был так гостеприимен, царствие ему небесное… — он перекрестился.
Все перекрестились вслед за ним. Марин бросил взгляд на Климовича и почувствовал, что у генерала явно отлегло от сердца.
— А я–то думал, что мы с вами знакомы, — улыбнулся Врангель. — У Александра Петровича три сына, не ошибаюсь?
— Я четвертый, — сказал Марин. — К сожалению, в 16–м году мы с вами разминулись, ваше превосходительство. Я был в Петербурге. Мы помогали военным организовывать в контрразведке специальную службу.
— Что это такое?
— Развертывание агентурной сети в посольствах, фотографирование документов, кодов, шифров, служба перлюстрации.
Врангель с интересом посмотрел на Марина. Было видно, что новый помощник Климовича ему понравился.
— Прошу в мой автомобиль, господа, — пригласил Врангель.
У него был большой «роллс–ройс». Кривошеин, Шатилов и Климович поехали в изрядно потертом «даймлере». Позади скакал конвой.
«Итак, — думал Марин, покачиваясь рядом с Лохвицкой на заднем сиденье, — это не проверка, это просто недоразумение, на которое очень рассчитывал мой покойный друг. Он надеялся, что я растеряюсь, а я не растерялся. Ай да мы… — Марин представил себе строгое лицо Менжинского и рядом насмешливые глаза Артузова. «Ай да мы? — с недоумением повторил Меняшнский. — Артур Христианович, зачем мы послали этого самонадеянного человека? — Артузов молча пожал плечами. — Он думает, что оседлал самого бога», — насмешливо продолжал Менжинский. «Нет, не оседлал. Наивно! Проверки еще только предстоят, — кивнул Артузов. — Их будет много, готовься к ним, Сережа. На лаврах почивать еще не время». Лавры — «опосля», как говорит наша уборщица, тетя Даша».
— Как вы находите Севастополь? — услышал он голос Лохвицкой. Она дотронулась до его руки и ждала ответа.
— Кинематографы работают, — улыбнулся Марин. — Магазины — тоже. Люди хорошо одеты и веселы. Знаете, все это нужно распространить на остальную Россию. — Он помолчал и добавил: — Я видел этюд Константина Коровина: севастопольская улица, уходящая по диагонали вдоль холста. Распустились деревья, синеет небо, па балконе двое, разговаривают о чем–то. Внизу медленно цокает экипаж. Знаете, у того Севастополя, на этюде, было будущее.
— А у этого? — помедлив, спросила она.
Он не ответил. Навстречу кортежу с ужасающим грохотом двигались два танка. Внезапно передний закрутился на одном месте и замер, перегородив путь. У него сползла гусеница. Остановились. Врангель вышел из автомобиля, ладонью постучал по броне танка. Над люком появился офицер в кожаной куртке и доложил:
— Ваше превосходительство, мы направляемся из ремонта на фронт.
— А это почему? — Врангель ткнул в распластавшуюся на булыге гусеницу.
![Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]](/uploads/posts/books/153335/153335.jpg)
