Юрий Барышев - Мадам Гали -2. Операция «Посейдон»
— Не верю ни одному твоему слову, — погрозила пальцем Софья Григорьевна. А на кухне через несколько минут она спросила заговорщически:
— У тебя сегодня свидание?
— Как догадалась-то?
— Да я тебя еще такой не видела.
— Да, вечером, — ответила Галя, — я после расскажу тебе обо всем. Но пока ничего такого особенного.
После этих слов она стала присматриваться к матери, смекая, не по просьбе ли Софьи Григорьевны, Варвара познакомила ее с Зотовым. Ведь подруга пользовалась ее особой и странной благосклонностью. Неужели, и кандидатура была утверждена заранее? Если так, то они у меня доиграются.
— Думаю, что все будет, как ты хочешь, — капризно надула она губы. — Но мне поначалу так трудно, так трудно. Весь вечер пришлось говорить по-французски. С ума сойти, точно из Парижа вернулась.
— Привыкай, — улыбнулась мать. — Думаю, что тебе все-таки понравился вечер в обществе интеллигентных молодых людей.
Они встретились в четыре часа на Арбате, возле дома номер тридцать. Это на ходу, уже прощаясь, придумала Галя, не собираясь давать номер телефона этой чудовищной коммуналки. Почему тридцатый? С ним было связано что-то хорошее, детское, может, вкусное мороженое, купленное матерью во время прогулки, может, еще что-то.
Зотов, как заправский кавалер, вежливо поклонился и поцеловал ей руку. В это время откуда-то сверху долетели звуки фортепиано, причем исполнение было мастерским. Точно ее ангел все устроил так, чтобы Галя навсегда запомнила эту встречу. Ей еще никто не целовал руку — и это было очень необычно и приятно. Они гуляли по Москве до поздней ночи. Возлюбленный был при деньгах, в которых, как видно, никогда не имел недостатка. Это было просто удивительно. Уже скоро она знала о нем довольно много, задавая вопросы простодушно и невпопад, чем приводила друга в восхищение. Она хотела знать все об этом юноше из высшего общества. О семье своей Максим слишком не распространялся, сказал только, как бы невзначай, что старому генералу не было никакого дела до планов сына. Когда-то старик хотел видеть его военным, но после как-то разом передумал.
— По-моему, его переубедил Константин Рокоссовский, — заметил Володя. — А для отца это, что господь Бог.
Тут же, без перехода, он стал говорить что-то о будущей карьере, как о чем-то само собой разумеющемся. А будущее он связывал с Европой, именно — с Францией. Галя точно ждала этого естественного признания, но немного смутилась, потому что совпадение мыслей и желаний тут было абсолютным. Она и Максим как бы сблизились — и раньше, чем нужно.
— А почему ты не хочешь стать военным? — спросила она. — Ты ведь такой — ну, мушкетер.
— Мне говорили друзья, — отмахнулся он. — Мы в сто десятой все — как бы мушкетеры. Это внешнее, Галка. Мы с моими приятелями с четвертого класса больше всего любим, ты сейчас удивишься, да, кардинала Ришелье, Талейрана. Не знаю, как так вышло. Войны бывают всякие, но только тайная война решает все.
— Это-то конечно, — согласилась Галя охотно.
— В четвертом классе я перестал мечтать о славе, — рассмеялся Максим. — О славе в обычном смысле. Вся слава в этом веке, как бы точнее сказать, распределена. С одной стороны — вожди, с другой — их приближенные, кому по случаю повезло, что на глаза попались. А подлинная слава приходит к тем, кто остается в памяти народа навсегда.
— Я думала так же, — ответила Галя, — если это позволительно для глупенькой девчонки. А потом как-то перестала забивать себе голову такими материями.
Она старалась говорить в манере Софьи Григорьевны.
— Как-то я заметила, что перестала читать. Видать, переусердствовала однажды.
— Ну, Галка, ты типичная отличница, — прямо в глаза ей посмотрел Максим. — А это надолго, солнышко.
— Так называет меня мама, — улыбнулась Галя. — А еще вот так — «шонцэ».
— О как же она права, «шонцэ» — обрадовался Максим. — А она кто у тебя?
— Гм, — серьезно задумалась Галя, — говоря просто — француженка, англичанка, такой литературный спец. Я с детства замучена Прустом, Шекспиром, Беном Джонсоном…
Невинное вранье нисколько ее не смутило. Ведь по сути она была права. Образование матери, полученное до войны, давало право поставить ее, по крайней мере, наравне с генералом. То, что Софья Григорьевна не стала профессором, дело случая, рок, вторжение отца и дочерей. Но ничего, она поквитается за мать со всеми.
— А я хочу стать кардиналом Ришелье, но в равной степени и королем Людовиком четырнадцатым.
— Король — Солнце? — удивилась Галя. — Он был такой странный и милый.
— Да, он принимал министров и решал великие вопросы, сидя на горшке. Извини, что я так говорю. Но это исторический факт огромного значения — для меня. Глаза возлюбленного смеялись, мол, мы-то с тобой все понимаем.
— Это ничего, — кивнула Галя, — и ты хочешь жить за границей?
Она вдруг похолодела от этого вопроса.
— Ну, это же не скоро, — развел он руками, — придется мучиться здесь пять лет. А то не выпустят. Но рядом с тобой эти годы пролетят незаметно.
— Да что я из себя представляю, — грустно, со вздохом, сказала Галя, — так, кочка на ровном месте.
— Таких как ты, я не встречал, — серьезно ответил Максим. — Мне оглушительно повезло.
Они поглядели друг на друга и смутились.
— Ну, тогда мне повезло точно так же, — ответила она быстро и весело, сама удивляясь такой наглости. Кажется, она владела ситуацией.
Они зашли в какое-то кафе, где принялись болтать о французской живописи, в которой Галя разбиралась довольно прилично. А по ходу добрать то, что было упущено, не составит никакого труда. Возлюбленный будет щедро делиться своими познаниями, а взаимопонимание между ними установилось едва ли не совершенное. Они сошлись даже на том, что более всего из живописцев любят Камиля Коро.
— Божественный художник, — подытожил Максим, — Что ты делаешь завтра?
— Как захотим, так и поступим, — ответила Галя.
— Если ты не возражаешь, поедем завтра… ко мне… в Барвиху. Там есть дерево около нашего дома, ну точно сошло с картины Коро.
— Я устал от Москвы, не знаю, как ты, а я…
— Ужасно устала, — ответила Галя. — Вообще-то, я Москву не люблю…
— Ты не права, — усмехнулся он, — я покажу тебе настоящую Москву. А там здорово, поверь мне.
— Где? В настоящей Москве?
— Ну да, и в Барвихе…
— Занятно, — протянула Галя, догадываясь уже, что эта поездка просто так не закончится. — А грозу тоже закажешь?
— Как тебе будет угодно, — улыбнулся он.
Вторая встреча прошла без поцелуев, что немного раздосадовало Галю. Вот о чем думала она, пробираясь по длинному захламленному коридору в убогую комнату — Ришелье в четвертом классе? Когда же он своих одноклассниц начал зажимать в углах? Наверняка тогда же. Настроение было немного подпорчено этими размышлениями. Но обрадовало, что под настоящей Москвой Максим подразумевал то, что любил и хорошо знал.
— Мама, — раздраженно потребовала она вечером, — я ничего не знаю о Людовике номер четырнадцать. Как ты могла, мама, лишить меня этого уникального человека? Я чуть было не опростоволосилась. К тому же, немедленно должна влюбить себя в Ришелье. Он такой изящный, у него такой нос и такой роскошный воротник. Но я ничего не помню, кроме картинки.
— Ах, да, я все собиралась перейти к сложным материям, но ты такая занятая, доченька.
— Макс, — без всякого перехода объявила Галя, точно мать давно знает ее нового друга, — приглашает меня на свою дачу, в Барвиху. Завтра.
— Вот как? — удивилась мать. — Что это он?
— А ты знаешь, кто это? — нарочито рассеянно поинтересовалась Галя.
— Нет, — честно призналась та, — наверное тот, с кем ты недавно познакомилась в сто десятой.
— В точку, — важно кивнула Галя.
— А родители будут? — спросила мать.
— Вряд ли, — пожала плечами дочь, — по крайней мере, на вечере я их что-то не видела. Родители отдельно, Макс — сам по себе. Он такой взрослый, умный, ты не бойся, ничего такого со мной не случится.
— Я не боюсь, кормилица, — саркастически ответила Софья Григорьевна. — Ришелье, говоришь?
— Талейран, — Галя подняла вверх указательный палец и прыснула от смеха.
— Дети-дети, — покачала головой мать.
— Я пошутила, — отрезала Галя.
Под деревом, действительно, как бы сошедшим с картины знаменитого француза, Галя и потеряла девственность, в чем никогда не раскаивалась. Это великое событие совершилось по ее желанию, просто и без всякой боли. Новые ощущения были полной и совершенной неожиданностью. Казалось, что с Гали сняли невидимый покров, и она, как лопнувший бутон, радостно подставила благоухающие лепестки лучам заходящего солнца. Вдобавок ко всему, она чувствовала себя охотницей, победительницей, ничуть не умаляя в эти мгновения желания возлюбленного.
