Чингиз Абдуллаев - Год обезьяны
Глава 10
«Между людьми, родившимися под знаками Обезьяны и Собаки, возможны некоторые отношения. Однако они мимолетны и не носят устойчивого характера. Это проблематично еще и потому, что они оба циники. И поэтому у них нет иллюзий в отношении друг к другу».
(Из восточного гороскопа)Они смотрели друг на друга и не понимали, что здесь происходит. Не понимала прежде всего Вера Дмитриевна Радволина. Она стояла между ними и переводила взгляд со своей матери на Муслима. И обратно на мать.
— Что происходит? — спросила она. — Почему вы так замерли? Вы разве знакомы? Что случилось?
Муслим стоял, словно пригвожденный к полу. Даже если бы в помещение ударила молния и появился сам ангел с крыльями за спиной, то и тогда он был бы удивлен гораздо меньше, чем одним словом, которое произнесла Вера. Она сказала: «Мама». Эта женщина, которая стояла перед ним в таком элегантном пальто и изящной шляпке, была той самой Женщиной, с которой он встретился далеким летом восьмидесятого года. А стоявшая чуть ближе Вера была ее дочерью и той самой женщиной, которую он любил холодной зимой девяносто второго. Все смешалось в его голове.
— Это вы? — спросил Муслим, обращаясь к матери Веры. — Неужели это вы, Марина Борисовна? Сколько лет прошло с тех пор?
— Двадцать четыре, — сразу ответила она, — наша встреча произошла в год Московской Олимпиады, если вы помните. Ровно двадцать четыре года назад.
— Мама, кто этот человек? — спросила Вера Дмитриевна. — Ты можешь мне что-нибудь объяснить?
— Это тот самый мужчина, о котором я тебе рассказывала, — пояснила мать, глядя на Муслима, — тот самый молодой офицер, который должен был получить назначение в Афганистан. Мы увиделись с ним летом восьмидесятого в отеле «Москва».
— Ты говорила, что он погиб, — дрогнувшим голосом произнесла Вера Дмитриевна. — Я точно помню, что ты так говорила.
— Я наводила справки, — ответила мать. — Мне сказали, что он получил тяжелое ранение и умер в госпитале. Я даже получила официальное извещение…
— Это был другой Сафаров. Григорий Сафаров из Ростова-на-Дону, — пояснил Муслим. — Его похоронка пошла к нам домой, а мое письмо отправили его родным. Потом все исправили и разобрались, где и какой Сафаров.
— Ты никогда не говорила мне, как его зовут, — мрачно произнесла Вера.
— Зачем? — спросила мать. — Он оставался только в моей памяти. Я была уверена, что его убили.
— А он воскрес и вернулся к нам через двенадцать лет, — нервно произнесла Вера. — Если бы ты тогда назвала мне его имя, возможно, у нас ничего бы не было.
— О чем ты говоришь? — повернулась к ней мать. — Это тот самый мужчина из Баку, с которым ты встречалась?
— Да, — безжалостно произнесла Вера, — это тот самый. Если бы ты сказала мне его имя, возможно, все было бы иначе…
— Но ты тоже не говорила мне, как его зовут, — возразила мать. — Я думала, что он гораздо моложе. Но как такое могло произойти? Сколько ему было тогда лет?
— Когда мы с ним встретились, мне было только двадцать восемь, а ему тридцать шесть, — быстро произнесла Вера. — Значит, тебе тогда было уже сорок шесть. А когда вы с ним встречались, тебе было… тридцать четыре года, мама, ты была на шесть лет моложе меня нынешней. И ты, — обратилась она к Муслиму, — ты спал… с моей матерью. И после этого посмел встречаться со мной.
— Я не знал, что она твоя мать, — ответил он, чувствуя себя участником какого-то дурацкого водевиля. — Мне было тогда двадцать четыре года, — напомнил Муслим, — а когда я встречался с тобой, мне было уже тридцать шесть лет. И это был мой год. Год Обезьяны.
— И он приехал сюда снова, — ужаснулась Вера, — в третий раз, мама. И первый человек, с которым он встретился, была Наташа.
— Он с ней уже переспал? — спросила гораздо более циничная мать.
— О чем ты говоришь, мама! — повысила голос Вера. — Как вообще ты можешь предполагать подобное?
— Но ты с ним спала, — упрямо напомнила мать, — ты рассказывала мне о своем потрясении, о том, как он тебе понравился. И мы тогда ждали, когда он приедет или хотя бы позвонит.
— И не дождались, — в тон матери подхватила Вера. — А сейчас он стоит перед нами, и мы с тобой заняты глупой перебранкой, пытаясь определить, с кем и когда он встречался. Он как Вечный жид, появляющийся все время в нашей семье. На протяжении последней четверти века…
— Я думала, что он погиб, — медленно повторила мать, — и поэтому не называла тебе его имени. А когда ты сообщила мне, что полюбила молодого человека из Баку, я решила, что это судьба. У меня ничего не вышло, значит, должна была попытаться ты.
— У тебя вышло, — горько заметила Вера, — даже очень вышло. Это я ничего не получила, когда он улетел. Сидела и ждала его телефонного звонка. Как все глупо получилось. Может быть, я была под впечатлением твоих рассказов о встрече с неизвестным лейтенантом из Баку, что позволила себе увлечься именно этим человеком.
— Не нужно меня обвинять во всех смертных грехах, — возразила мать, — никто не мог даже подумать, что все так произойдет.
— Но это произошло! — повысила голос Вера. — Ты можешь себе представить, в какое положение ты меня поставила? Как глупо я теперь выгляжу?
— Не нужно утрировать, — попросила мать, — ничего особенного не произошло. Давай успокоимся и будем решать, как нам действовать дальше…
— Дальше он хочет позвонить Наташе, твоей внучке и моей дочери, — нервно произнесла Вера. — А потом может произойти все, что угодно. В нашей семье, очевидно, есть генетическая предрасположенность к этому типу. Давай закончим этот неприятный разговор, мама. Я даже не знаю, что мне делать. Не знаю, что говорить. Я пойду к гостям, мне трудно с вами оставаться.
Она повернулась и, громко стуча каблуками, прошла в большой зал. Мать проводила ее долгим взглядом и снова посмотрела на Муслима.
— Я действительно рада, что ты выжил, — призналась Марина, — как будто ты воскрес из мертвых. Это так необычно. Как ты живешь, Муслим? Где ты был все эти годы?
— Воевал. Работал. Снова воевал и снова работал. В девяносто втором вернулся сюда еще раз и познакомился с твоей дочерью. Она тогда говорила, что ты находишься в командировке.
— Верно. Меня не было в городе.
— Я могу задать тебе личный вопрос?
— Конечно, — улыбнулась она. — У меня нет от тебя никаких секретов.
— Сколько тебе лет? Сколько тебе лет именно сейчас? По моим подсчетам получается где-то под шестьдесят.
— Не нужно преувеличивать, — усмехнулась она, — это всегда неприятно, а тем более в моем возрасте. Мне только пятьдесят восемь, Муслим. Я думала, что ты меня запомнишь по той единственной ночи, которую мы провели вместе. Но ты ничего не понял. И попытался повторить подобный «трюк» уже через двенадцать лет. И нарвался на мою дочь — холодную и неприступную. Ее ты решил взять длительным измором. Узнавал, где она живет, пытался выяснить, где паркует свой автомобиль, с кем проводит время. У тебя было много возможностей, ты был уже тогда следователем по особо важным делам.
— Ты все обо мне знаешь.
— Она все мне тогда рассказала. Я видела, как она страдает, когда ты не напоминал о себе, как мучается. Но ты так и не позвонил. Через два года она вышла замуж за Радволина и уехала в Стокгольм. Вышла замуж именно потому, что я настояла на этом.
— Ты всегда отличалась решительным нравом…
— Не нужно иронизировать. Я сделала так, как считала нужным. Она вышла замуж и уехала в Швецию. Тогда это была единственная возможность покинуть город, избежать нищеты и нашей постсоветской разрухи. Потом они вернулись, и она начала довольно быстро делать карьеру в мэрии Санкт-Петербурга. Я думаю, что ей во многом помог опыт этой командировки в Стокгольм.
— И твои связи, — саркастически добавил Муслим.
— И мои связи, — согласилась она. — Но в любом случае я горжусь тем, что она не сдалась и после стольких жизненных испытаний стала руководителем такого управления в нашей мэрии. Я этим горжусь, Муслим.
— Ты считаешь, что ей нужно было пройти и через эти испытания? — разозлился Муслим. — Она осталась вдовой только потому, что ее второй муж был старше ее на пятнадцать лет.
— Не тебе ее жалеть, — отрезала Марина Борисовна, — не тебе, Муслим. Ты сделал все, чтобы сломать ей жизнь. Она тогда развелась со своим первым супругом, хотя могла и немного потерпеть. Он не хотел ее отпускать, но она настаивала. Теперь понимаю, что настаивала после встречи с тобой.
— Ты специально говоришь так, чтобы сделать мне больно?
— Нет. У меня остались самые лучшие воспоминания о нашей встрече. Как женщина я буду тебе всегда благодарна. Ты мне тогда помог обрести веру в себя. Обрести некое равновесие, которого я тогда была лишена. Мне казалось, что, если мне удастся встретиться вот с таким парнем, каким ты тогда был, честным, смелым, откровенным, я многое пойму. И внутренне изменюсь. Так и получилось. Ты мне тогда очень помог. Ты даже не представляешь, каким образом. После той ночи с тобой я стала более цельным человеком, более решительным, более настойчивым. Я поверила в себя, в свои силы, в свои возможности. И поэтому я тебе благодарна… Но как мать… Ты сделал больно моей дочери. Я знаю, что только благодаря этому она стала тем, кем сегодня стала. Сумела выстоять, закалиться, приобрела необходимую жесткость, даже жестокость. Но ты разбил ей сердце, а такие вещи матери обычно не прощают…
