Р. Шулиг - Белые линии
— Значит, вы уже собираетесь, пан Выдра?
Выдра только кивнул вместо ответа, нагнулся и стал что-то перебирать в нижних ящиках. Он будто устыдился того, что был застигнут в минуту проявления слабости. Он вытащил замусоленную папку и машинально перевернул листы. Уголовный кодекс, свод законов, служебные инструкции.
— Да, собираюсь, вот немного и загрустил.
— Почему? — Девушке хотелось как-то подбодрить его. — Ведь вы с таким нетерпением ждали, когда будете иметь время выращивать ваших ангорских кроликов.
— Это так, только... — Выдра не закончил фразу. Среди бумаг он что-то нашел. Фотография! Он долго смотрел на нее, потом подал Бланке: — Посмотри, каким я был, когда мне было тридцать. Тогда мы еще ходили в жандармской форме. Хорош парень, правда?
— Хорош, — засмеялась Бланка.
— Только служба в полиции, моя дорогая, это не профессия, это удел, — продолжал Выдра свои рассуждения. — Удел, от которого уже не избавишься до самой смерти. Ведь я без службы сойду с ума с моими кроликами.
Он медленно вытащил из кобуры пистолет, тщательно проверил магазин и ствол, чтобы убедиться, что они пустые... Подержав пистолет напоследок в ладонях, он положил его затем на самый верх кучки предметов, олицетворявших всю его бывшую жизнь.
— А к кому ты, собственно, пришла? К Земану?
— Почему именно к Земану?
— Ну, я думал... Мне всегда казалось, что у него глаза так и постреливают в твою сторону, когда ты проходишь мимо.
— Я пришла за Лойзой Бартиком. Товарищ Кршиж срочно созывает внеочередное совещание районного комитета КПЧ.
— Лойза в соседней комнате, у начальника. Не знаю, отпустит ли его сейчас Блага.
В этот момент снова раздался протяжный жуткий крик. Потом второй.
Бланка испугалась:
— О господи, что там происходит?
— Допрос, — объяснил ей Выдра. — Обрабатывают того парня, которого мы схватили ночью.
— И при этом его бьют?
Выдра обиженно выпрямился:
— В этом отделе еще никого никогда не били, запомни, девочка. Во всяком случае, при мне! — Он все же вышел в соседнюю комнату, однако тут же вернулся, бледный, с нервной дрожью в пальцах. — Он сейчас придет. Его отпустили. — После этих слов он тяжело оперся о дверной косяк, будто ему сразу стало плохо.
— Что с вами, пан Выдра? — подскочила к нему Бланка.
— Ничего, ничего... — И, как бы отгоняя кошмарный сон, он добавил: — Мне кажется, что мои мечты об ангорских кроликах пока что останутся мечтами!
Глаза допрашиваемого, расширенные от ужаса, лихорадочно бегали, по шее стекали ручейки пота. Надпоручик Блага положил перед собой на столе пистолет, придвинул стул и сел на него верхом.
— Кто тебя укрывал? Отвечай! Кто показал тебе путь к границе? Отвечай! С кем ты имеешь связь здесь? Их имена! Отвечай!.. Отвечай!.. — При каждом вопросе он бил линейкой по столу, и звуки эти были такими громкими, что напоминали выстрелы. Потом он неожиданно схватил пистолет и приставил его к виску допрашиваемого. — Вот этой хлопушкой я отстрелю тебе нос, уши и пол-лица, если не будешь говорить. Или сразу вышибу мозг из черепа. Считаю до трех. Отвечай! Один... два... три!..
Он нажал на спусковой крючок, но ударник щелкнул вхолостую. Допрашиваемый дернул головой.
Блага рассмеялся. Он вытащил из кармана обойму и только теперь вставил ее в пистолет. После этого надпоручик положил пистолет на стол.
Погасшая сигарета все еще висела у него на губе. Он снова ее раскурил, потом поднес к шее допрашиваемого:
— Неужели ты и впрямь немой?
Тут он заметил молчаливое неодобрение в глазах Земана. Он снова вернул сигарету на прежнее место и насмешливо проговорил:
— У вас такие слабые нервы, Земан? Если вам трудно выдержать это, то можете идти.
— Нет, — ответил Земан, — выдержать можно, по мне не нравятся такие методы допроса!
— Да ну! А почему?
Земан не спеша отвернул воротничок своей форменной рубашки и показал ему рубцы на шее:
— Мне уже однажды пришлось испытать такое! На себе! Во время войны, в концлагере!
Усмешка сползла с лица Благи.
— Мне кажется, Земан, что мы еще многого не знаем друг о друге. — Он перестал обращать внимание на допрашиваемого и глядел теперь прямо в глаза Земану. — Только между тем, что они тогда делали с нами, и тем, чему учили нас, все же есть разница. Знаете какая? Различие идей! Мы были защитниками свободного мира, борцами против зла, рабства, угнетения, а в борьбе во имя этих святых человеческих прав — все средства святы. Понимаете? Все! И даже определенная жестокость...
Допрашиваемый, который в течение всего их разговора нервно бросал на них взгляды, неожиданно вскочил, кинулся к лежавшему перед Благой пистолету и схватил его. Он судорожно нажал на спусковой крючок, однако и на этот раз выстрела не последовало.
Блага, видимо, только этого и ждал. Одним ударом он свалил задержанного на пол и выбил из его руки пистолет. Подняв пистолет, он с презрением сказал задержанному:
— Дурак!
Воцарилась тишина.
Допрашиваемый потихоньку поднялся с пола, изо рта его текла кровь. Он сразу как-то обмяк, обвис, как мокрая тряпка, было видно, что в его сознании произошел перелом и воля покинула его. Он хрипло заговорил, и каждое его слово звучало, точно удар молота по наковальне.
— Мое имя Ганс Егер. Я был блокляйтером в концлагере Терезин. Я хочу говорить, господин комиссар.
Блага бросил ему грязное полотенце, висевшее возле умывальника.
— Вытрись! Земан, отведите его в камеру!
Земан ничего не понимал.
— Но он же хочет давать показания, пан надпоручик!
Блага снова сел на стул, лениво потянулся и положил на стол свои длинные ноги.
— Теперь он сделает это в любое время. Меня это больше не интересует!
Надпоручик уже просто не замечал Ганса Егера. Земана он тоже игнорировал. Вытащив из кармана десантный нож, он принялся чистить им ногти, тихонько напевая «Прощальный вальс».
4Февраль 1948 года был необычайно морозным. Под стать погоде свирепствовали и страсти в политике. После войны прошло три года, но борьба за политический облик послевоенной Европы все еще продолжалась. Чехословацкая Республика была одним из спорных пограничных камней между двумя мирами. Не зря Бисмарк когда-то сказал: «Кто владеет Чехией, тот владеет Европой». И вот за это сердце континента развернулась борьба — скрытая, изощренная. Те, кто в самой стране в борьбе против социализма говорили громкие слова о демократии, свободе и грозящем «тоталитарном режиме», все эти зенклы, пероутки, галы, шрамеки, дртины, майеры в первой половине февраля пустились в самую рискованную авантюру своей политической карьеры — в борьбу за власть.
Правительственный кризис, собственно, начался уже 13 февраля. В тот день представители буржуазных политических партий впервые сорвали заседание правительства. В качестве повода была использована реорганизация Корпуса национальной безопасности, которую — якобы без их ведома — собирался провести министр внутренних дел коммунист Вацлав Носек, и перевод восьми высокопоставленных работников службы безопасности из Праги на периферию. Но мнимая реорганизация КНБ была только поводом. В действительности реакция хотела развалить всю систему Национального фронта, свергнуть правительство Готвальда, создать бюрократическое буржуазное правительство, убрать этот пограничный камень между миром социализма и миром капитализма с запада и перенести его на восточную границу республики. Речь, таким образом, шла об антиправительственном, реакционном путче.
В один из февральских дней Богумил Кршиж, так же как и остальные функционеры КПЧ на территории страны, чуть свет созвал внеочередное заседание районного комитета партии. Он зачитал переданное телеграфом сообщение президиума ЦК КПЧ, в котором говорилось, что скоро — в ближайшие часы или завтра — решится вопрос огромной исторической важности.
Растопленная на скорую руку печь еле-еле согревала комнату, сквозь запотевшие стекла окон скупо проникал свет студеного пасмурного февральского утра. Бланка Свободова, эта вечно хохочущая и поющая девушка с черными цыганскими волосами, несущая радость взорам всех мужчин городка, не спускала глаз с Кршижа. Она стала членом районного комитета от молодежи не совсем обычно: ее избрали скорее за веселую откровенность, желание заниматься общественной работой, ходить на собрания, жертвовать своим свободным временем на десятки различных мероприятий, на которые ее посылал Кршиж, чем за политический опыт. Может быть, она не очень четко понимала сейчас, что означали переданные телеграфом предложения. Но она видела сосредоточенные лица присутствующих, и всеобщее напряжение передавалось и ей. Кршиж продолжал читать, предложения следовали за предложениями.
— «...Руководство партии, сознавая серьезную опасность, возникшую для народно-демократического режима и новой республики, решило принять все необходимые меры для того, чтобы воспрепятствовать осуществлению грязных планов реакции и обеспечить дальнейшее спокойное развитие республики... — И дальше: — В этот чрезвычайно важный момент необходимо, чтобы весь трудовой народ, рабочие, крестьяне, ремесленники, интеллигенция, все демократически и прогрессивно настроенные люди без различия их партийной принадлежности сообща... — В этом месте Кршиж оторвался от телеграфной ленты, бросил укоризненный взгляд на Карела Мутла и повторил: — ...сообща были готовы всеми силами немедленно, в самом зародыше ликвидировать любые подрывные намерения реакции и защитить интересы государства и народа!»
