Андрей Гуляшки - Аввакум Захов против 07
Ну хорошо, я не единственный, кто пребывает в небытии, не так ли? Хуже другое — в этом мире появились зловещие тени: вот уже год, как они меня преследуют! Агенты все тех же поляков норовят похитить меня, чтоб я отсидел свои пятнадцать лет. Вы меня поняли? Меня приговорили к пятнадцати годам за то, что в свое время я что-то такое сделал в Освенциме — придумал аппаратик, способный превращать человеческий организм в пепел. Человек среднего веса — две горсти пепла. Верно, я это сделал. Приказали мне — и я сделал! Попав в армию, инженер-электрик должен ведь чем-то заниматься. Вы — француз, вам этого не понять! Раз тебе приказано — разбейся в лепешку, но сделай!
Откровенно говоря, я уже решил было сам идти к полякам. Пожалуйста, вот я, сажайте меня в тюрьму. У меня была тайная мысль: не так они глупы, чтобы держать меня в тюрьме; пошлют в какую-нибудь лабораторию, и буду отбывать там свой срок. Но в это время начался еще один процесс, опять по освенцимским же делам, и те типы бессовестно меня подвели: приписали мне столько-то и столько-то тонн пепла, вы понимаете? И все ради того, чтобы спасти свои собственные шкуры, хотя шкуры этих болванов все равно ничего не стоят. Узнав про то, что погублено такое множество народу, поляки пересмотрели свой прежний приговор и заочно осудили меня на смертную казнь. У них это делается при помощи веревки. Петля на шею. Может длиться две-три минуты, а то и все пятнадцать… За ваше здоровье! И с тех пор, скажу вам откровенно, они непрерывно следят за мной, ищут меня, хотят моей смерти. Стараются наехать на меня машиной, сбрасывают на меня цветочные горшки, по ночам отираются У моей квартиры… Вообще… Я уверен, что и сейчас они откуда-нибудь следят за мной… Я чувствую это буквально своей кожей! Что-то все время ползает и ползает по моей спине… За ваше здоровье, сударь!.. Надобыть идиотом, чтобы самому лезть в петлю. Тем более что физику, вроде меня, везде будут рады. Я стал подыскивать себе такое место и в такой стране, куда бы не дотянулась рука тех. А когда человек ищет, порой находятся люди, которые говорят: «Иди, приятель, к нам!» Так-то! И вот те, которые сказали мне: «Иди, приятель, к нам», те самые наняли вас меня охранять; и я должен признать — на деле убедился, что вы хорошо справляетесь со своей задачей. Чудесно! Осталось немного: ночь и еще полдня!
Аввакум налил себе вина и отпил несколько глотков.
— Странно! — сказал он. — Судно должно было при быть сегодня.
— А может, оно уже тут, откуда вам знать? — снисходительно взглянув на него, заметил Шеленберг. — Не надейтесь, оно не станет оповещать о своем прибытии орудийными залпами!
— Тогда давайте отправимся в порт, — предложил Аввакум. — Не возражаете? Если судно уже здесь, мы непременно его увидим. Вы останетесь на борту, а я съезжу в «Гибралтар» за вашими вещами.
— Это вполне разумное предложение, — сказал Шеленберг. — И я бы сразу послушался вас, если бы знал, — он сомкнул ладони и покачал головой, — если бы знал, какое оно, как оно называется, то судно, которое должно увезти меня отсюда! — он помолчал немного. — Вам об этом ничего не известно?
Аввакум пожал плечами.
— У меня ограниченные задачи, — сказал он. — Мне приказано вас охранять до тех пор, пока вы не уедете, только и всего.
— Очень жаль! — вздохнул Шеленберг. Он обсосал последнюю косточку второго голубя и вздохнул в третий раз. — Придется вам, сударь, провести эту ночь у моих дверей! Эти субъекты, наверное, чувствуют, что я могу ускользнуть у них из рук, вам не кажется?
Мания преследования делала свое дело. Безумный страх вконец расшатал нервы этого человека. Аввакум ответил:
— К сожалению, я не могу быть у ваших дверей. Это и недопустимо, да и неблагоразумно. Стоит мне вздремнуть, и они тут же меня пристукнут. Эти люди не выбирают средств. Вы сегодня убедились, что они запросто могли вас раздавить.
— Дьявол их возьми! — выругался Шеленберг. — В Мюнхене я смастерил было для подобных случаев специальный аппарат — стоило появиться кому-нибудь у дверей моей спальни, как тотчас же начинал греметь будильник, да так, что мертвого мог разбудить! Но в этом городе я беззащитен, как ребе нок. Вы знаете, я бы съел еще одного голубя. А вы?
Аввакум отрицательно покачал головой.
— Вы когда-нибудь умрете от истощения, — сказал Шеленберг. — Моя кошка в Мюнхене ела больше вас. Значит, что касается моей судьбы в эту ночь, то вы умываете руки, так, что ли?
— Напротив, — усмехнулся Аввакум. — В эту ночь вы сможете пользоваться моей комнатой в «Эль Минзох». От этого будет тройная польза: во-первых, вы будете иметь удовольствие выспаться на кровати красного де рева; во-вторых, вы сохраните свою жизнь; в-третьих, завтра под вечер я, получив в «Банк дю Марок» свой гонорар, уеду в Париж.
Шеленберг задумался. Потом сказал:
— Знаете, я все же не могу отказаться от своего третьего голубя. Я непременно должен заказать его. А что касается вашего предложения, то я нахожу его вполне приемлемым. Действуйте, черт побери! Только не воображайте, что меня соблазняет ваше красное дерево! И в красном дереве и в простой сосне происходят одни и те же процессы, оба дерева состоят из од ной и той же первичной материи, так что в конечном счете абсолютно все равно, как это называется — красное дерево или сосна. Валяйте, валяйте, друг мой! За берите из скромного «Гибралтара» мой багаж и перевезите его в пятизвездный «Эль Минзох». А я тем временем смогу поглотить еще некоторое количество элементарных частиц; в конечном счете голубь по-мароккански — это всего лишь своеобразное их сочетание! — Он засмеялся. — В форме заключено своеобразие, случайность, а сущность едина и неизменна — около тридцати элементарных частиц, и ничего более! Ну, ступайте, ступайте.
Дальше события развивались так.
Поздно вечером Аввакум отклеил от паспорта Шеленберга его фотокарточку и на ее место приклеил свою. Среди имевшихся у него шрифтов он выбрал наиболее подходящий и, составив из него половину печати, тиснул ее в правом нижнем углу фотографии.
В его транзистор был вмонтирован микрорадиопередатчик. Металлическая окантовка чемодана служила ему антенной. Он передал в Софию, в Центр: «Вышлите данные о профессоре Пауле Шеленберге, Мюнхен». И принялся укладывать в чемодан свои вещи.
Профессор спал на кровати красного дерева. Спал мертвым сном — Аввакум своевременно позаботился растворить в его стакане с водой восьмую долю таблетки, которая — если ее принимали целиком — гарантировала непробудный сон в течение сорока восьми часов.
Со своим транзистором Аввакум не расставался даже в постели. Кроме микрорадиостанции, под его крышкой нашел себе место крохотный фотоаппарат и инфракрасный «глаз» для ночных наблюдений с небольшого расстояния. При необходимости «глаз» можно было насаживать на объектив фотоаппарата.
В прочий «специальный» багаж Аввакума входили: два флакончика — красный и желтый — с лекарством от гипертонии, причем четыре последние таблетки красного флакончика, с виду ничем не отличающиеся от остальных, погружали человека в сорокавосьмичасовой непробудный сон, а две последние таблетки желтого служили проявителем для микропленки; кристалл, определяющий частоту радиоволн, на которых Аввакум связывался с Центром, — намного меньше костяшки домино, этот кристалл помещался в правом замке его чемодана; достаточно было дважды повернуть ключ в обратную сторону, и замок легко снимался, а под ним лежал радиокристалл; записная книжка с бумагой в клеточку; маленькая, но сильная лупа; томик стихов на французском языке — стихи Верлена и Рембо служили ключом, с помощью которого Аввакум зашифровывал свои радиограммы и расшифровывал полученные.
Таков был его «специальный» багаж. После того как он все сложил, он вызвал по телефону такси, приказал шоферу везти его к Сокко Шикко, затем назвал какую-то улицу в Медине, а когда они туда приехали, он велел шоферу ждать его здесь и через минуту исчез в темноте. Исчезнуть, потеряться в этом лабиринте мощенных булыжником улочек и тупиков не составляло никакого труда!
В «Эль Мннзох» он возвратился после полуночи. Шеленберг, который в свое время «что-то такое сделал в Освенциме», в результате чего человек превращался в горсть пепла, спал непробудным сном.
В два часа ночи Аввакум связался с Софией и записал данные о профессоре, полученные из Мюнхена. Расшифровка радиограммы отняла у него полчаса. Ночной сумрак уже начинал таять, со стороны Средиземного моря занималась заря, когда он погасил свет и, сидя в кресле, закрыл глаза.
Танжер, 26 июля 196… г.
Уничтожив яичницу из трех яиц с ветчиной и салат из помидоров и огурцов с зеленым луком, поглотив пол-литра молока с толстым слоем сливок и полбанки апельсинового джема и освежившись под конец апельсиновым соком, Шеленберг заявил, что теперь, после этого легкого завтрака по-европейски, он в форме и не прочь прогуляться по набережной, или же к Казбе, например, или хоть к черту на рога, лишь бы на пути попалось стоящее заведение, где они могли бы перехватить немного скумбрии и, как подобает порядочным людям, выпить по кружке холодного пива.
