Игорь Арясов - Три часа на выяснение истины
— Ты что, дядя, белены съел? Или в морду хочешь?
— А ну, верни жену, салага! — зарычал на него Евгений Александрович и, сжав кулаки, сделал полшага к открытой левой передней двери своих «Жигулей».
— Жену? Значит, это жена ваша? — Парнишка оторопел, вернулся к машине, распахнул правую дверцу. — Пожалуйста, забирайте, — он показал рукой на асфальт. Но Настенька не торопилась, и парень крикнул: — Эй, ты, вылазь к чертовой матери!
— Дурак! — бросила ему Настенька, вышла на дорогу, поправила на плече белую замшевую сумочку и вернулась в машину мужа. Парень в джинсах и его голубые «Жигули» исчезли за поворотом.
Евгений Александрович молча застегнул ее ремень безопасности. Закурил.
— Н-ну, как? Теперь веселее стало? Р-развлеклась?
— Это уже кое-что, — загадочно и незнакомо улыбнулась Настенька. — Только уж больно молоденький. Цыпленок совсем.
Евгений Александрович в это время напряженно смотрел на дорогу, по которой навстречу шел панелевоз. При последних словах жены он едва не задохнулся от гнева, сбавил скорость и тут увидел мчащийся прямо в лоб ему темно-зеленый «уазик». Евгений Александрович дрогнул, но все же догадался прибавить скорость и успел проскочить, чудом не зацепив нахальный «уазик». Кажется, за его рулем был Коля Марков, которому он в прошлом году поставил два простых зуба, хотя тот жаловался, что на золотые большая очередь. Но Евгений Александрович краем уха слышал, что Марков возит какое-то начальство не то из милиции, не то из КГБ, и не стал рисковать.
— Свежатинки з-захотелось? — Евгений Александрович поднял правую руку и сверху вниз резко хлестнул Настеньку по щеке. Та охнула, сжала зубы и замерла в кресле неестественно прямо. Оставшееся время, пока он подъезжал к дому, она плакала беззвучно, только слезы скатывались к острому подбородку, и Евгений Александрович видел, как падают они и пачкают синей тушью с подведенных ресниц белый вельвет пиджака. Дура, потом не отстирает, подумал он и нахмурился. Ничего, пусть знает, что моему терпению тоже есть предел.
У дома она молча вышла. Он наклонился, чтобы закрыть дверцу, и сказал вслед:
— Я буду работать, вернусь поздно.
В будни Евгений Александрович по вечерам работал на квартире у сводной сестры Ольги. Вот где был рай, где и душа, и тело отдыхали по-настоящему. Ольга жила с мужем и пятнадцатилетней дочерью Алкой в двухкомнатной квартире, где на кухне Евгений Александрович оборудовал вполне приличную мастерскую со всем необходимым для работы с золотом. Ключ от кухни был у него свой, туда он никого не пускал, а муж Ольги — Валентин, вечно хмельной механик птицефабрики, завтракал и ужинал через стенку, в однокомнатной квартире своих престарелых родителей, за которыми требовался постоянный уход.
Евгений Александрович позвонил как обычно: три коротких звонка и два длинных. Открыла Ольга, маленькая, полная, чернявая. Ткнув указательным пальцем в дужку золоченых очков, она посмотрела на него снизу вверх и, шмыгнув курносым носом, хмыкнула:
— Привет, братишка! Ты что такой сердитый?
— Господи! — воскликнул Евгений Александрович, воздев руки. — Такой день испортила, д-дура! Такой день!
— Настя, что ли?
— А т-то кто же?
— Вот, Женя, — сестра взяла у него связку ключей и открыла кухонную дверь. — Я тебе еще когда говорила, не женись на этой красивой стерве, не будет у тебя с ней счастья и любви.
— М-можно подумать, что ты за своего алкаша по л-любви выходила, — огрызнулся Евгений Александрович и включил плитку, чтобы разогреть металл.
— А я, Женя, вообще замуж не собиралась, хотя в институте столько предложений делали. Мне одна хорошая подруга не раз говорила, что все мужики — дерьмо, вот я и выбрала то, что поменьше и поглупее. А ты? И Владик тебе не советовал разводиться с Галей. Мало ли баб красивых? Да, мужики одинаковые. А разве мы, бабы, уж все такие разные? Или ты, Женя, еще не убедился в этом?
— Ох, и циничная ты, Ольга! — Евгений Александрович неодобрительно покачал головой.
— Я? — громко захохотала Ольга. — Век циничный, и я такая. Ну что, будешь мои монетки брать? Только чтобы вес на вес.
— Буду, — Евгений Александрович вынул из кармана аккуратный сверток. — Я захватил. Давай взвешивать. — Он снял с кухонного буфета фотографические весы. — Неси свои монеты.
— Сейчас. — Ольга вышла в большую комнату, где на диване полулежала дочь с журналом «Сэкс Дэлигнт».
— Дядь Женя пришел? — зевнула она.
— Ага. Ты бы хоть поздоровалась, — ответила Ольга и поморщилась, как от зубной боли. — Когда ты уроки учишь будешь? Могла бы журнал со словарем читать, все-таки на иностранном языке.
— Ха, здесь и без словаря все понятно, — фыркнула дочь и посмотрела на мать, которая склонилась к письменному столу и долго ковырялась ключом в Замке. — Опять монеты отдаешь?
— Не твое дело, мала еще меня учить. Собираешь кулоны и собирай. — Ольга наконец открыла замок, достала из тайника две золотые монеты, снова закрыла средний ящик, прихватила общую тетрадь с авторучкой и пошла на кухню.
— Держи, брат, здесь ровно двадцать один грамм.
— Хоть бы на грязь граммчик скинула, — сказал Евгений Александрович, внимательно глядя на стрелку весов. На одной чашечке горкой лежали кольца и золотой лом, а на другой — гирьки.
— Перетопчешься, Женя, они у меня старинные. Если бы я не любила тебя, ни за что бы не отдала. — Ольга сгребла с чашечки кольца, положила на краешек стола тетрадку. — Я тут посижу, посчитаю. Я не буду тебе мешать.
— Сиди уж, — буркнул хмуро Евгений Александрович, пряча монеты и наливая соляную кислоту в чашку, куда опустил два слитка, купленных у магаданской вдовушки.
— А я все-таки завидую тебе, твоему терпению и таланту. — Ольга подперла голову рукой. — Ты ведь самый настоящий талант. А разве твоя дура ценит его?
— Не трожь Н-настеньку!
— Нужна она мне, как рыбе зонтик, жадюга эта. И правильно ты сделал, что ни одной машины на нее не записал. И сюда я ее больше никогда не пущу. А то ведь сразу, как первый раз пришла, так к письменному столу: ой, а что там у тебя, Олечка? Фу, так я ей и сказала-показала! Ладно, работай, я запишу в свой гроссбух эти новые колечки. А ничего, Женя, список-то мой растет потихоньку, уже семьдесят девятый номер.
— И куда тебе столько? — улыбнулся Евгений Александрович, вспомнив старушку Олимпиаду Антоновну.
— Мне? Да никуда. Это все ей, — Ольга кивнула на дверь, за которой в большой комнате лежала на диване дочь. — Ей, лентяйке, все и достанется. Даже обидно. Вот талдычу ей — учи хоть английский язык. А она мне — я в Англию не собираюсь. Ну, не глупая? На гнилом Западе каждый сопляк в ее возрасте знает два или три языка, а эта дубина один как следует выучить не может. Эх, была бы я стоматологом.
— Тебе разве плохо? За один аборт берешь полсотни рублей.
— А ты за свою коронку все равно больше. Разве можно сравнивать?
— Извини, Оленька, я головой рискую. Это ж золото. И я за работу беру. А у тебя все просто: скальпелем чик — и никаких станков и приспособлений. Чтобы коронку сделать, мне попотеть надо.
— Надоело мне все это.
— А мне, сестренка, совсем не надоело. Деньги не пахнут. Это еще какой-то римский император сказал, когда ввел платные туалеты.
— Иди ты? Ну, молодец был мужик. Да, выручила тебя эта женщина. А то бы ты совсем закис.
— Она, между прочим, вчера еще золото принесла. Так что твоя главная задача — мне клиентов поставлять. Лучше приезжих, так безопаснее. Чтобы сразу мотали отсюда и никаких следов.
— Не волнуйся, когда я тебя подводила? Будут клиенты. Кстати, почем эти слитки покупал?
— Так же, по двадцать. У нее, кажется, еще есть.
— Откуда столько?
— Черт ее знает, — он пожал плечами. — Говорит, что из Магадана от мужа остались.
— А по-моему, — усмехнулась Ольга, — врет. Ворует она его в объединении.
— Ну а мне-то что? Мне безразлично. Я ведь не ворую.
— Слушай, Женя, а вдруг оно ядовитое? Ты же загремишь, если людей потравишь?
— Не волнуйся. Здесь порядок. Если бы я не стал врачом, я бы химиком был. Я его полностью от всяких примесей очищаю. Проба, кстати, уникальная, у меня еще такой не было. Но вот почему-то хрупкое оно, приходится медь для прочности добавлять.
— А не засекут клиенты?
— Так я ведь совсем немного, процентов десять для прочности.
— Да, Женя, остался ты без Эдгара совсем один.
— Такие, как он, — Евгений Александрович помешал палочкой в чашке, — долго не живут, к сожалению. Слишком он риск любил.
— А ты? Разве ты не рискуешь?
— Рисковать, Оля, надо обдуманно, наверняка. Надо знать, во имя чего рискуешь. Я считаю себя коммерсантом. Я не ворую рыжье, я его п-покупаю. Правда, вдвое дешевле, чем оно стоит, но где эта вдова его еще м-может продать? Я почти не спекулирую, заметь, я с м-металлом работаю, свой личный и немалый труд вкладываю в свободное от службы время. А любой т-труд, даже по Конституции, должен оплачиваться.
![Юрий Мишаткин - Особо опасны при задержании [Приключенческие повести]](/uploads/posts/books/133581/133581.jpg)
