Чингиз Абдуллаев - Совесть негодяев
Он сразу понял тогда, в кабинете банкира, что его вычислили. Это было видно по лицу Будагова, это ясно читалось в каждом его движении. Из этого следовало сделать вывод, что, во-первых, здесь действовали профессионалы достаточно высокого класса, если смогли так быстро его разоблачить, а во-вторых, что Будагов связан с некими людьми, для которых само присутствие Дронго в Ташкенте крайне нежелательно. И хотя сам Дронго так и не сумел выяснить, почему Чешихин приезжал в Ташкент к Будагову, само наличие этих двух очень важных фактов давало достаточную пищу для размышлений. Но в кабинете банкира в первую очередь нужно было думать о своем спасении. Бежать было нельзя, Дронго видел этот лихорадочный блеск гончей собаки в глазах Будагова и понимал, что его встретят на улице, едва он покинет здание банка. Оружия у него не было. Оставалось придумать нечто спасительное.
В кабинете Будагова было несколько встроенных шкафов довольно большого объема, и он, быстро приняв решение, спрятался в одном из них. Когда банкир обнаружил, что его нет, он принялся громко орать, даже не догадавшись спросить у своего секретаря-девушки, выходил ли гость из кабинета или не выходил. Впрочем, представить себе, что человек спасается от смерти, спрятавшись в твоем собственном шкафу, — это действительно невероятно. Но после того, как все выбежали в коридор, Дронго перешел в комнату отдыха банкира, где расположился с большим комфортом.
Он понимал, что его будут искать. Особенно этот блондин Валдис, выделявшийся своей кошачьей походкой и цепким, запоминающимся взглядом голубых глаз. Так вскоре и получилось. Из банка удалили всех сотрудников, а четверо людей Валдиса начали осмотр помещения. И тут их подвела самоуверенность. Все четверо были вооружены. И все четверо знали, что преследуемый объект не имеет оружия, а значит, в какой-то момент все четверо потеряли привычное чувство опасности, несколько переоценив свои возможности. Если бы у него был пистолет и они об этом знали бы, всё могло сложиться гораздо труднее для Дронго. В таком случае они передвигались бы по зданию банка с очень большой осторожностью, опасаясь за свою жизнь. Но прекрасно зная, что оружия нет и не может быть, они действовали спокойно, нахально, даже бесцеремонно. И, конечно, поплатились за это.
Для первой пары он просто натянул провод в коридоре. Один сразу упал, другой обернулся и получил сильный удар по голове. Причем удар был действительно сильный, и Дронго даже потом встревоженно провепял пульс лежавшего в коридоре преследователя. Меньше всего ему хотелось кого-то убивать.
Второго из нападавших он отнес в склад, где связал и оставил. Пистолеты обоих он забрал себе. Но затем ему пришла в голову еще более оригинальная мысль и он оставил оба пистолета рядом с телами нападавших. Можно было представить себе лица остальных преследователей. Все получилось, как он рассчитал. Валдис и его напарник ворвались на склад на четвертом этаже, где сидел их связанный товарищ. Пока они пытались его освободить, Дронго нарочно уронил стул на третьем. Валдис, опять забыв об осторожности, ведь все пистолеты были у них, ринулся вниз. А он, поднявшись с другой стороны, просто потянул веревку, привязанную к ручке двери склада, запирая двоих оставшихся там людей.
Пока Валдис решал, что ему нужно делать, Дронго демонстративно прошел в одну из комнат, где все уже было приготовлено к «приему гостей». Валдис, взбешенный неудачами и зная (все-таки психология в таком деле самая главная вещь), что у Дронго нет оружия, попытался сам ворваться в комнату и выстрелил в замок, после чего взрывной волной на него опрокинулась дверь.
Выйти из здания было проще простого. К этому времени в банк уже ворвались десятки работников милиции и врачей. Были среди них и сотрудники банка. И, конечно, никто никого не знал. В наступившей панике он спокойно ушел и, поймав попутную машину, почти сразу выехал за город, не сожалея об оставшейся у Юсуфа-ака зубной щетке. Возвращаться к старику было никак нельзя. Можно было подвести и самого старика, и его семью. А этого Дронго очень не хотелось.
И вот теперь он уже второй час сидит прямо на земле под жарким осенним солнцем, ожидая, когда наконец сюда подойдет этот злосчастный поезд. И думать в такую жару почти невозможно. Но если сидеть просто без дела, то вообще можно сойти с ума. Приходится заниматься хоть чем-то.
Можно уверенно сказать, что преступная цепочка Будагов, Камалов и этот Валдис не ограничивается тремя лицами. Там есть еще кто-то, от кого цепочка идет и дальше, и выше. Судя по всему, цепочка представляет собой достаточно сильную цепь, если было принято решение о ликвидации начальника милиции Рахимова. На такие дела мафия обычно в одиночку не решается. Здесь нужна санкция очень большого человека, который сможет в случае необходимости прикрыть всех. И это даже не прокурор города Камалов, а некто еще повыше.
Он сидел на земле и ждал поезда. Это было одно из редких мгновений его жизни, когда можно было просто сидеть и ничего не делать. Не бояться очередного выстрела в спину, не ожидать внезапного телефонного звонка, не опасаться предательства. Наделенный душой и способностью чувствовать человек, думал Дронго, всегда остается один. Едва осознав себя как личность, он уже пытается осмыслить мир через призму собственного восприятия, собственного поиска смысла жизни. Может, поэтому все наши попытки по построению идеального человеческого общества обречены на неудачу, ибо невозможно переделать человека — его страхи и сомнения, его пороки и добродетели.
Впервые в жизни он думал не о конкретном задании, которое нужно выполнить, а вообще о смысле своего существования на этой земле. Все идеалы, под знаменем которых проходила его молодость, оказались либо ложными, либо преданными. Университет, в котором он учился, уже назывался по-другому. Раньше он носил гордое имя пламенного революционера, теперь назывался именем его идеологического противника, вовремя успевшего сбежать на Запад и оттуда проклинать собственную страну, считая, что можно пойти даже на соглашение с фашистами «третьего рейха» в надежде свалить существующую на своей Родине систему.
В партию, в которую Дронго вступил в двадцать четыре года, уже не верил никто. Даже новые лидеры партии видели в ней лишь инструмент для достижения собственных амбициозных целей, а не средство защиты трудящихся. Первые годы после развала Дронго еще верил, что огромная страна, которой он отдал свою жизнь и судьбу, еще восстановится. Но реальность, в которую не хотелось верить и которая была слишком очевидна для такого блестящего аналитика, как Дронго давала о себе знать. Страна, в которую он верил и защищал, больше не существовала. И никогда не могла возродиться в том состоянии, в каком она прежде пребывала. И это тоже была реальность, с очевидностью которой нужно было считаться.
Даже те службы, с которыми он работал, уже больше не существовали. Теперь оставшаяся часть этих служб размещалась в другом государстве, и он формально мог быть даже обвинен в шпионаже в пользу чужой страны. Чужой. Москва уже не была столицей его родины, Таллинн и Киев, Ташкент и Рига уже не были городами его страны. Во многие из этих столиц теперь нужно было получить визу, если её, конечно, еще захотят дать. И так было во всем.
Из блестящего эксперта с очень большими перспективами он превратился по существу в лицо без профессии. Нельзя было серьезно считать профессией его работу в журнале, где он появлялся на несколько часов в день.
Прожив полжизни, он потерял все — свою страну, любимых женщин, с которыми не мог быть до конца откровенен в силу своей профессии, саму профессию, которая оказалась ненужной в его маленькой, но суверенной стране.
Конечно, можно было успокаивать себя тем, что его деятельность объективно принесла пользу очень многим людям — он ловил торговцев наркотиками и контрабандистов, боролся против национальных мафий и бандитских групп, разгадывал трудные кроссворды зарубежных разведслужб и разоблачал иностранных агентов. Но все это вдруг начинало казаться мелким и ненужным. Сама его жизнь — сложная и богатая приключениями, вдруг оказалась пустой, словно в ней не было того стержня, на котором могла состояться его судьба. Не было семьи, которую он так и не создал за годы своих странствий, и не было страны, которую он так любил и защищал. И это был подлинный итог его нелегкой судьбы, словно та нелегкая плата за успехи, коими он мог гордиться.
По-настоящему он любил только одну женщину в своей жизни — Натали Брэй. Она погибла осенью девяносто первого, спасая ему жизнь. В этом было какое-то роковое совпадение. Осенью девяносто первого окончательно развалилась страна, в которую он верил и которой служил. Он встречал после этого много женщин, но ни одна из них не была похожа на Натали. Впервые они познакомились в Вене двенадцатого ноября восемьдесят восьмого года. И уже спустя менее чем месяц — третьего декабря расстались в Буэнос-Айресе, так ничего и не сказав друг другу. Вернее, сказав все в последнюю минуту. И именно тогда он узнал её настоящее имя — Натали.
