Брайан Аберкромби - Хофманн
Из рассказа Пьера все поняли, что он случайно оказался в той местности (правда, позднее он, заговорщицки подмигнув Винсенту, поведал ему, что он — совершенно случайно, разумеется, — слышал обрывки разговора между ним и Робертом и сделал из услышанного совершенно нелепый вывод, пусть его простят за это, что он, Винсент, собирается в воскресенье вечером пойти за Клаудией на Мюленберг, 13; но это все, конечно, полный бред!) и, можете себе представить, слышал в доме на Мюленберг, 13, два выстрела (то, что он принял их за «выстрелы» пробок из бутылок шампанского, он, само собой, умолчал). А потом он столкнулся нос к носу с каким-то человеком, и тот весьма странно на него посмотрел. Не пойти ли ему теперь в полицию и не рассказать бы им все? Но Винсент и Роберт, к удивлению Жанетт, стали уговаривать его никуда не ходить, потому что это только запутает все дело, да к тому же Пьер еще вляпается в какую-нибудь историю. Даже если он не имеет к ней никакого отношения, хлопот потом не оберешься. А когда из Берна вдруг позвонила Клаудиа и предложила Пьеру съездить на пару деньков в Баден-Баден, где у нее были дела на радио Зюдвестфунк, он с явным облегчением отбросил все свои тревожные воспоминания о прошедшей ночи и стал мысленно готовиться к предстоящей поездке. Всем знакомым он говорил, что не видел Клаудиу в тот злополучный вечер, когда она села в поезд и уехала в Берн, то есть повторял слово в слово официальную версию. Роберт спросил Пьера, не следует ли ему отказаться от квартиры в Альшвиле, которую Пьер снимал на время своего пребывания в Базеле, чтобы не быть в тягость родственникам, но Пьер ответил, что она ему еще, может быть, пригодится. Если что, он позвонит Роберту. Быстро попрощавшись, он бросился домой упаковывать вещи, потому что ему хотелось сразу после обеда отправиться в Баден-Баден.
На Барфюссерплатц Винсенту пришла в голову мысль выпить немного пивка. Почти одиннадцать часов, время для этого самое подходящее. Слева от него в угловом доме находилось бар-кафе «Штекли», его зеленые ставни сулили уют, но он пошел направо, в «Фурнсбург», где можно было попробовать местный сорт пива «Вартек». Во всяком случае, рекламная вывеска «Вартекбир» была видна издалека. В ресторане почти не было посетителей, но во всем интерьере чувствовались изысканность и вкус, так высоко им ценимые. Потягивая пиво, показавшееся ему на этот раз, кстати, не таким вкусным (нет, оно было совсем неплохим, но он предпочитал английские сорта), он в мыслях возвращался к событиям последних дней и часов. Жанетт накануне сказала ему, что уезжает примерно на неделю домой, в Париж, потому что ее тетя, у которой она, между прочим, была опекуншей, лежала при смерти, и ее матери необходима была помощь. А еще она просила его съездить в Баден-Баден, чтобы присмотреть за Пьером. Она считала, что Клаудиа оказывает на ее брата дурное влияние; он стал каким-то рассеянным, нервным, не уверенным в себе. И это все ей, Жанетт, очень и очень не нравилось. В общей предотъездной суете они даже как следует не попрощались, расстались как-то прозаически. Все, что у него осталось, — это воспоминания и надежда.
Из окна ему открывался вид на Барфюссерплатц. Ему нравилась деловитая активность бездельников, сохранивших, как ему казалось, свойственные им еще со средних веков спокойствие и размеренность. Отпивая маленькими глотками пиво, он думал о том, что сознательно ничего не сказал Роберту о своих приключениях прошлой ночью. Ему не хотелось излишне волновать Роберта, потому что у Клаудии явно не было никаких тайных любовных связей, просто она занималась какими-то своими темными делишками. Интересно, она сама убила того человека или играла роль сообщницы? Придется позвонить Эдварду и все ему рассказать. Им овладело безошибочное предчувствие, что вся эта афера ему не по зубам. Зачем же втягивать в нее и Роберта? И вообще, он слышал по радио в новостях, что этого адвоката застрелили из пистолета Бургера. Но тогда это никак не могла быть Клаудиа. Он решил подождать сообщений в газетах, там будет написано поподробнее. Может быть, тогда ситуация прояснится? Эта история, хоть и тревожила его слегка, но не настолько, чтобы отвлечь его мысли от планов на будущее и его чувств к Жанетт. То, что он любит ее и хочет начать с ней новую жизнь, не вызывало у него никаких сомнений, и за эти дни в Базеле его уверенность только окрепла.
Но в то же время он вдруг осознал, что знает ее далеко не так хорошо, как он всегда думал. Вот, к примеру, ее огромная, безоглядная увлеченность антропософией. Его удивило, что они поехали в Дорнах на машине, хотя можно было спокойно ехать туда на 10‑м номере трамвая, шедшего от Эшенплатц. Ведь до Дорнаха рукой подать. Правда, в четверг они совершили небольшую вылазку в окрестности и осмотрели несколько маленьких городков, но, с другой стороны, Жанетт обязательно хотелось остановиться на ночлег у знакомых, чтобы быть поближе к этому месту. Они поздно ложились и рано вставали, хотя им никуда не надо было спешить. Он сам оставался совершенно равнодушным ко всей этой ауре Рудольфа Штайнера и его церемониям. Конечно, величественный Гетеанум, эта попытка воплотить человеческий дух в бетонную конструкцию, производили сильное впечатление: аудитории, окрашенные в естественные, природные тона, огромные окна большого зала, символическое изображение микрокосмического пути, конечно же, гигантская скульптурная композиция, созданная самим Штайнером, так называемая «Группа», изображавшая три главные движущие силы мироздания — Люцифера, Аримана и Христа. Все эти вещи действительно производили сильное впечатление, но, когда он вспоминал об этом дне, перед ним прежде всего вставал образ отца Стефана — его любовь к людям и постоянная готовность к самопожертвованию оставили неизгладимый след в памяти Винсента. Обаяние этого человека затмило все остальные впечатления от Дорнаха. Он заметил, что мысли уводят его все дальше и дальше. Вспомнил, что Патриция когда-то хотела поехать с ним в Перу. Однако в то время ему никак нельзя было уходить в отпуск, и он был рад, что причина отказа нашлась так быстро. А Патриция, интересно, что она сейчас делает; и как она будет реагировать, когда он ей скажет, что хочет подать на развод? Он вынужден был признаться себе, что после стольких лет супружеской жизни не мог с уверенностью предсказать ее реакцию на такой шаг. Но делать нечего, сразу по возвращении в Лондон он пойдет к адвокату, своему другу Джеймсу. Нельзя больше терять ни дня; и еще он спросит своего друга из Дублина, остается ли в силе его предложение насчет работы. Жанетт упрекала его в слабости. Этот упрек он должен опровергнуть. Он докажет ей, что в состоянии переделать свою жизнь.
Но сейчас первым делом надо ехать в Баден-Баден и оттуда позвонить брату в Лондон. Да, еще надо позвонить в его любимую гостиницу в Баден-Бадене и заказать номер. Винсент уже не раз останавливался в отеле «Бадишер хоф» и предпочитал его всем остальным. Клаудиа и Пьер, насколько он понял, живут у друзей, бывших коллег Клаудии по учебе. Уезжая, Пьер сунул ему в руку бумажку с номером телефона и просил его, если он все-таки решится заехать в Баден-Баден, предварительно позвонить, и тогда они вместе что-нибудь придумают.
Он расплатился за пиво и вышел на улицу. Ярко сияло солнце, и настроение у него было прекрасное. Если отбросить эту странную историю с Клаудией. И ей наверняка найдется самое безобидное объяснение — несмотря на убийства, он был в этом уверен — его отпуск складывается просто чудесно. Теперь он едет в Баден-Баден и там проведет время ничуть не хуже.
БАДЕН-БАДЕН, ОКТЯБРЬ 1984‑ГО
Сухой воздух, температура 54°C — это просто блаженство! Хорошая была идея пойти сюда, подумал Винсент. Он любил бывать в этих банях «Фридрихсбад», напоминающих скорее дворец в стиле модерн. А «римско-ирландский» зал поистине самое подходящее место, чтобы расслабиться и отключиться от всех забот. И хотя тело и душа его пребывали в состоянии спокойствия и умиротворения, мысли то и дело возвращались к заметке в «Цюрихер цайтунг» о событиях в Базеле. Этот федеральный советник Бургер видимо влип в очень неприятную историю. Он, конечно, твердил, что невиновен и что ничего не знал об ужасных событиях в его доме, но его репутация уже подмочена. В его доме из его же револьвера убит собственный адвокат, его же галстуком задушена проститутка — это такое пятно, смыть которое не так-то просто. Нетрудно догадаться, что теперь на его политической карьере можно поставить крест, она кончится тихо и бесславно. Сам Винсент считал, что это несправедливо — бедняга не виноват, что ему подложили такую свинью, но покуда убийца не найден, печать позора будет лежать на нем; по этой части Винсент хорошо разбирался в политике, хотя бы уже по рассказам Эдварда. Честно или нечестно — таких понятий там не признавали. Ему не терпелось узнать, что скажет Эдвард по поводу его отчета. Сегодня он должен позвонить. Винсент уже полтора дня находился в Баден-Бадене, но они договаривались, что будут созваниваться именно в эту среду.
