Николай Еремеев-Высочин - Афганская бессонница
В комнате мы были одни. Командир Гада разыграл небольшую пантомиму: телефонная трубка, говорить, потом ткнул в меня — ты попросишь, чтобы дали позвонить. Голову он не терял — учитывая чрезвычайное происшествие, я был вправе сообщить об этом на Большую землю.
Мы прошли с ним в штабную комнату. Там дежурил тот же парнишка, что и вчера. Увидев меня, он поздоровался и приложил руку к груди — сейчас этот жест означал, что он мне сочувствует. Похоже, все уже знали.
Парнишка застучал клавишами спутникового телефона, и на экране всплыл номер Льва. Я был прав, номера звонков оставались в памяти. Я кивнул, и парнишка послал сигнал.
— Але! — раздался в трубке голос Льва.
— Лев, это Паша, привет!
— Ну наконец-то! А мы уже ждем не дождемся.
Он сказал «мы». Да и голос у него был наигранно-довольным. Но сейчас для меня сын Гады был не на первом месте.
— Лева, подожди! Тут у меня проблема.
Я коротко рассказал ему, что произошло. Командир Гада, очевидно, понял это и терпеливо ждал. А я пока боялся успокоить его жестом, не был уверен.
— Какая нужна помощь? — спросил Лев.
— Как ты можешь помочь? Если сделал, о чем я просил, это снимет у меня с души один камень.
— Ну а как же! — Лев был явно горд своей расторопностью. — Папаша с тобой?
— Да, рядом.
— Дай ему трубочку!
Я протянул трубку командиру Гада. По тому, как он выхватил ее у меня, я понял, что ради сына он действительно был готов на все.
После первых жарких реплик он замолчал. Его губы, пока он слушал своего благословенного отпрыска, контрабандиста и наркоторговца, расплылись в блаженной улыбке, обнажая желтые корешки. А как я объясню парнишке-дежурному, почему к разговору с русскими по поводу похищения моих товарищей понадобилось подключать говорящего только на дари командира моджахедов? С кем вот он сейчас говорит?
Командир Гада выпалил пару горячих фраз — типа «Сыночек, держись! Папа любит тебя!» — и протянул трубку мне.
— Паша, Паш! Это ты опять?
— Я. Говори, Лева!
— Ну, в общем, с этим делом порядок, ты понял.
— А кассеты?
— Будут завтра бортом.
Борт — это военный самолет, вне расписания.
— Не волнуйся, у меня все идет по плану, — продолжал свой торжествующий отчет Лев. — Маршрут ни на что не жалуется, кушает хорошо. Ты давай находи своих ребят и завтра домой! Ты помнишь, что у них завтра последний день сладкой жизни?
— Я помню.
В комнату засунул голову Наджаф:
— С вами хочет поговорить доктор Абдулло. Я кивнул: сейчас иду.
— Ну, ты там хоть не простыл? — для порядка уточнил Лев.
Я как раз простыл: в носоглотке у меня уже резало, как бритвой. Но я заверил его, что чувствую себя прекрасно, и мы распрощались до завтра. Лева понял так, что мы увидимся в Душанбе. Но я в этом уверен не был.
Я поблагодарил парнишку, жестом попросил командира Гада дождаться меня и пошел с Наджафом. Лев сказал странную фразу «кушает хорошо». Это была кодовая фраза, о которой мы договорились перед отъездом. Она означала «быть арестованным, под стражей, в тюрьме», и, по идее, произнести ее мог только я. Что, если, отощав на казенных харчах, сын Гады теперь отъедался где-то у своих родственников, и Лев случайно произнес эти слова? Возможно, ведь лишь я мог вдруг потерять свободу! Но на эпилептоида такая небрежность была не похожа. А если сын Гады по-прежнему был в тюрьме, только Лев нажал на него, чтобы тот успокоил отца? Это было опасно. Хотя Лев на дари и говорит, парень мог по телефону сказать отцу все, что угодно. И тогда наша сделка в лучшем случае не состоится. А в худшем этой Гаде, которая реально рискует жизнью, наша попытка надуть его может не понравиться!
Мы с Наджафом пересекли двор и вошли в длинное здание, отведенное для VIP-персон. Статные телохранители у входа снова первыми поздоровались со мной — хорошая школа!
Постучав в одну из дверей, Наджаф толкнул ее и, убедившись, что меня готовы принять, посторонился. Я вошел в небольшую, хорошо протопленную комнату. Доктор Абдулла работал за столом, на котором стоял ноутбук и еще один спутниковый телефон. Напротив него на стуле сидел Фарук. Говорил в основном он: четко, ясно, излагая все варианты и потом отметая одни и оставляя другие. Тоже хорошая школа!
— Паша, смотри к каким выводам мы пришли! — Фарук говорил с ударением на последний слог, «паша», и это звучало как «государь». Но сейчас мне было не до смеха. — Значит, твои ребята точно не заблудились. Их точно не задержал наш патруль. Все патрули с нами на постоянной связи и в любом случае не сделали бы этого без нашего разрешения — о вас здесь все знают. Твоих ребят вряд ли похитили крестьяне или случайные люди. Американские ботинки, отпечатки которых вы видели, поступили к нам только в начале недели, и на черном рынке их пока нет.
Фарук засмеялся — темперамент не обманешь, природная веселость брала верх, несмотря на грустную ситуацию. Я нехотя улыбнулся ему в ответ.
— И кто тогда это мог сделать?
— Варианта ровно два. Или талибы — но они стоят на запад от города, а вы были на востоке. Или кто-то из своих. Ты сам понимаешь, люди бывают разные. Тем более когда идет война. Мы, например, очень строго наказываем за мародерство, но время от времени всякое бывает.
Я знал. Пайса! Пайса!
— Зачем похищают людей? — стал рассуждать я. — Это имеет смысл, только если ты можешь запросить выкуп или поставить другие условия. Для этого нужно быть в относительной безопасности — незаметным или вне подозрения. А у меня ощущение, что здесь все на виду. Хотя местные, может, и нет.
Местные точно нет! Если, конечно, командир Гада выполнил свое обещание и выкрал для меня «Слезу дракона».
Тут на меня накатил настоящий приступ тошноты. Мне часто приходится ежиться, когда профессиональные требования не вписываются ни в какие, даже самые гибкие и терпимые, моральные рамки. Что за поганая работа! Нет, правда! Вот я сижу здесь и жду помощи от людей, которых я хитростью лишил их национального достояния. Может, Гада меня и надул, но я-то со своей стороны сделал все, чтобы выкрасть камень! Нет, по приезде в Москву я потребую, чтобы Масуду поставили безвозмездно целую эскадрилью. Хотя кто меня будет слушать? М-да… Тогда уж лучше пусть эта Гада меня обманет!
Доктор Абдулла и Фарук совещались на дари.
— Честно говоря, мы пока не понимаем, какой смысл было похищать двух журналистов, — сказал доктор Абдулла. — Спрятаться здесь негде. Ночью все дороги перекрыты, а с самого утра мы начнем прочесывать и город, и окрестности. Поверьте, мы бросим на поиски ваших друзей столько сил, сколько сможем.
— Чем я могу помочь? Я мог бы запросить помощь в Душанбе. Не знаю, смогут ли они, но попытка не пытка.
— Зачем? — голос доктора Абдуллы звучал мягко и тихо, как у Масуда. Он, похоже, бессознательно подражал своему учителю. — Нам нравится, когда русские приезжают сюда, как вы.
Бедняга, знал бы ты!
— А не как тогда, на танках, — заключил доктор Абдулла.
Мы распрощались. За мной заедут рано утром, когда начнется операция.
— Я сейчас распоряжусь, чтобы тебя довезли, — сказал Фарук, выходя вслед за мной.
— Не надо, я не боюсь! И дорогу отсюда я уже хорошо знаю.
— Нет-нет, мне так лучше будет спаться.
Мы вышли во двор. Ночная свежесть окончательно разогнала туман, и под яркими звездами было почти светло. Одинокая фигура отделилась от крыльца штабного дома — это был командир Гада.
Мне бы это в голову не пришло, настолько это могло показаться подозрительным, но Фарук тут же окликнул его по имени. Вернее, по должности и фамилии — командир Гада.
Короткие переговоры, и Фарук повернулся ко мне:
— Это — командир Гада из отряда, в котором вы снимали, знаешь его?
Я кивнул.
— Он как раз направляется к себе в казарму и доведет тебя до самой гостиницы.
— Ну, хорошо. Спасибо. Фарук засмеялся.
— Выше голову! Все будет хорошо!
— Иншалла!
Мы с Гадой, нагнувшись, прошли под шлагбаумом и повернули на улицу, вдоль которой справа тек арык. Она вела прямо к казарме и нашему гостевому дому. Лежащая у бетонного забора крупная худая дворняга с вырванными клочками шерсти по всему телу поднялась и затрусила нам вслед. Гада дождался, пока мы выйдем из зоны слышимости, и тут крепко сжал мне руку повыше локтя. Что точно он говорил, я, естественно, не понимал, но смысл сообщения был ясен. Его сын был на свободе и всем доволен. А раз он доволен, доволен и отец. Наверно, Лев сказал, что маршрут хорошо кушает, чисто случайно — парень был где-то у родственников.
Я был уверен, что со своей стороны командир Гада не сделал ничего. Что он сейчас заверит меня, что он непременно принесет мне камень, но фарда, завтра. И у меня даже не будет возможности уточнить, что фарда его сын, вместо того, чтобы получить сто пятьдесят тысяч, может запросто вернуться в тюрьму. Однако, дойдя до места, где дорога шла краем поля, Гада остановился.
