Джек Хиггинс - Час охотника (Исповедальня)
— Нет, вы только послушайте! — обратился Девлин к Тане. — Ничего не забывает.
— Это единственная причина моих успехов, — спокойно ответил Кассен.
Они прошли в гостиную, где Кассен даже не связал Таню и Девлина, а лишь приказал им движением руки сесть на софу у камина. Сам же открыл каминную задвижку, просунул руку в дымоход и снял с крючка «вальтер», который Девлин держал там на всякий случай.
— Не хочу вводить тебя в искушение, Лайам.
— Он знает все мои маленькие тайны, — сказал Девлин, обращаясь к Тане. — Что неудивительно. Ведь мы дружны уже лет двадцать.
Горечь и ярость звучали в его словах. Не спрашивая у Кассена разрешения, он взял пачку сигарет со столика, стоявшего рядом, и закурил.
Кассен же сел за обеденный стол и поднял «стечкин».
— Эта штука сделает свое дело тихо, друг мой, ты это знаешь не хуже меня. Так что, пожалуйста, без фокусов и всяких там героических глупостей в стиле а-ля Девлин. Мне искренне жаль убивать тебя.
— Ах, друг! — вскипел Девлин. — Ты такой же друг, как и священник!
— Неправда, — возразил Кассен, — я в действительности был тебе другом так же, как и хорошим священником. Можешь спросить любого, кто видел меня в 1969 году в Белфасте на Феллс-роуд.
— Ну, ну, — сказал Девлин. — Но даже такой идиот, как я, время от времени умудряется делать правильные выводы. Твои хозяева хорошо тебя запрятали. Обучение на священника было, конечно же, частью легенды. Я не ошибусь, если предположу, что Бостонский католический семинар ты избрал потому, что я преподавал там английский?
— Совершенно верно. Ведь тогда ты был в ИРА большим человеком, Лайам. Такая связь могла иметь в будущем огромные преимущества, но тем не менее мы с тобой были и остались друзьями. От этого факта не убежишь.
— Боже мой, Боже! — Девлин сокрушенно потряс головой. — Кто ты, Гарри? Кто ты в действительности?
— Моего отца звали Шон Келли.
Ошарашенный Девлин уставился на него.
— Постой, ведь я же прекрасно его знал! Я воевал вместе с ним в Испании в бригаде имени Линкольна и Вашингтона. Ну как же, Шон еще женился на русской, с которой познакомился в Мадриде.
— Совершенно верно, на моей матери. Потом родители возвратились в Ирландию, где я и появился на свет. А в сороковом году моего отца повесили в Англии за участие в тогдашней террористической кампании ИРА. До 1953 года мы с матерью жили в Дублине, а потом уехали в Россию.
— И люди из КГБ впились в тебя, как пиявки… — сказал Девлин.
— Да, что-то в этом роде.
— Они даже обнаружили в нем особые таланты, — вставила Таня, — например, талант убивать людей.
— О нет, — мягко произнес Кассен. — После первого же осмотра меня психологом Черни решил, что больше всего я подхожу для сцены.
— А, так ты актер? — спросил Девлин. — Ну, значит, ты нашел отличное практическое применение своему таланту.
— Увы, нет. Мне недостает публики. — Кассен обратился вдруг к Тане: — Вы знаете, я сомневаюсь, что убил больше людей, чем Лайам. Чем мы, собственно, отличаемся друг от друга?
— Он воевал за то, во что верил, — страстно парировала она.
— Точно. А я, Таня, солдат и воевал за свою страну, за нашу страну. Я, кстати, не кагэбэшник, а подполковник ГРУ. — И он смущенно улыбнулся Девлину. — В определенное время меня, естественно, повышали в звании.
— Но ваши дела, эти убийства, которые вы совершали, — снова прервала его Таня. — Ведь вы лишали жизни невинных людей.
— Моя милая, без вины виноватых не бывает. Этому нас учит церковь. Несправедливости в жизни совершаются потому, что сама жизнь по сути своей бесчестна. Нам следует видеть мир таким, каков он есть, а не таким, каким мог бы быть.
— Боже мой! — вскричал Девлин. — Не успел я свыкнуться с тем, что ты — Качулейн, как ты снова превратился в священника. Ты сам-то хоть понимаешь, кем являешься на самом деле?
— Когда я играю священника, я и вправду священник, — твердо ответил Кассен. — С этим я ничего не могу поделать. Несмотря на мое прошлое, церковь имеет надо мной определенную власть. Но мое второе «я» служит моей стране. И мне незачем оправдываться. На войне как на войне.
— Очень практично, — усмехнулся Девлин. — Значит, ты в зависимости от обстоятельств руководствуешься указаниями то КГБ, то церкви. Ну и как, есть между ними разница?
— А что, это так важно?
— Черт побери, Гарри, ответь мне определенно хотя бы на один вопрос: откуда ты узнал, что мы идем по твоему следу? Откуда ты узнал о приезде Тани? Может быть, от меня?! — взорвался он. — Как такое было возможно?
— Ты хочешь спросить, как я обычно проверял твой телефон?
Кассен с пистолетом в руках стоял у бара. Он налил «Бушмиллс» в три бокала, поставил на подносе — перед собой, взял один и сделал шаг назад.
— Я пользуюсь специальной установкой, которая смонтирована у меня на чердаке. Там есть направленные микрофоны и многое другое. Так что я знал обо всем, что происходило у тебя в доме.
Девлин судорожно глотнул воздух, однако бокал в его руке не дрогнул.
— Ну что же, за лучшую в мире дружбу. — Он выпил. — И что будет теперь?
— С кем? С тобой?
— С тобой, идиот! Куда ты теперь денешься, Гарри? Домой, на российские просторы? — Он покачал головой и повернулся к Тане: — Если не ошибаюсь, Россия ему тоже не родина?
Но Кассен не чувствовал ни гнева, ни отчаяния. Всю свою жизнь он играл какую-нибудь роль, культивируя в себе то профессиональное спокойствие, которое необходимо любому исполнителю в его работе.
Для истинных чувств в этой жизни оставалось слишком мало места.
Любой поступок, плохой или хороший, представлял собой всего лишь реакцию на определенную данность, являлся составной частью сценического образа. Так, во всяком случае, он сам себе внушал. Тем не менее Девлин ему нравился, и так оно и было в действительности. А девушка? Вот уж кому совсем не хотелось причинять вреда.
Девлин, словно чувствуя многое из того, что происходило в этот момент в душе Кассена, тихо спросил:
— Куда ты собираешься бежать, Гарри? Разве есть где-нибудь на свете место для тебя?
— Нет, — спокойно ответил Кассен. — Нигде. И спрятаться тоже некуда. После всего, что я натворил, твои друзья из ИРА убрали бы меня, ни минуты не задумываясь. И Фергюсону я живым не нужен. Что он от этого выиграет? Я ему только в тягость.
— Да. Ваши тоже будут не в восторге. Если ты вернешься в Москву, тебя наверняка упрячут в лагерь. Ведь в конечном счете тебя раскрыли, а таких не очень-то жалуют.
— Верно. — Кассен кивнул. — Но тут есть еще одна тонкость: меня не хотят заполучить обратно, меня хотят ликвидировать. И они уже пытались сделать это. Но все кончилось только новыми заботами для русских.
После такого объяснения возникла вполне понятная пауза. Потом Таня спросила:
— Так что же все-таки вы собираетесь делать?
— Бог его знает, — ответил он. — Я теперь живой труп, дитя мое. Лайам это понимает. И он прав. Мне просто некуда бежать. Ни сегодня, ни завтра, ни через неделю. Если я останусь в Ирландии — меня прикончат Макгинесс и его люди, да, Лайам?
— Это уж точно.
Кассен поднялся и прошелся взад-вперед по комнате, опустив пистолет. Потом обратился к Тане.
— Так вы находите, что тогда в Друморе жизнь слишком жестоко обошлась с маленькой девочкой? А вы знаете, сколько мне тогда было лет? Ровно двадцать. Жизнь обошлась со мной не менее жестоко, когда мой отец оказался на виселице. Потом еще раз, когда мать объявила, что берет меня с собой в Россию. Потом еще раз, когда Черни разыскал меня пятнадцатилетним мальчишкой в расчете на будущий интерес КГБ. — Он снова сел, помолчал.
— Если бы моя мать оставила меня в покое, кто знает, может, свои единственный великий талант я использовал бы по-другому? Может быть, теперь я бы играл в Эбби Тиэтр, в Оли Вике или в Стратфорде? А вместо этого…
Девлина охватила глубокая печаль, и на миг он забыл все, кроме того факта, что много лет подряд этот человек нравился ему больше чем все остальные.
— Такова жизнь, — констатировал он. — Всегда находится какая-нибудь сволочь, которая тобой командует.
— Определяет нашу жизнь, ты хочешь сказать? — спросил Кассен. — Учителя, полиция, профсоюзные боссы, политики, родители?
— И даже священники, — мягко добавил Девлин.
— Да. Думаю, я понял наконец лозунг анархистов «Убей авторитет — сегодня».
На одном из стульев лежала вечерняя газета с информацией о предстоящем визите папы. Кассен взял ее в руки.
— Например, папу.
— Дурная шутка, — отреагировал Девлин.
— Почему ты решил, что я шучу? — спросил Кассен. — Ты знаешь, в чем именно заключалось мое задание? Распространять хаос, неуверенность и страх на Западе. И я раздувал ирландский конфликт, избирая разрушительные цели и нанося тяжелый урон и католикам, и протестантам ИРА и УВФ, им всем. А вот это, — и он ткнул пальцем в фотографию Иоанна Павла на первой странице, — разве не было бы самой разрушительной целью всех времен и народов? Что бы сказали на это в Москве? — Он кивнул Тане. — Вы хорошо знаете Масловского. Ему бы это понравилось?
