Анатолий Чехов - Кара-курт
ГЛАВА 1. ПЕРЕД ЛИЧНЫМ СОСТАВОМ
Полковник Артамонов послал за Самохиным машину в Ашхабад, приказав немедленно следовать в расположение Дауганской комендатуры.
Утомленный дальней дорогой и непривычной жарой, Андрей занял место рядом с красавцем шофером в «эмке» начальника отряда, решив, что, едва прибудет на место назначения, тут же добьется отправки на фронт и спустя несколько дней поедет обратно уже в фронтовом эшелоне.
Разговор с лейтенантом госбезопасности Овсянниковым не слишком его озаботил, хотя приятного в нем было мало, оба закончили его с взаимным неудовольствием. Раздумывая о том, не повредит ли ему такая неудачная встреча с Белухиным, что он сам будет говорить полковнику, Андрей наблюдал разворачивающиеся перед ним картины южного города.
Всюду много народу. Истомленные зноем деревья, арыки, протянувшиеся вдоль улиц, темнолицые всадники в высоких бараньих папахах, важно восседающие на ишаках, лошадях и верблюдах, яркие одежды, огромные бродячие псы с вываленными от духоты языками, коротко обрезанными ушами — все было именно таким, каким и ожидал увидеть Андрей в знойном среднеазиатском городе. Вдоль улиц, на пустырях и в городских парках уже возникают палаточные городки. Сюда тоже стали прибывать с запада беженцы. Война пришла и в этот город вместе с эшелонами эвакуирующихся на восток заводов и комбинатов, вместе с тысячами обездоленных людей.
Пустыри застроены времянками. Тут и там убогие хибарки, сколоченные из старых досок от ящиков, сложенные из обломков самана, какой-то черепицы, листов железа. Местами — таборы, раскинувшиеся прямо под открытым небом, в скудной тени акаций и карагачей, под неким подобием навесов из одеял, простыней, кусков брезента. Всюду усталые, суровые, сосредоточенные лица. Но для Самохина, столько пережившего за последние несколько недель, даже эти пыльные, неуютные улицы, обсаженные истомленными зноем деревьями, свесившими, словно траурные флаги, пожухлые листья, эти палаточные городки, глинобитные времянки и таборы под открытым небом были мирными улицами, мирными таборами, без артиллерийских обстрелов и бомбежек...
Андрей теперь уж не ждал ответов на свои запросы о семье. Думал лишь о встрече с беспокойным полковником, зная, что от этой встречи будет зависеть его дальнейшая судьба.
— У вас есть еще какие-нибудь поручения от начальника отряда? — спросил он горбоносого шофера-кавказца.
— Конечно! — убежденно ответил тот. — В восемнадцать ноль-ноль в штабе округа будет ждать майор Веретенников.
— Майор тоже едет на Дауган?
— Так точно... Завтра туда прибывает сам начальник войск генерал Емельянов и еще один генерал — командир дивизии! — Гиви прищелкнул языком: — Сразу два генерала! Полковник Артамонов сказал: «Смотри, Гиви, голову сниму, если не привезешь старшего политрука Самохина и майора Веретенникова».
«Что ж это за Дауганская комендатура такая? — подумал Самохин. — Начальник отряда уже там, завтра прибывают начальник войск и общевойсковой генерал. Видно, полковник не зря его торопит».
То, что генерал Емельянов сам приедет на участок комендатуры, позволяло Андрею надеяться без проволочек получить разрешение вернуться на фронт.
Наконец они подъехали к зданию, в котором временно разместился штаб дивизии.
Майор Веретенников, невысокий и плотный, ждал их у подъезда.
— Как доехали, Андрей Петрович? — спросил он, поздоровавшись. — Надо бы нам отметить это событие, когда еще удастся в город попасть, но обоим «надлежит явиться»... Конечно, — продолжал он, — у нас тут не Западный фронт (в его голосе послышались ревнивые нотки), но дела скоро начнутся весьма серьезные...
Удивительно свежая кожа лица была у майора Веретенникова. На скулах — легкий румянец, под козырьком фуражки белый, совсем не тронутый загаром лоб.
— Вас и солнце не берет, — сказал Андрей, хорошо узнавший за короткое время, что такое Средняя Азия.
— Всего третий день в этих краях, — отозвался Веретенников. — Передвигаемся ночами, и вся работа — ночью. Солнца еще не видели. Расскажите, как на фронте? Где вас ранило? Давно ли из госпиталя?
Пока Самохин рассказывал свою историю, незаметно стемнело. «Эмка» выбралась ив путаницы городских улиц и теперь мчалась по шоссе, обгоняя двуколки, запряженные ишаками, пароконные телеги, грузовики, потом свернула с большака на проселок, убегающий в сопки, извивающийся между скалами.
Ехали почти в полной темноте. Голубоватые блики от затемненных синими стеклами фар бежали впереди по обочинам, скользя по пыльным кустам полыни, скатившимся к дороге камням.
И здесь, за тысячи километров от фронта, светомаскировка: за движением на дороге следят, очевидно, не только из-за кордона.
Внезапно машина остановилась. Прямо из темноты возникла коренастая фигура в пограничной форме. Из-под козырька — густые брови, сверлящие глаза, пушистые усы вразлет. На петлицах гимнастерки с каждой стороны по четыре «шпалы» — полковник.
Самохин и Веретенников вышли из машины, начали было докладывать о прибытии, но полковник не дал им и рта раскрыть:
— Вольно, вольно... Наконец-то дождался. Артамонов Аким Спиридонович, — здороваясь, назвал он себя. — Прибыли вы, можно сказать, в последний момент. Еще сутки — и было бы поздно...
Самохин немало подивился тому, что полковник встретил их у дороги один, без сопровождающих. Тот словно бы догадался, о чем он подумал; усаживаясь рядом с шофером, пояснил:
— Всех на границу разогнал. С первого дня войны — охрана усиленная, скажем прямо, ослабленными силами. Ну, ладно... Сейчас, если не устали, потолкуете с нашими пограничниками, люди ждут вас, а в четыре ноль-ноль двинем на заставу Дауган...
Андрей подумал, что они с Веретенниковым, кажется, и впрямь попали с корабля на бал. Не успели приехать, уж и беседа с личным составом, а с рассветом — выезд на одну из застав.
Сливаясь синеватым цветом с откосами сопок, потянулись один за другим глинобитные заборы — дувалы, замелькали вдоль дороги темные ряды кустов — виноградники. На крутых откосах сопок тут и там угадывались при свете звезд дома — глинобитные, сложенные из камня-плитняка, кибитки с плоскими крышами, маленькими окнами. Наконец машина остановилась у железных ворот Дауганской комендатуры, почему-то заслужившей столь пристальное внимание самого высокого начальства военного округа.
— Ну вот и приехали, — сказал полковник. — Поздравляю с прибытием...
С крыльца комендатуры, придерживая на ходу пистолет, сбежал капитан, подтянутый и элегантный, как выпускник училища. Не доходя до полковника расстояния, точно предусмотренного уставом, ударил строевым шагом в асфальт дорожки и четко отработанным движением легко и красиво взял под козырек.
— Товарищ полковник, личный состав вверенной мне комендатуры...
— Вольно, вольно, — остановил его Артамонов. — Сегодня уже виделись. Вот знакомься со своим замполитом. Фронтовик, старший политрук Самохин Андрей Петрович.
Капитан подчеркнуто официально пожал руку Андрею.
— Ястребилов, комендант Даугана, — представился он.
— А это — представитель штаба дивизии майор Веретенников, — продолжал полковник.
Ястребилов так же четко откозырял и Веретенникову.
— Разрешите доложить, товарищ полковник... — придавая голосу значительность, сказал он, — на участке комендатуры была обнаружена банда преступников. Половина банды изображала перекупщиков опия, половина — дружинников. «Перекупщики» затевали сделки, «дружинники» задерживали их и отбирали у простофиль терьякешей деньги. Мною была направлена группа из резервной заставы под началом старшины Галиева. Банда задержана, ведется следствие...
— Ну вот и хорошо, что задержана, — видимо не придав особого значения такому событию, сказал полковник. — Проверьте только, нет ли среди этих бандитов агентов разведки. Ваши соображения доложите завтра перед совещанием.
— Есть доложить, товарищ полковник! Ястребилов снова четко взял под козырек, заученным движением сделал шаг в сторону, пропуская начальство.
Это козыряние и безукоризненный доклад вылощенного коменданта вызвали в душе Самохина лишь раздражение: «Какие-то жулики, какие-то перекупщики опия. Чем занимается комендатура? Не из-за подобных же банд сюда приезжает начальник пограничного округа и общевойсковой генерал?» В поведении Ястребилова Андрей уловил те же ревнивые нотки, что и у майора Веретенникова: дескать, фронтовик-то ты фронтовик, но мы здесь тоже не лаптем щи хлебаем. Самохин исподволь присмотрелся к Ястребилову и упрекнул себя в несправедливости. Внешне комендант Даугана выглядел образцово.
На западе даже в штабах немыслимо было выглядеть таким идеально подтянутым и отутюженным. В плащ-палатках, в комбинезонах, пятнистых маскхалатах разведчиков, надетых поверх полевого обмундирования, и старшие лейтенанты, и капитаны, и майоры, и полковники делили с рядовыми красноармейцами тяготы бездомного фронтового бытия. Рядовой заботится лишь о себе. Командир — о своем подразделении, но и ему подчас приходится впрягаться вместе с расчетом в орудие, когда оно юзом плывет по жидкой грязи, вытаскивать под проливным дождем застрявшие автомашины, сутками мерить шагами поля и леса. Где уж тут до разутюженных складочек, ослепительных подворотничков. И вместе с тем Андрей не мог не согласиться: командир, начальник всегда должен быть подтянут. Образцовый внешний вид капитана Ястребилова был тем более необходим, поскольку комендатуру собиралось посетить высокое начальство.
