Джек Хиггинс - Тропа волка
Кэмпбелл снова задремал и проснулся оттого, что радист тряс Кейна за плечо:
— Через пятнадцать минут Дели, кэп!
Зевая, Кейн поднялся.
— Этот кусок пути — словно перина, правда? — улыбнулся он Кэмпбеллу.
Когда он поворачивался в сторону кабины, раздался взрыв. Из левого двигателя полетели куски металла, а потом повалил густой черный дым. Винт остановился, и «Дакота» накренилась и круто пошла вниз, Кейна сбило с ног.
Кэмпбелла бросило назад на перегородку с такой силой, что он едва не потерял сознание. Все дальнейшее происходило с ним, словно в кошмарном сне: мир рушился вокруг него, а потом удар о землю, запах гари и чьи-то крики.
Он осознал, что находится в воде, попытался сфокусировать зрение и увидел, что его тащит по рисовому полю Таннер, взор которого страшен, лицо окровавлено. Капрал выволок его наверх на плотину, потом повернулся назад и по колено в воде поспешил к «Дакоте», которая полыхала теперь очень сильно. Когда до самолета оставалось полпути, страшный взрыв разнес его в клочья.
Остатки «Дакоты» усеяли собой все вокруг. Таннер повернулся и устало побрел назад. Он поднял майора выше на плотину и разыскал жестяную коробочку с сигаретами. Когда он закуривал, его руки дрожали.
— Мы живы? — удалось прохрипеть Кэмпбеллу.
— Похоже на то, лаэрд.
— Боже милостивый! — Пальцы Кэмпбелла шарили по груди.
— Библия… — прошептал он.
— Не тревожьтесь, лаэрд, она в целости и сохранности.
Таннер вытащил ее из кармана, но в это время для Кэмпбелла стихли все звуки и пропали все краски, оставив после себя лишь тихий мрак.
В Чунцине Маунтбеттен и Стилуэлл сверяли с картой сводки о наступлении японцев, в руки которых перешла уже большая часть аэродромов союзников в Восточном Китае.
— А мне показалось, что мы уже начали выигрывать эту войну, — заметил Стилуэлл.
— Мне тоже так показалось, — кисло улыбнулся Маунтбеттен.
Дверь открылась, и в комнату вошел адъютант с телеграфным бланком в руках.
— Прошу прощения за беспокойство, сэр, но эта телеграмма из Дели помечена грифом «Срочно».
Маунтбеттен прочел телеграмму и выругался про себя.
— Хорошо, можете идти.
Адъютант вышел, а Стилуэлл спросил:
— Плохие новости?
— У «Дакоты», в которой летел Кэмпбелл, отказал двигатель, и она разбилась почти у самого Дели. Взорвалась уже на земле. Судя по всему, все документы и все мои донесения погибли вместе с ней.
— Кэмпбелл погиб?
— Нет, этот капрал вытащил его. А вот весь экипаж погиб. У Кэмпбелла серьезное ранение в голову. Он в коме.
— Будем надеяться, что он выкарабкается, — проговорил Стилуэлл, — во всяком случае, вы кое в чем оказались отброшены назад: ваше «Чунцинское соглашение» обратилось в пепел. Что вы собираетесь делать дальше? Попытаться убедить Мао подписать еще одно?
— Сомневаюсь, что мне когда-либо удастся снова встретиться с Мао. Наши с ним отношения всегда определяла поговорка «С паршивой овцы хоть шерсти клок», и серьезно я не рассчитывал, что из этого дела выйдет что-либо путное. Во всяком случае, мой опыт подсказывает мне, что китайцы редко дают возможность дважды укусить их за одно и то же место.
— Согласен, — заметил Стилуэлл, — старый лис скорее всего уже пожалел, что поставил свою подпись под этой бумагой. А как с поставками оружия?
— О, мы проследим, чтобы он получил все требуемое, потому что хотим, чтобы он активно действовал на нашей стороне против японцев. Эта затея с Гонконгом никогда не была серьезным делом, Джо. Я счел, что на этой сделке мы должны получить какую ни на есть выгоду, а кроме Гонконга нам с премьер-министром ничего в голову не пришло.
Маунтбеттен подошел к настенной карте.
— А теперь покажите мне, где точно располагаются передовые части японцев.
1993
ЛОНДОН
Глава 1
Нора Белл вышла из такси возле лестницы Святого Джеймса на Уоппинг-Хай-стрит. Она расплатилась с водителем и пошла пешком — невысокая темноволосая девушка в кожаной куртке, обтягивающей черной мини-юбке и коротких сапожках на высоком каблуке, — по виду хиппи. Она шла грациозной походкой — в каждом шаге участвовало все ее тело. Таксист видел, как она под сильным дождем раскрыла зонтик, он глубоко вздохнул и отъехал.
У ближайшего угла она остановилась, чтобы купить «Ивнинг стандард». На первой странице газеты была только одна новость — сегодня прибыл в Лондон американский президент для встречи с премьер-министрами Израиля и Великобритании по поводу событий в Палестине. Она сложила газету, взяла ее под мышку и свернула за угол, направляясь вниз к Темзе.
Молодому человеку, стоявшему в дверях дома напротив, было, вероятно, лет восемнадцать. Он был в высоких шнурованных ботинках, в джинсах и в потрепанной летной куртке. Кольцо в левой ноздре и татуированная свастика на лбу выдавали в нем типичного представителя того племени подонков, которые рыскают по улицам города в поисках жертвы. Девушка представлялась легкой добычей, и он устремился за ней, в последний момент перейдя на бег, чтобы схватить ее сзади и рукой зажать ей рот. Она не сопротивлялась и держалась совершенно спокойно. Это должно было бы насторожить его, но он плохо соображал, одержимый сексуальным возбуждением.
— Делай то, что я скажу, — прошипел он, — и я тебя не обижу.
Он потащил ее к воротам заброшенного склада. Она проговорила:
— Нет нужды быть грубым.
К его изумлению, она сама поцеловала его, лаская его язык своим. Еще сжимая ее зонтик, он не мог поверить в свою удачу, а она уже протянула свою руку, нащупывая его напрягшийся член.
— О Боже! — простонал он и снова поцеловал ее, уверенный, что другой рукой она задирает свою юбку.
А она нашла то, что искала, — пружинный нож, засунутый за резинку чулка на ее правой ноге. Она высвободила руку с ножом, лезвие щелкнуло, и она распорола им его левую щеку от глаза до подбородка.
Он завопил и отпрянул назад. Приставив острие к его подбородку, она спокойно спросила:
— Хочешь еще?
Он был напуган до смерти — как никогда раньше в своей жизни.
— Нет, ради Бога, нет!
Она вытерла лезвие о его куртку.
— Тогда вали отсюда.
Он вышел под дождь, но потом обернулся, прижимая платок к щеке.
— Сука! Я разделаюсь с тобой за это.
— Ничего подобного. — Ее акцент несомненно был акцентом ольстерских ирландцев. — Ты поскорее побежишь в ближайшую больницу, тебя там заштопают, и все это происшествие послужит тебе впредь наукой.
Она проследила, как он выходил, потом сложила нож, засунула его обратно за верхнюю резинку чулка, покинула склад и продолжила путь к Темзе. Там она прошла по набережной и остановилась наконец у старого склада, в воротах которого была маленькая калитка. Она открыла ее и вошла внутрь.
Там царил полумрак, но в дальнем конце склада в застекленной конторке горел свет. Когда она направилась к нему, из темноты возник молодой смуглый человек с браунингом в руке.
— А ты кто такой? — спросила она.
Дверь конторки открылась, и из нее вышел невысокий мужчина в бушлате со взъерошенными темными волосами.
— Это ты, Нора?
— А кто же еще? — ответила она. — А это твой друг?
— Али Халаби, познакомься, это Нора Белл. Проходите.
— Извините меня, — сказал араб.
Она не обратила внимания на его слова и стала подниматься по лестнице. Молодой человек последовал за ней, не преминув с одобрением отметить про себя аппетитность бедер, которые туго обтягивала юбка.
Когда она вошла в офис, человек в бушлате обнял ее за плечи.
— Черт меня побери, ты все хорошеешь! — и торопливо поцеловал ее в губы.
— Побереги свои песни для других.
Она положила зонт на стол, открыла сумочку и извлекла из нее пачку сигарет.
— Под юбкой у меня спрятано кое-что, Майкл Ахерн. Я слишком давно знакома с тобой.
Она зажала сигарету губами, и араб торопливо поднес к ней свою зажигалку. Он повернулся к Ахерну.
— Леди тоже в вашей организации?
— Нет уж, я не собираюсь в эту поганую ИРА,[5] — сказала она. — Мы по части кайфа, если вы понимаете, о чем я говорю.
— Мы с Норой вместе были в Ольстерских добровольных силах, а потом в «Красной руке Ольстера», — объяснил Ахерн, — пока нам не пришлось заняться другим делом.
Нора хрипло рассмеялась.
— Пока нас не выбросили оттуда. Старое бабье, вот что они такое. Мы, видите ли, убивали больше католиков, чем они считали нужным.
— Понимаю, — сказал Али Халаби. — Так вы против католиков или против ИРА?
— А мне без разницы, — ответила она, — я из Белфаста, мистер Халаби. Мой отец был армейским сержантом, и его убили в Фолклендской войне. А в восемьдесят шестом бомбой ИРА на улице были убиты мои мать, младшая сестренка, старый дедушка — все мои родные. Можете считать, что с тех пор я занята местью.
