Спасти «Скифа» (СИ) - Кокотюха Андрей Анатольевич
Хойке восхищался находчивостью и отчаянной смелостью Терезы. Приложив поистине титанические усилия, она выяснила, у кого из посетителей вскоре будет день рождения. Потом уговорила хозяина позволить ей подготовить небольшой сольный номер в честь именинника. Хотя в труппе уже была своя прима, хозяин согласился – пускай, разнообразие не помешает. Выход Терезы Берг – так она просила объявить себя, – подался, как маленький сюрприз. И то, что туповатый хозяин принял за обычный музыкальный номер, вызвало в зале фурор, бурю восторженных криков, а Тереза не только сорвала аплодисменты, но даже бисировала.
Она вышла одетая, как Марлен Дитрих, – черный цилиндр, чулки и корсет того же цвета, исполнив знаменитый шлягер из скандально популярного в Германии фильма «Голубой ангел». Его не показывали в Советском Союзе, но однажды Тереза видела, как здесь, в офицерском клубе, подобный номер исполнила, сорвав бурю аплодисментов, заезжая немецкая певичка, гастролировавшая по тылам для поддержания боевого духа офицеров вермахта. Тереза, которая вместе с другими девушками из варьете в тот вечер стала по распоряжению хозяина официанткой, успела подсмотреть именно тот самый номер. Она видела реакцию немцев и рассчитывала на такой же эффект. Даже, набравшись смелости, заговорила с актрисой по-немецки, что той очень польстило: эта дикарка выучила немецкий язык и хочет понять немецую культуру. Она охотно рассказала Терезе, что это было и почему номер называется «Голубой ангел».
Расчет оказался точным. Уже на следующий день господа требовали «ангела» снова и снова. Тереза Берг на протяжении недели сменила прежнюю приму, к ней выстроилась очередь из почитателей, и она немедленно стала извлекать из создавшейся ситуации пользу, взяв установку на высшие чины и остановив свой выбор на пожилом, но молодцеватом генерале. Связь с ним помогла Терезе и ее матери пережить первую голодную зиму, им выделили квартиру, даже с двумя комнатами – Тереза не всегда ездила к любовнику, бывало, он также посещал ее. Во время таких визитов мать по негласному соглашению должна была находиться в своей, маленькой комнате, даже не выходить к столу – она ведь по возрасту годилась любовнику дочери в лучшем случае в младшие сестры.
Так прошел еще год, но в январе, сразу после поражения немцев под Сталинградом, покровителя Терезы срочно отозвали в Берлин, и он под большим секретам шепнул: возможно, скоро начнется грандиозное отступление, им с матерью лучше не оставаться в Харькове. Только теперь, после всего, что произошло, Тереза Берг-Береговая не могла сбежать даже в Богодухов – за связь с немцами полагается смертная казнь, даже нет надежды на тюремный срок и лагерь: им с матерью обязательно припомнят сосланного за антисоветскую пропаганду отца. Любовник, скрепя сердце, пообещал подвезти женщин до Киева, но не дальше – там они получат соответствующие рекомендации и должны устраиваться сами. Другого выхода Тереза с матерью не видели.
А в Киеве оказалось еще хуже. Работы долго не было, с крышей над головой тоже возникли сложности. Правда, все-таки удалось кое-как обосноваться, и тут – новости: немцы снова заняли Харьков. Возможность вернуться обратно представилась очень скоро, и Тереза, оставив пока мать в Киеве, решила выяснить, можно ли восстановить свой прежний статус. Хотя обстановка в городе оказалась более напряженной, чем прежде, все-таки немцы достаточно быстро восстанавливали нарушенный порядок, словно доказывая самим себе: ничего не меняется, имели место только временные трудности, теперь мы уже пришли, как обещали, на века. Даже хозяин казино оказался тем же, он охотно принял Терезу обратно, познакомил с генералитетом, среди прочих оказался генерал Вернер…
Начальник харьковского гестапо легко восстановил эту одиссею. На первый взгляд все казалось правильным, рассказ Терезы Берг подтверждался, даже нашлись очевидцы. Однако Хойке не был бы самим собой, если бы не попытался копнуть глубже. У такой удачливой дамы, предположил он, всегда есть недоброжелатели, завистники, а такие люди обычно готовы рассказать и не только гестапо то, что предмет их зависти и ненависти может, по их мнению, скрывать.
И Хойке не ошибся.
Ему привели парикмахершу, в свое время ходившую с матерью Терезы в один гимназический класс и даже жившую с ней по соседству. При их разговоре никто не присутствовал – таково было условие Хойке. Кроме, разумеется, завербованного переводчика, которому начальник гестапо по окончании беседы пригрозил расстрелом за разглашение. Причем убьют переводчика не сразу – сначала им займутся в подвале… Переводчик очень хорошо знал, что происходит в гестаповском подвале, как и то, что Хойке – хозяин своего слова. Особенно если это касается пыток и смертей: всякий, кому начальник гестапо обещал это, получал обещанное без промедления.
А узнал Хойке страшную тайну семьи Береговых: у матери Терезы была еврейская кровь. Ее бабушка – выкрещенная еврейка, вышла замуж за харьковского разночинца.
Наполовину… Но даже одной сотой капли достаточно для того, чтобы причислить и мать, и ее дочь к категории расово неполноценных со всеми вытекающими отсюда последствиями. Однако разоблачение и арест Терезы Берг начальника харьковского гестапо сейчас не интересовали. Гораздо полезнее для его дела, используя эту информацию, убить сразу двух зайцев.
Первое – запротоколировать сведения как о еврейском происхождении Терезы, так и о связи с ней генерала Вернера: кто знает, когда гестапо сможет дернуть за этот крючок, но в то, что воспользоваться стечением обстоятельств и получить компромат на высший чин армии вермахта нужно, Хойке даже не сомневался. Интимная связь с еврейкой – такое не прощают, это – хороший рычаг.
Второе – нажать на саму Терезу Берг и без особых ухищрений завербовать ее в качестве агента гестапо. Причем – бесплатного. Она, боясь разоблачения, сама станет докладывать, о чем говорит с ней в постели генерал Вернер.
Тереза редко выходит из дому без сопровождения – ее охраняют. На жизнь и здоровье женщин, которые сожительствуют с немцами, покушения происходят чуть не каждый день, подобные акции – не инициатива подполья, население само ненавидит «немецких овчарок», озлобленные, голодные и отчаявшиеся люди готовы вымещать накопившуюся злобу на ком угодно. Тем не менее Терезе нужно хорошо питаться, а еще – покупать дорогие вещи и драгоценности. К подобному способу обеспечить себя на случай, когда уже не на кого будет надеяться, Тереза приспособилась еще с прошлой оккупации. Связь с барыгами и менялами со всех городских базаров она поддерживала регулярно, теперь быстро восстановила контакты, тесно общалась с ними, а в последнее время они вообще приходили к Терезе на квартиру.
Такая публика тоже очень интересовала Хойке.
Особенно – сейчас, когда Брюгген фактически отодвинул его на периферию «дела Скифа» и он получил возможность плотнее заняться другим, не менее важным расследованием.
В первый раз начальник гестапо пришел к Терезе именно так – ранним утром. Неспешно уходил апрель, так рано еще не рассветало. Хойке, зная, что генерал уехал, ответил через дверь: «Поручение от господина Вернера!», – а когда женщина показалась на пороге – резко втолкнул ее в квартиру, проходя сам и заперев дверной замок на два оборота. Он не афишировал свой визит, любовница генерала должна была стать его личным агентом. Хойке по такому случаю даже надел штатский костюм, что делал крайне редко – в нем он сам себе не нравился, такой вид напоминал о временах, когда он еще только начинал службу, ходя в филерах.
Все равно Тереза узнала его – она знала в лицо и предшественника, но, как и с предыдущим шефом гестапо, с ним тоже старалась не встречаться. Хойке не зажигал свет, беседовали в предрассветном полумраке, при задернутых шторах. Точнее, говорил в основном он – Тереза, хорошо говорящая по-немецки, молчала, слушала, и ее трясло от страха мелкой дрожью. Решив, что шантаж нужен Хойке для определенных целей, она быстро стала раздеваться. При других обстоятельствах он принял бы предложения себя, как должное, как обязательное дополнение к сотрудничеству. Но начальник гестапо искренне брезговал еврейками, даже если они – не чистокровные, даже не наполовину, а примерно на четверть. Он тогда в приступе яростной вспышки – как она могла предложить такое немецкому офицеру! – наотмашь хлестнул Терезу по лицу, сразу же объяснив: «Ничего, генерал увидит, скажешь – упала. Он поверит, решит – снова перепила, он знает, что ты пьешь в одиночку. Не так сильно, чтобы совсем уже ни на что не годиться. Но иногда тебя заносит». Заодно дал понять: он знает о ней больше, чем она может себе предположить.
