Лев Квин - ...Начинают и проигрывают
— Что такое? — не понял я.
— Как что? — в свою очередь удивился Фрол Моисеевич и потряс шариками перед самым моим носом; в них что-то застучало, пересыпаясь. — Разве не понятно?
— Погремушки?!
— Ну… Алексей Васильевич родился у меня, внучок. Вот человек и принес в подарок — он большой мастер на такие штуки. На, глянь-ка. Верно, здорово?
Я неловко вертел в руках веселые шарики, не решаясь поднять на него глаза…
Фрола Моисеевича долго убеждать не пришлось. Вопреки моим ожиданиям, он сразу признал возможность связи между обоими происшествиями. На мое осторожное, больше для перестраховки, замечание насчет всяких забавных случайностей сказал:
— Случайности у нас, верно, бывают. Но, я так считаю, процентов десять, не более. На них списывать нельзя. — И тут же принялся уговаривать: — Только не по нашим с тобой зубам орешек. Отдай лучше, у кого зубы покрепче. — Но тут же безнадежно махнул рукой: — Да вас разве убедишь, пока сами себе лоб не расшибете.
Посоветовал:
— Начни с васинской вдовы. Только пообходительней с ней, травма у женщины какая, понимать надо.
Васиной дома не оказалось. На двери, продетый в тоненькие медные колечки, висел старинный амбарный замок.
Соседка сказала:
— На работу ушла Матрена Назаровна, еще с самого ранья. И сынок ейный тоже.
Я разыскал Васину в шумном, насыщенном терпкими парами цехе. Начальник, совсем еще молодой парень, пожалуй, помоложе меня, предоставил в мое распоряжение свою комнату, а сам пошел, как он сказал, «на обход огневых позиций» — цех считался фронтовым.
— Что ж вы сегодня не дома, Матрена Назаровна? — я разглядывал крепкую еще, широкую в кости женщину. — Вам ведь до завтра разрешили.
— А что дома-то? Только сердце пущее болит в одиночку. На людях оно лучше — хоть забудешься на время.
— А сын?
— Стасик-то? Так ведь он тоже работает. На Колино место попросился, шофером. Такой же беспокойный, как…
Она не договорила, отвернулась, вытерла глаза уголком головного платка.
Я рассказал ей о цели прихода. Мне нужно побольше знать о Васине, о его жизни.
— А что вам сказать-то? — спросила она беспомощно.
— Все, что знаете.
— Ну… Женаты мы с ним с тридцатого года.
— Вы тоже из Мигаев?
— Нет, я сама-то отсюда, в их края случаем попала, после той войны, не в сами Мигаи — в Веселый Кут, верстах в двадцати от Мигаев; Коля к нам на машине приезжал. И вроде долго прожила, да так и не прижилась. И Колю уговорила сюда податься.
— С тридцатого года, говорите? А как же сын? — пришло мне на ум.
— Так ведь Стасик у него от первой жены-то. Померла она. А нам с ним господь детей не дал.
В общем, я узнал от нее все уже мне известное. Человек прямой, строгий, даже суровый, сам не пил и пьяных не терпел.
— Враги у него были?
— Какие у Коли враги! — она подняла брови. — Разве лодырь какой, которого он погоняет за дело.
— А друзья? — зашел я с другой стороны.
Нередко самыми злыми нашими врагами оказываются именно те, которых мы числим в друзьях.
— И друзей особых, сказать, чтобы были, тоже нельзя. Если кто и заходил когда, то только из его же шоферни. Вот Бондарь у нас бывал, опять же Изосимов…
Я подсказал не без умысла:
— Клименко…
— Клименко? Какой такой Клименко? — Она вскинула на меня недоумевающие глаза.
— А разве вы не вместе с ним сюда приехали?
— А, Тихон! — догадалась она. — Я и запамятовала, что Клименко… Нет, он раньше нас. Да и не любил его Коля, хоть они в Мигаях и жили в соседях. Жмот! Зарабатывал хорошо, а жену свою, Соню, в голоде держал. Да и поколачивал исподтишка. И дочку тоже, пока замуж не выскочила. Вот и мается сейчас один, попивать стал. — Она, видно, не знала, что Клименко уже нет в живых. — А Коля такой: кого невзлюбит, так надолго. Вот и со Стасиком, — разговорилась наконец она. — Ведь надо же, отец с сыном десять лет в ссоре, даже больше… Ой, может, я совсем не то говорю?
— Нет, нет, это интересно… Почему же?
— Из-за меня все. — Матрена Назаровна тяжело вздохнула. — Вот не захотел Стасик, чтобы Коля опять женился, любил, значит, сильно мать-покойницу. Говорит: женишься — уйду из дома. А ведь еще шестнадцати не было. И верно — ушел. Такой же упорный, как отец.
И ни слуху о нем, ни духу. Я говорю Коле: разыщи, нехорошо получается, один он у тебя. Нет, говорит, пусть он меня ищет, раз сам ушел… И вот ведь, нашел нас Стасик, теперь уже, когда его ранило и в госпитале лежал. Говорит, еще до войны искал, да письма все из Мигаев обратно возвращались. И то верно: не только мы оттуда выехали, соседи тоже…
У меня мелькнула совершенно невероятная мысль. Сын, оскорбленный женитьбой отца, двенадцать лет вынашивает планы мести. Наконец, предоставляется возможность. Он тайно приезжает в наш город, проходит в гараж…
Кто его пропустит на комбинат! И откуда ему знать машину отца, все обстоятельства… Да и появился он здесь уже после гибели Васина — нечего зря придумывать.
— Ваш муж знал, что он приедет?
— Да вы что! Сам пригласил! Как Стасик объявился, Коля стал от радости сам не свой. Письма ему в госпиталь слал чуть не каждый день — приезжай, сынок, вместе будем жить. Телеграмму дал от меня и от себя, часы считал. И вот…
Ее глаза наполнились слезами, и она снова отвернулась.
Да, еще Клименко! Стасик и Клименко убил?… Чепуха! Чепуха на постном масле!
— А паренек тот, Смагин Андрюша, правда, виноватый? — спросила Матрена Назаровна неожиданно.
— Видите ли, пока трудно сказать. — Я вертелся, будто меня поджаривали. — Запутанное дело. Следствие еще ведется. Но распутаем, распутаем, вы не сомневайтесь…
От всего длинного и в общем безрезультатного разговора с Васиной в голове у меня почему-то застряло одно: телеграмма.
Интересно, что же Васин все-таки в ней написал? Может, не так уж великолепно относился он к сыну, как расписывает Матрена Назаровна? То слышать о нем не хотел, то сразу такая любовь…
Поскольку никаких других нитей не было, а путь так или иначе лежал мимо почтамта, я решил заглянуть на телеграф. Вызвал начальника смены, показал удостоверение.
— Вы храните сданные телеграммы?
Молоденькая симпатичная начальница, порозовев от волнения, сказала, что да, бланки хранятся целых четыре месяца. Не только бланки, но и телеграфные ленты — копии.
— Тогда отыщите мне телеграмму вот с таким адресом. Сдана на той неделе. — Я протянул ей бумажку с названием города и номером госпиталя, в котором лежал Станислав Васин.
Бланк нашелся очень быстро.
«ПРИЕЗЖАЙ СКОРЕЕ ДОМОЙ СЫНОК МЫ МАМОЙ БУДЕМ ТЕБЕ ОЧЕНЬ РАДЫ, — читал я со все нарастающим разочарованием. — ЦЕЛУЮ ОБНИМАЮ ТВОЙ ОТЕЦ ВАСИН НИКОЛАЙ».
Я переписал текст в блокнот — надо же отчитаться за проделанное перед щепетильным Фролом Моисеевичем — и, поблагодарив уже совсем успокоившуюся и начавшую строить глазки юную телеграфную начальницу, отправился восвояси.
В моем кабинетике, очевидно, опять спасаясь от Черепа, прохлаждался Юрочка с областной газетой в руках:
— Читал? Вот дают, так дают!
— Что там? — отозвался я довольно хмуро.
— Сейчас. «Обжалованию не подлежит». — Пояснил: — Заголовок такой… — И стал читать вслух: — «В село приехал прокурор. Из села увезли неподвижное прокурорское тело. Случай печальный. Однако не будем наводить читателя на черные размышления. Скажем прямо: прокурорское тело не было мертвым, оно было мертвецки пьяным…». А дальше, как все случилось. Сильно рубанули, а? — веселился Юрочка от всего сердца. — Жаль только, не по нашему! Но ничего, влетит когда-нибудь и ему.
Юрочка в такой своеобразной манере утешал меня, решив по моему кислому виду, что я все еще справляю траур по вчерашней неудаче.
Я написал краткий рапорт, приложил к нему текст телеграммы и, не теряя времени, пошел к Фролу Моисеевичу на доклад.
Тот был в дурном настроении, видать, основательно нагрызся за день своих «семечек». Прочитал рапорт и нервно дернул головой на тонкой шее:
— Упущение.
— Где?
— Нет номера и времени отправки телеграммы.
— Кому это нужно? — фыркнул я.
— Следствию! — Он негодующе посмотрел на меня. — Проставьте!
— Но я даже не записал.
— Ничего не знаю! — голова снова дернулась.
В такие минуты спорить с ним бесполезно. Осталось только натянуть шинель и двигать на почтамт.
Там уже работала другая смена, и щупленькая, с огромными черными глазами женщина, заменившая прежнюю кокетливую начальницу, выслушав меня, без лишних слов пошла к шкафу, где хранились ленты и бланки.
— Посмотрите сначала текст! — протянул я ей блокнот.
— Не надо, я помню так. — Перебирая тугие свитки телеграфных лент на верхней полке, пояснила: — У меня сын на фронте, тоже Станислав, и я запомнила. Передавала и думала про себя: везет же этому Васину, сын живой вернулся. А у других…… Вот! — нашла она нужную ленту.
