Мастер Чэнь - Шпион из Калькутты. Амалия и генералиссимус
— А что, интересный мужчина, вообще-то.
— Ты, мой ягненочек, так бы не говорила, прочитав несколько страничек его досье. В свободное от революции время он месяцами пропадал по женщинам и пьянкам, питая неутолимую страсть к тому и другому. Мерзейший характер, требовательный, никому не подчинялся, скандалил, впадал в припадки злобы и истерии. Однажды в ярости надел на голову куртизанке миску с супом, кипящим, между прочим. Если вы думаете, что она после этого осталась жива…
Я встала рывком и подошла к окну, выходящему на глухую стену синема, по этой стене растекался конус света от фонаря на проволоке. А слева — темная расщелина улицы, там шли нормальные, веселые люди. Я знала, что вот сейчас они увидят — что же, мой бог? Ну, журнал, конечно, еженедельное ревью событий, мультики о Микки-Маусе, новые песни от Парамаунта. Асам фильм… да, да, я помню — сегодня там «Бродвей», с Глен Трайон и Эвелин Брент. А с 5 мая пойдет комедия «Грампи» с замечательным Сирилом Модом. Менеджер «Колизеума» получил копию из Америки раньше Лондона. Сюжет — загадка исчезновения бриллиантов. А потом, через неделю, месяц, будет что-то с Кларой Боу, блондинистой бомбой Джин Хэрлоу, а то и с Гретой Гарбо.
Скрипка, кто играет на скрипке? А, это же балкон синема, за колоннадой, балкон этот обращен в противоположную от нас сторону, туда, где газолиновая станция. Сзади балкона открыта дверь в фойе — музыка вылетает оттуда на площадь, а в итоге — в окно Тони, как птица пометавшись между стен домов, над улицей, где мелькают головы в тюрбанах, шапочках-сонгкетах или просто без всего… А еще ковры рулонами, пенджаби на вешалках, рядом жарят бананы в раскаленном, кипящем масле… нет, нет, никакого масла, мы говорим о музыке, что это за музыка — из Мориса Шевалье? А, наконец я поняла: веселая порция хорошо знакомых «я люблю тебя». Вообще-то эту песню отлично делает Винсент Лопес и его оркестр, у него великолепный трубач, но можно и так — на скрипке с чем-то там еще. Лишь бы ударник не жалел палочек.
Ну, все, все, пора поворачиваться, мою спину они наблюдали уже достаточно.
Магда сзади меня тем временем продолжала свою линию защиты первого из китайцев:
— Тони, дорогой, а вот у тебя лежит журнал, и пока тебя не было, я листала его, бросала, снова листала… И тут про Чан Кайши написаны совсем другие вещи. Что он испытывает мало интереса к еде, постоянно скандалит по поводу того, что стол его слишком роскошен. Что маниакально внимателен к чистоте одежды. В основном ходит в военной форме. В его комнате нельзя переставить даже тушечницу или кисть. Много читает, все подряд, вплоть до астрономии. Утром и вечером обливается холодной водой, полчаса делает зарядку. И — внимание, Тони! — пьет только кипяченую воду, даже к чаю не притрагивается, ни вина, ни табака. Конечно, все равно своеобразный человек, но как-то не совпадает с твоим рассказом.
Тони терпеливо вздохнул.
— Это с ним произошло позже — он дал клятву не прикасаться к алкоголю, и вообще измениться, когда заразил молодую жену гонореей…
— Кого — эту первую невесту Китая, самую богатую женщину страны, в красивой белой кружевной накидке? Просто скотина!
— Да нет, что ты, раньше — то была еще Дженни, Дженни Чэнь, очень милая девушка. Мы все ее очень любили там, в Кантоне. И ей сочувствовали.
— Но ведь изменился же…
— Полковник Херберт, — повернулась я, наконец, от окна. — Позволите угадать, что произошло? Вы, потеряв работу в Пекине, поскольку советовать там оказалось некому, приехали в Кантон, советником к Сунь Ятсену. А ваш демон с волчьими зубами там уже работал. Но вы еще не были знакомы, ведь правда? По крайней мере он понятия не имел, кто вы такой и что про него знаете. И откуда же он догадался? Значит, вы сами… Ну, например, постепенно поняли, кто это, подошли к нему…
Мы все помолчали, Тони — чуть сокрушенно. Потом он улегся поудобнее на подушке.
— Уважаемая мадам де Соза, — сказал он, наконец. — Мое восхищение вашему острому уму. Но… Мы были советниками и охраной первого лица в этом мюзикле — доктора Суня. Нами руководил лично Двухпистолетный Коэн. Перед нами расступались. И чтобы я подходил к какому-то начальнику суневской военной школы, коим был в Кантоне этот самый Чан Кайши… Школы, которая вообще, кстати, управлялась фактически Коминтерном — там, кроме самого Чана, были сплошные красные, генерал Галин, он же товарищ Блюхер, Бородин, еще какие-то. К тому времени красные прямо из Москвы кишели у доктора Суня повсюду, они же давали ему деньги.
— Тони, ты ведь просил записать тебя в ячейку Коминтерна…
— Попроси отменить, мой муравьишка, я отринул коммунизм после некоторого размышления. Так вот, никто из наших на этого Чана и внимания не обращал — что вы, с ума, что ли, сошли? Кто такой Чан? Там была такая история: я сделал доктору Суню план экспедиции на север — на пароходиках и деревянных лодках, полка два, и все же своих целей эта операция достигла бы. Но она сорвалась, из-за того, что именно этому Чан Кайши было поручено выклянчить у реального хозяина города, генерала Чэнь Цзюньмина, кое-какое оружие. Чан потыкался к нему в приемную, отправил письмо, оно вернулось, испоганенное по полям генеральскими иероглифами: «выскочка, ревнивый, с противным характером. Тупой, эгоист, подстрекатель». Так сорвался мой план Северного похода.
— Тони, не увиливай, — заметила Магда, с каким-то странным удивлением рассматривавшая иллюстрированный журнал. — Амалия, как я заметила, очень редко ошибается. Ты сказал этому Чану, что давно собираешь на него досье с проказами его революционной юности? И чтобы он поэтому сейчас вел себя тихо? Да или нет?
— Может быть, и сказал, — после паузы признал Тони.
— Вот почему ты сбежал из Кантона в Шанхай, как только умер доктор Сунь, и как только оказалось, что в Кантоне Чан Кайши теперь главный в Гоминьдане. Правильно сделал, что сбежал. Так, зубы — волчьи зубы… Не понимаю… Очень импозантный мужчина, между прочим — ну, нижняя челюсть великовата. А какие ордена и аксельбанты…
— А что не понимать? Огромные, длинные передние верхние зубы как особая примета в нашем пекинском полицейском досье. Они еще и постоянно болели, что не улучшало его характер. И давали осложнения на глаза. Эти зубы забыть невозможно.
Магда подошла и выложила журнальный разворот передо мной.
Толпа восторженных лиц. Над ней возвышается гневно поднятый кулак в белой перчатке. Эполеты, аксельбанты и ордена. Закинутая голова в расшитой, видимо, золотом каскетке с козырьком, встопорщенные усики, и — широко открытый рот.
— Где волчьи зубы? — спросила меня Магда.
Я задумчиво повела пальцем вдоль идеально ровных, аккуратных, одинаковых зубов верхней челюсти рта, раскрытого в яростном крике.
— Магда, они не только не волчьи, — сказала я наконец. — Они… не настоящие.
Магда склонилась у меня над плечом, я уловила запах чисто вымытой кожи.
— Бедненький, ему же вырвали все зубы и вставили челюсть! — всплеснула, наконец, руками она. — Тони, ты отомщен.
Мы посмотрели на него одновременно — и увидели, что господин советник Хэ лежит на чистой подушке с закрытыми глазами и разглаженными складками у рта.
— Наконец-то, — вздохнула Магда. — Ну, хорошо, завтра он снова возьмется за работу — будет искать твоего поэта… Все к лучшему, моя дорогая. Все к лучшему.
— Так он не инвалид? — строго отнесся ко мне инспектор Робинс. — И что же вы хотели тогда от магистрата? Да он с гарантией подтвердил бы законность ареста, если бы вы его не опередили. Выдавал себя за больного, потом открыл стрельбу, потом… Потом нашелся его маузер, из которого сделано не два, а три выстрела! Для начала — более чем достаточно. Другое дело, что через неделю-другую, думаю, вашего друга мы бы все-таки освободили за недостатком улик. Хотя я бы с удовольствием подержал его подольше — чтобы настоящие убийцы успокоились бы и совершили еще пару ошибок. Они их и так наделали немало.
— Неделя-другая? У меня нет недели! — возмутилась я.
— Да, я это заметил. Отлично сработано, а главное — быстро… Но…
Тут открылась дверь, вошел Джереми, за ним — белобрысая и раскрасневшаяся Дебби (что она, черт ее возьми, делает в полицейском управлении на Блафф-роуд? Хотя — если ей скучно у нас, на Стоунер-роуд… Почему бы и не зайти к любимому мужу, вытащить его к городским лоткам на ланч.)
— Друзья, — воззвал к ним Робинс, грозно наклоняясь к столу, — я тут как раз рассказываю уважаемой владелице компании по беспроводной связи, что за время ее пребывания в городе Куала-Лумпуре особо опасная преступность здесь выросла чуть не вдвое. Джереми, как выглядит смертность в Федерированных Малайских Штатах за последний, 1930 год?
— Господин инспектор, мы только-только прибыли, — запротестовала Дебби. И опять проделала свой неповторимый маневр: прошла за сифоном с содовой мимо плеча Робинса, еле заметно прикоснувшись к этому плечу бедром. Так, так, дорогая Дебби, что бы это значило?
