Игорь Арясов - Три часа на выяснение истины
— А я прямо сердцем почуяла, что вы человек хороший. Тем более без робости и сомнения отдаю вам эти монетки. Куда мне садиться-то? Ах, вот сюда! У меня, батюшка, зубы хорошие, грех жаловаться, да, всего два корешка болят, а остальные ничего, еще укусить могу, так что мне коронки желательно.
— Сделаем в лучшем виде, дорогая Олимпиада Антоновна, не волнуйтесь, вот сейчас я посмотрю, снимем размеры, потом с монетками поработаем, разумеется, жаль их, но что поделаешь? Коли желание заветное — надо, чтобы оно исполнилось. Вы ко мне зайдите через неделю. Работа будет стоить недорого, вполовину той цены, когда у клиента нет металла.
— Я, батюшка, человек отсталый, задержавшийся на этом свете, ты уж мне сразу цену скажи, я с книжки сниму, у меня там про черный день тоже имеется, а как же?
— Обычно я беру сорок, но с вас, учитывая ваш возраст и происхождение, только тридцать пять.
— Это, милый, ты верно заметил, из дворян. Только уж я не говорю никому, потому что смеются. Бог с ними. Ну а рубликов пятьсот для тебя я приготовлю. Хватит?
— Вполне, Олимпиада Антоновна, вполне! — Евгений Александрович, собрав всю свою волю, поцеловал старухе руку, проводил из кабинета, сказал очередному клиенту, чтобы зашел через пять минут, вернулся к столу, вынул лупу и тщательно рассмотрел монеты с обеих сторон. Да, им цены, конечно, не было! Только и золото в данный момент на исходе. Что же делать? Что делать? Может, кольца в долг попросить у Ольги? Нет, в долг она никому не дает. Придется собрать все остатки разных проб, добавить побольше меди. Старушка долго не протянет, это понятно. Получше отполировать, и год-другой они будут сверкать у нее во рту, что твое солнышко.
И все-таки как хорошо, что в жизни появилась эта розовощекая вдовушка из Магадана! Нет, что бы там ни говорили, а есть господь, есть! Он все видит! Какая она была растерянная, какая наивная поначалу. Ну, просто дура дурой. И деньги не пересчитывала, и даже сумку с собой не взяла. А как легко удалось ее убедить, что двадцать рублей за грамм — красная цена ее патрончикам! Неужто она не знает настоящей цены? Впрочем, что удивительного? Бабы — они все дуры, прости меня, господи! Да, все-таки в этих блестящих операциях со вдовой есть элемент настоящего риска. Она могла быть подослана для провокации. Разве мало завистников? Ничего, кто не рискует время от времени, тот не живет. А вдова утверждает, что запасы у нее не скоро кончатся. Жаль, я не спросил ее адрес и фамилию. А то ведь, чего доброго, к кому-нибудь другому пойдет и продаст, если меня не застанет. Нет, надо сделать так, чтобы я был у нее единственным покупателем. Настенька толком ничего про наши отношения не знает. С нее довольно, что у меня есть деньги. Зачем ей детали? Достаточно и того, что я не бездельничаю, а вкалываю, тружусь, как пчелка. И хорошо, что для нее важен не метод, а результат. Другая бы то и дело совала нос, а Настенька у меня умница.
Настроение было прекрасное. Утром, позвонив заведующей зубным отделением, что берет вместе с Настенькой отгул, Евгений Александрович, наслаждаясь свежестью воздуха, в котором плавно летали серебряные платки паутины, неторопливо прошел каштановой аллеей в тупик улицы, где были гаражи, открыл свой, внешне ничем не отличавшийся от соседних, но более просторный, с двумя капитальными пристройками, включил свет, тщательно протер фланелью ветровое стекло и капот новеньких «Жигулей», купленных два месяца назад на имя сестры, и поехал за Настенькой. Она знала, что больше всего нравится мужу в костюме из белого вельвета, который он привез ей в подарок из ФРГ, и надела именно его. На юг в этом году она ездила одна, Евгений Александрович отпустил ее, потому что у него было очень много хорошей работы, зато она каждый вечер звонила ему и со смехом рассказывала о неуклюжих поклонниках, какие, впрочем, все вместе не стоят его, Евгения Александровича, мизинца с левой ноги. Почему именно с левой, а не с правой, да еще ноги — Настенька не могла объяснить, просто ей так понравилось, и все. Бледнея, краснея, вытирая платком высокие залысины, Евгений Александрович слушал ласковый говорок жены и твердил одно и то же:
— Только, ради бога, поосторожней в море и не отказывай себе ни в чем, на цены не смотри, главное — здоровье.
Через двадцать дней пришла телеграмма: «Встречай!» Когда Евгений Александрович примчался за ней в московский аэропорт на «Жигулях», она плавным движением загорелой руки показала на движущийся транспортер, и он ловко перехватил ремешком два тяжелых ящика с виноградом и персиками, вскинул их на плечо, взял в правую чемодан, а левой коснулся ее локтя:
— Н-ну, как ты, Н-настенька?
Она глубоко вздохнула и, глядя на него чуть сверху, произнесла мило и непосредственно:
— Бог ты мой, Женечка, как же устала отдыхать без тебя.
— Ничего, Н-настенька, на следующий год мы махнем с тобой вместе, не расстраивайся.
Загорала Настенька всегда быстро и хорошо, и даже сейчас, через два месяца после Крыма, шоколадную ее кожу с серебряно-желтыми блестками волос еще лучше оттенял белоснежный вельвет.
Только она с таким изяществом могла садиться в машину, и Евгений Александрович хорошо понимал мужчин, которые всякий раз, наблюдая, как она захлопывает дверцу, долго смотрели вслед, и, наверное, не у одного из них шевелилась в груди зависть к сидящему за рулем невысокому, полнощекому мужчине с густыми темными бакенбардами и большими итальянскими солнцезащитными очками.
Водить машину Настенька не умела, да и не стремилась к этому. Ей нравилось, что он водил автомобиль легко, как бог, часто взглядывая на нее, Настеньку, говорил всегда что-нибудь интересное и поучительное.
Они познакомились всего четыре года назад на дне рождения у друга Евгения Александровича Эдгара Пашутина, которого он сразу спросил о красавице: кто?
— Настенька, — загадочно ответил Эдгар, почти не шевеля губами, — коллега, стоматолог, разведена, двадцать пять лет. Существо капризное и очень дорогое.
— Плевать, зато божественное! — загорелся Евгений Александрович и на первый же танец пригласил именно ее. Когда он назвал себя, Настенька, которой тогда на вид можно было дать чуть больше девятнадцати лет, ослепила его улыбкой:
— Я ненавижу мужчин, которые не в состоянии оплатить мои капризы.
Через месяц Евгений Александрович, похвалив себя за то, что к тридцати двум годам не поторопился с детьми, развелся с первой женой, взял у Эдгара под небольшие проценты семь тысяч рублей с условием, что вернет их через год, сыграл свадьбу и увез Настеньку в круиз по странам Северной Европы. И Настенька покорилась ему. Отец ее был директором школы-интерната, но свою единственную позднюю дочь баловал умеренно, насколько позволяли зарплата и совесть. Первого зятя, учителя физики, он терпеть не мог, а про Евгения Александровича сказал дочери так:
— Хоть и метр тридцать со шляпой, но, по всему видать, парень толковый, живи пока, а дальше видно будет…
Месяцев через шесть, когда Настенька шутливо обронила первую часть фразы, Евгений Александрович без большого труда догадался, кому она принадлежит, и, затаив на тестя смертельную обиду, решил, что, кроме тихой ненависти, размениваться на иные чувства к тому не стоит, да и некогда. Деньги улетучились моментально, и Евгению Александровичу для того, чтобы поддерживать свое реноме на должном уровне, пришлось трудиться и приворовывать в поте лица. Про долг Настенька, разумеется, не имела ни малейшего понятия и однажды вечером, лежа в постели и гладя тонкими горячими пальцами глубокие залысины мужа, удивилась:
— Евгений, как-то странно получается. Ты работаешь как одержимый, а денег у нас даже на видеомагнитофон нет. Я уже не говорю о катере, который ты обещал еще летом.
— Л-лапочка, — растерялся Евгений Александрович, у которого до восьми тысяч, какие он должен был через месяц отдать Эдгару, не хватало всего восьмисот рублей. — Видеомагнитофоны пока не поступили на базу. Я ведь хочу не ерунду купить, а что-нибудь стоящее, причем с приличными записями.
— С самыми-самыми? — прошептала Настенька и немного покраснела.
— Н-ну, разумеется, моя прелесть. А насчет катера — что ж его на зиму глядя покупать? Домик на берегу водохранилища готов, он тоже кое-каких денег стоит. А катер будет весной. Ты д-довольна?
— До весны еще надо дожить.
На следующий день Евгений Александрович отправил письмо отцу и заказал телефонный разговор со старшим братом. Владислав, кандидат медицинских наук, жил и работал в Сибири. После подробного разговора он пообещал перевести на расчетный счет Евгения две с половиной тысячи, но предупредил, что делает это с большим для себя усилием, потому что деньги ему тоже нужны на ремонт совсем старого «Москвича».
— Б-братишка, милый, я тебе и так благодарен на всю жизнь за то, что ты д-для меня сделал. А долг этот я обязательно верну, ты меня з-знаешь. Кстати, твое п-пожелание. пятнадцатилетней давности — игрушку с м-малышами — я тебе достал. Почтой, сам п-понимаешь, такие вещи не высылают, нельзя. Вот поедешь в Москву, п-предупреди телеграммой, и я тебе лично ее вручу. Это мой п-подарок.
![Юрий Мишаткин - Особо опасны при задержании [Приключенческие повести]](/uploads/posts/books/133581/133581.jpg)
