Джон Пристли - Затемнение в Грэтли
Через минуту влетела она, с треском захлопнула дверь и, увидев, где мы находимся, свирепо набросилась на меня:
— Господи! Привести меня сюда! Да как у вас нахальства хватило!
В это мгновение что-то тихо щёлкнуло: нас заперли снаружи. Шейла тоже услышала этот звук и стала яростно дёргать дверную ручку.
— Одну минуту, — спокойно остановил я её, когда она уже собиралась снова заорать на меня. — Прежде чем устраивать сцену, взгляните-ка. — И я показал ей записку.
— А мне передали записку от вас! — ахнула Шейла. — Где она? Ах, да, я же её порвала… Но неужели вы не видели, что это совсем не мой почерк?
Я не спросил, каким образом, по её мнению, я мог это увидеть. Нужно было поскорее успокоить её. Вероятно, тот, кто это подстроил, как раз и рассчитывает, что Шейла начнёт скандалить, шуметь, колотить в дверь и наше пребывание здесь вдвоём станет достоянием гласности.
— Послушайте, Шейла, — начал я, — кто-то послал нам фальшивые записки и теперь запер нас. Не знаю, какая у него цель. Это или просто идиотская шутка, или что-нибудь похуже. Но самое лучшее — отнестись к этому хладнокровно. Мы пришли сюда поговорить — так давайте поговорим. И не беспокойтесь, дело ограничится одним разговором, дальше этого я не пойду. Тем более, — я усмехнулся, — что подобная спальня, как ничто, способна удержать человека от глупостей. Её следовало бы показывать молодым людям, которые собираются постричься в монахи. Ну, присаживайтесь и перестаньте нервничать.
Мои слова произвели желаемое действие. Шейла села на диванчик и, глядя, как я устраиваюсь в кресле, вдруг захихикала.
— Не хватает только новеньких чемоданов и конфетти на полу, тогда было бы прямо как свадебное путешествие.
— Ну, а на самом деле ничего похожего, — сказал я, не зная, с чего начать, потому что мне не хотелось слишком много ей выкладывать. Мы помолчали.
Совершенно неожиданно Шейла сказала:
— Поцелуйте меня.
Я выпучил глаза.
— Господи помилуй, минуту назад вы готовы были закатить истерику, а сейчас…
— А сейчас совсем другое дело, — перебила она нетерпеливо. — Я знаю, что через минуту вы заговорите серьёзно и, наверное, очень строго, а несмотря на это, вы мне всё-таки нравитесь. И я буду спокойнее и увереннее, если вы меня поцелуете. Просто по-дружески, ласково — больше ничего.
Я поцеловал её «ласково и по-дружески», ибо мне, безусловно, хотелось, чтобы она была «спокойнее и увереннее». Но из предосторожности немедленно после этого ретировался в кресло. И даже закурил трубку.
— Ну-с, Шейла, — начал я, — во-первых, имейте в виду, что всё, сказанное здесь, должно остаться между нами. Второе: ваша личная жизнь меня ни капельки не интересует, и я не стал бы в неё вмешиваться просто ради собственного удовольствия.
— Я вам нравлюсь? — спросила она со свойственной ей детской непоследовательностью.
— Да, Шейла, нравитесь.
— Я так и думала. Я вам нравлюсь, но вы меня осуждаете, так, что ли?
— Да, что-то в этом роде, — улыбнулся я. — Ну так вот. Когда я вас увидел в первый раз в баре «Ягнёнка и шеста», я сразу понял, что где-то вас уже встречал. Потом вспомнил где, но на всякий случай проверил, навёл справки — очень осторожно, так что вы не беспокойтесь, — и теперь знаю почти всё.
Шейла вдруг сникла.
— Вы, наверное, видели меня на «Герцогине Корнуэльской»? — спросила она.
— Да. Помню, один молодой человек, с которым я познакомился на этом пароходе, был от вас просто без ума. Вы работали там в дамской парикмахерской, и звали вас тогда Шейла Уиггит. Потом вы спутались с каким-то пассажиром, вышел скандал, и вас уволили.
— И уже не в первый раз, представьте себе, — сказала Шейла жалобно и в то же время с некоторым вызовом. — Другим девушкам всё сходило с рук, а Шейле стоило споткнуться — и готово, тотчас начинались сплетни, и её выгоняли. Вот ведь подлая судьба! Вы не поверите, но очень много раз я теряла работу именно из-за того, что не хотела ответить «да». Началось это, когда мне исполнилось шестнадцать лет и я поступила в кондитерскую. Хозяин считал, что мы, девушки, такая же его собственность, как и вся кондитерская. Вас, кажется, зовут Хамфри? Так вот, Хамфри, не думайте, что я оправдываюсь, но я вам говорю: мне в жизни не везло с самого начала. Отец нас бросил, когда я была ещё совсем маленькая. Ни сестёр, ни братьев у меня нет, а мать добрая, милая женщина, но отчаянная дура.
— Пусть так, но вы же не на скамье подсудимых. Ну, а что это за история с вдовством в Индии?
— Мне надоело быть тем, что я есть, и я решила превратиться в другую женщину — милую, чистую и печальную, и разумеется, из высшего круга. Купила себе красивые траурные платья, поехала в Солчестер и на последние десять фунтов сняла номер в гостинице, где было много офицеров. Рассказала нескольким женщинам свою грустную историю — как я сразу после свадьбы уехала с мужем в Индию и там он внезапно умер — и почти внушила себе, что это правда, и не могла без слёз рассказывать о своём несчастье. Недели через две я стала невестой Лайонела, который верил каждому моему слову. У меня тогда уже не было ни гроша, и я сочинила басню об умирающей старой тётке и уехала в Шотландию. Там я месяца два работала официанткой. Потом я сказала Лайонелу, что тётка перед смертью разорилась и ничего мне не оставила. Но Лайонел всё-таки женился на мне. И дальше надо было держать ухо востро, чтобы никто меня не поймал на вранье насчёт моей прежней жизни. Знали бы вы, сколько приходится сочинять, когда выдаёшь себя за другую, совсем на тебя непохожую. Хотя мне это нравилось, мне даже часто казалось, что я и есть эта другая. Но иногда — особенно последние несколько месяцев — мне до чёртиков надоедает это глупое враньё. Часто меня так и подмывает крикнуть им всем в лицо, что никогда я не училась в Париже, не была представлена ко двору, не ездила в Индию, что я ничтожная незаконнорождённая девчонка из предместья, что мыла посуду, скребла прилавки, подавала пиво…
— А что же худого в том, что вы подавали пиво?
— Ничего, но пускай уж лучше это делают другие, — возразила Шейла. — Вы себе не представляете, Хамфри, среди каких идиотов и снобов я живу. Женщины, с которыми мне приходится встречаться — не здесь, а когда я хожу с Лайонелом в гости, — это что-то невообразимое! Но приходится продолжать. А знаете, сколько раз я выворачивалась ну просто чудом!
— Скажите откровенно, Шейла, почему вам приходится это продолжать?
Мы, наконец, дошли до главного. Она ответила медленно и не сразу:
— Вы, конечно, думаете, потому, что не хочу, чтобы меня изобличили, не хочу опять попасть в судомойки. Это верно. Но есть и другая причина. Когда я выходила за Лайонела, я его не любила. А теперь люблю. Он не мешает мне кутить и развлекаться, но для него я всё та же заплаканная бедная милая малютка в трауре, у которой так трагично сложилась жизнь. И если он узнает, что я столько времени обманывала его и его родных, он мне никогда этого не простит. Наверное, и видеть меня больше не захочет.
Она умолкла и начала тихонько всхлипывать. В глазах блеснули слёзы. Немного погодя я встал и положил ей руку на плечо, а она прижалась к этой руке мокрой щекой.
— Не расстраивайтесь, Шейла. Спасибо, что вы мне всё это рассказали.
— Господи, да я бы часами могла рассказывать! Не благодарите меня. Это ведь такое облегчение — выговориться и перестать притворяться. — Она уже успокоилась; я предложил ей сигарету, и она её взяла. — А в чём, собственно, дело? Кто вы такой вообще?
— Человек без определённых занятий, — ответил я. — Но вы можете мне верить. Теперь скажите мне вот что — это очень важно: кто-нибудь ещё знает или догадывается, что ваши рассказы — сплошная выдумка?
Она попробовала схитрить.
— Кто же может об этом знать? — спросила она вызывающе.
Я сурово посмотрел на неё.
— Я сказал, что это очень важно. Не будем попусту терять время. Шутники, которые заперли дверь, могут скоро прийти. Говорите же: кто знает или догадывается?
У неё задрожали губы.
— Не понимаю, какое вы имеете право… Вас это не касается.
— Ну, ладно, карты на стол, — сказал я внушительно, потому что медлить было нельзя. — Я здесь для того, чтобы помешать кое-кому продавать родину. Один из способов, которым эти предатели заставляют людей работать на них, — шантаж. То есть они угрожают человеку разоблачением и ловко используют свою власть над ним. Ясно?
Она кивнула головой.
— Я так и знала. Не зря вы мне показались каким-то странным.
— Дело не во мне. Я сразу понял, что вы притворяетесь и что вы чего-то боитесь, а значит, те, кого я выслеживаю, легко могут вас использовать. Ну, говорите же, Шейла. Время идёт.
— Один человек наверняка знает. И ещё двое, по-моему, о чём-то догадываются. Миссис Джесмонд и мистер Периго. Посматривают на меня и ехидничают… должно быть, догадываются.
