Чингиз Абдуллаев - Берлинский транзит
— Это было обеденное время, а я с самого утра ничего не ел, — признался Дронго.
— Поэтому решили заодно проверить и меня. И как я — выдержала вашу проверку? По пятибалльной шкале?
— Лучше по десятибалльной. На девятку.
— Почему не на десятку?
— Это было бы почти совершенством, а совершенства в природе, как известно, не бывает. Почему вас не устраивает девятка?
— Устраивает, — рассмеялась она, — еще как устраивает. Что вы собираетесь делать сегодня вечером?
— Еще не решил. У вас есть какие-то предложения?
— Не знаю. Мне звонили и предлагали билеты в оперу. Какой-то неизвестный мужчина. Я вежливо отказалась.
— Странно. Анатолию Александровичу тоже предлагали билеты в оперу. Может, это такой шифр?
— Или просто билеты в оперу, — весело сказала она. — Можно я зайду к вам?
Он взглянул на прибранную кровать, на стоявший в шкафу чемодан. Здесь все в порядке.
— Давайте, — согласился он, — у меня редко бывает такой — почти идеальный — порядок.
Через минуту Наталья постучала к нему в номер. Он посторонился, пропуская ее в комнату. Она переоделась и теперь была в светлом платье до колен, светлых колготках и белой обуви на немного более высоком каблуке, чем прежде. Она вошла в комнату, осмотрелась и прошла дальше, к креслу. На этот раз она сняла свои линзы и надела модные тонкие очки без оправы, которые очень ей шли, придавая лицу утонченную строгость и интеллигентность.
— Значит, вы говорили и с нашим третьим пассажиром, — поняла она. — Так мне и надо. Я думала, что вам интересно разговаривать именно со мной. А вы, оказывается, всего лишь проводили свои психологические эксперименты, пытаясь во время откровенных разговоров уточнить, кто из нас мог быть сообщником бандитов. И вам не стыдно?
— Абсолютно не стыдно, — признался Дронго, — я делаю свою работу. Разговаривать с вами мне было очень приятно. Но попутно я, конечно, пытался понять: могли или не могли вы сотрудничать с этими преступниками. Может, даже на бессознательном уровне. Но пришел к выводу, что не могли.
— Спасибо. Вы меня очень обрадовали. Значит, весь ваш пафос был предназначен только для того, чтобы сделать этот дурацкий вывод о том, что я не могу быть сообщницей бандитов. Смешно.
— Не совсем. Дело не только в этом. Я же говорю вам о бессознательном уровне.
— Этого я не поняла. Просто моего образования и даже звания доктора наук не хватает, чтобы понять ваши откровения.
— Вас могли использовать втемную, когда вы сами даже и не подозревали бы о том, что вас используют.
— Каким образом?
— Например, перевозить в ваших вещах запрещенные препараты. Ведь вы, не зная, где спрятаны эти препараты, могли даже не открывать своих чемоданов и вели бы себя абсолютно естественно перед таможенниками. Что и нужно для нелегальной перевозки запрещенных товаров.
— А если бы нашли, то меня сразу бы посадили, — сказала Лакшина. — Неужели мне могли что-то подбросить?
— Я говорил о бессознательном…
— Это Фрейд говорил о бессознательном, а не вы, — дернулась она. — Впрочем, вы правы. Могли, конечно, принести и подложить что-нибудь в купе. Но в любом случае я не стала бы молчать, если бы обнаружила подобные предметы.
— Кажется, я в это поверил, — кивнул он, улыбаясь.
— Не нужно со мной соглашаться, — возмутилась она, поправляя очки.
— Между прочим, так гораздо лучше, — сказал Дронго, показывая на ее очки. — Не носи€те больше линзы, они меняют выражение вашего лица и ваше настроение.
— Учту ваши пожелания, — согласилась она. — У меня к вам необычная просьба. В вашем мини-баре есть какой-нибудь спиртной напиток? Одна из этих маленьких бутылочек, которыми они так любят заполнять мини-бары.
Он подошел к мини-бару, открыл его.
— Что именно вы хотите?
— Давайте какой-нибудь ликер, — попросила она, — мне все равно.
Он достал небольшую бутылочку.
— А теперь достаньте два бокала, — попросила Лакшина, — и разлейте в них эту бутылочку.
— Будет очень немного, — предупредил он.
— Много и не нужно, — заметила она.
Он честно разлил содержание бутылки по двум бокалам. Она поднялась и подошла, поднимая бокал. Он поднял второй.
— Сегодня у меня был самый интересный разговор в моей жизни, — призналась Наталья.
Она явно ждала, что он скажет что-то подобное. Но Дронго молчал. Лакшина покачала головой.
— Мужчины иногда превращаются в идиотов, — произнесла она безо всякого гнева. — Давайте выпьем на брудершафт. Вы умеете пить на брудершафт?
— Конечно, — ответил он, поднимая руку с бокалом.
Их руки перекрестились. Каждый выпил из своего бокала.
— Теперь нужно целоваться, — напомнила она, — чтобы остаться друзьями.
Дронго было смешно. Кажется, у него дежавю. Когда-то он сам поцеловал другую женщину, после того как они выпили на брудершафт. А сегодня женщина предлагает ему такой способ тесной дружбы. Он неловко повернул голову и поцеловал ее в щеку.
— Да, — сказала она, — теперь мне все понятно. Кажется, я упустила свой последний шанс.
Она поставила бокал на столик. Усмехнулась. И, неожиданно схватив его сильными руками, поцеловала в губы. Поцелуй был долгим и вызывающе глубоким. Когда она наконец отпустила его, он ощутил вкус ее губ. Они пахли малиной. Или это было послевкусие ликера? Она выжидающе смотрела на него.
— И долго вы будете стоять в такой застывшей позе? — спросила его женщина. — Или мне следует самой раздевать вас? Кажется, вы настолько шокированы, что не можете даже поднять руки.
— Да, — пробормотал он. Ему не хотелось говорить, что сильный и волевой психиатр вызывал у него гораздо больше подозрений, чем хныкающий и сомневающийся сосед из соседнего номера. Но сказать подобное в такой момент — значит смертельно оскорбить женщину на всю оставшуюся жизнь. Мужчина легче смиряется с отказом. Он находит для себя тысячу различных поводов утешить свою гордость. Она недостойна меня, она недотрога, она слишком глупа, она слишком горда, она фригидна… И, наконец, она хочет, но именно сегодня не может и поэтому стесняется об этом сказать. Мужчины готовы придумать любой повод, чтобы утешить свое самолюбие и начать поиски нового объекта. У женщин так не получается. Они не столь охотно идут на откровенный контакт, но если они готовы идти на него, то отказ мужчины воспринимается ими даже не как обида, а как оскорбительный жест, свидетельствующий о том, что она вообще перестала нравиться представителям сильного пола и ее жизнь закончилась раз и навсегда, даже несмотря на возраст. Дронго об этом знал.
— Я не совсем представляю, как мне нужно поступать, — пробормотал он.
— Вы никогда не были с женщиной? — Ее очки были слишком близко.
— Я начинаю вспоминать, — признался он, — но боюсь оказаться несостоятельным.
— Почему? — не поняла она.
— Насколько я понял, самое большое удовольствие вы получили на своей даче, когда позвали туда охранника, работающего у соседей и он применил грубую силу. Боюсь, что у меня так не получится, — сказал он, сдерживая улыбку.
Она расхохоталась. И сняла очки, положив их на тумбочку. Дальше все было гораздо проще.
Глава 17
Дронго взглянул на часы. Уже половина десятого вечера. Посмотрел на женщину. Она накрылась одеялом, чтобы он не видел ее счастливого лица. Или вообще не хотела, чтобы мужчина смотрел на нее, когда она спала. Сыщик осторожно поднялся. Прошел в ванную комнату, закрыл дверь, открыл воду, встал под душ.
Кажется, сегодня он повел себя не совсем адекватно. Дело было не в том, что он сблизился с молодой женщиной, которая ему явно нравилась. Дело было в его внутренних сомнениях. Если ему предложили бы выбирать между Гаврилко и Лакшиной, определяя, кто из них мог быть возможным координатором или «страховочным» вариантом, он безо всякого сомнения выбрал бы женщину. Она не боялась крови, была явно сильным, волевым человеком. И при необходимости могла пойти до конца. Если по каким-то причинам Анастасии Асамовой не удалось бы убить своего спутника, то ее вполне могла подстраховать другая женщина. Может, это ее отпечатки пальцев и были в купе, а он наивно полагал, что их оставила молоденькая официантка.
С другой стороны, он не хотел верить в эту вероятность. Но тогда оставался только Гаврилко, который явно не подходил на эту роль. А может, именно поэтому и был выбран в качестве возможного запасного варианта? Нет. Представить его в роли убийцы было практически невозможно. Больше в вагоне никого не было. Руководитель поездной бригады? Тоже не подходит. Он должен был возвращаться в Москву, как и все остальные проводники. Это должен быть самостоятельный, независимый от остальных человек, который имеет достаточно времени, чтобы при необходимости убрать выжившего Цвераву. Самое важное условие — он должен находиться рядом с ними, в Берлине.
