Дэвид Игнатиус - Совокупность лжи
Хани поглядел на заключенного. Феррис видел, насколько он напряжен и старается держать себя в руках.
— А почему же вы не убили Амари? — спросил Хани.
— Мы пытались, но не смогли найти его. Он исчез. Американцы умные. Они спрятали его. Они очень умные, эти американцы. Но они — слуги шайтана, и Аллах покарает их.
Хани посмотрел на зеркальное стекло, туда, где, как он знал, сидит Феррис.
— Да, — спокойно сказал он. — Американцы очень умны.
Затем он встал со стула и вышел из комнаты. В его походке была скрытая угроза, как у профессионального боксера, идущего к рингу.
Он открыл дверь и вошел в отделение для наблюдателей, где сидел Феррис. Может, он пристрелит меня прямо здесь, подумал Феррис. Но Хани стоял со сжатыми кулаками. Не для того, чтобы причинить ему вред, а чтобы сдержать эмоции.
— Я больше и слышать вас не желаю, — сказал он слегка дрожащим голосом. — У нас был хороший и тщательно разработанный план относительно Карами. Он был бы отличным информатором и для нас, и для вас. Возможно, он даже дал бы нам возможность проникнуть туда, куда мы стремимся. А теперь мы потеряли его, из-за вашей лжи и глупости.
Он глянул на Ферриса, все еще не отойдя от шока. Как эти американцы могут быть столь тупы? Он покачал головой. Хватит. Развернувшись к двери, он вдруг остановился и снова посмотрел на Ферриса:
— Я знаю, что вы делаете. На арабском это называется такия. Со времен Пророка. Ложь, необходимая, чтобы защитить себя от неверных. Они же неверные, поэтому им можно лгать, если это необходимо. Именно это и сделали ты и Эд Хофман по отношению ко мне, со всеми вашими уловками. Такия. Но вы очень сильно ошиблись.
— Мне очень жаль, — сказал Феррис.
— Ни слова больше, мистер Феррис. Если вы скажете мне еще хоть слово, я вас убью.
Хани снова развернулся к двери и вышел, оставив Ферриса одного в этой мерзкой преисподней в глубинах горы.
Глядя сквозь зеркальное стекло, Феррис видел, как конвоиры отвязали заключенного Зияда от стула и увели его. Теперь, когда он сломался, они используют его по полной. Все контакты, которые когда-либо у него были, вплоть до каждого горшка, на который он когда-либо садился. Но американцы уже ничего не узнают об этом.
Феррис ждал. Интересно, придет за ним кто-нибудь или он так и останется здесь, став еще одной человеческой развалиной, гниющей в этих подземельях? Через некоторое время за ним пришли двое солдат. Те же, которые сопровождали его, когда он только приехал. Они повели его другой дорогой, по грязным и плохо освещенным коридорам, воняющим дерьмом. Из камер доносились крики. Крики боли или крики людей, столь долго здесь находящихся, что это свело их с ума.
Наконец они дошли до старого лифта с распашными дверьми, большого, в который, казалось, можно загнать отару овец. Лифт для заключенных, понял Феррис. Пахнущий мочой людей, обгадившихся от страха, когда они спускались в обитель мертвецов.
Лифт медленно поехал вверх, лязгая. Охранники открыли дверь, и Феррис снова увидел перед собой грязь и хлам, смрад тюрьмы и редкие лица людей в мертвенном люминесцентном свете. Его подвели к двери, закрытой на засов. Заключенный принялся о чем-то умолять Ферриса, думая, что это иностранец, который сможет спасти его. Охранники открыли дверь и толкнули Ферриса наружу. На город уже спустилась ночь, черная, безлунная.
Джип Ферриса стоял на другой стороне дороги. Включая зажигание, он был почти готов к тому, что машина взорвется. Нет, это не в стиле Хани. Феррис поехал в посольство. Приехав, он отправил Хофману сообщение по специальному каналу связи, а затем, спустя час, быстро переговорил с начальником отдела по спутниковому телефону. Хофман был разочарован, но каяться явно не собирался.
На следующее утро Феррис отправился в Вашингтон. По дороге в аэропорт он заехал к Алисе, разбудив ее. По его виду она сразу поняла, что произошло что-то ужасное.
— Что случилось, дорогой? — спросила она. Алиса впервые так назвала Ферриса.
— Неприятности по работе. Они хотят, чтобы я слетал домой и поговорил с людьми из Госдепартамента.
— У тебя неприятности? Ведь случилось что-то ужасное, так? Я это чувствую.
Он посмотрел на пряди волос соломенного цвета, свисающие поверх ее сонного лица.
— Ничего особенного. Но мне придется разобраться с этими проблемами. И поговорить с женой.
Она кивнула:
— Когда вернешься?
У Ферриса дернулось лицо, и он перенес вес тела с раненой ноги. Он не знал, когда он вернется. Если Хани говорил всерьез, то возможно, что и никогда.
— Как только смогу, — ответил он. — Я позвоню тебе оттуда сразу же, как смогу. Хорошо?
— Конечно. Если ты действительно собираешься вернуться.
Он даже не знал, что ответить. По его опыту, клятвы в верности обычно произносились именно тогда, когда возникали сомнения в чьей-то искренности. Все лишние слова говорят о неискренности, вспомнил он фразу Хани.
— Я не хочу покидать тебя, — сказал он, вложив в каждое слово все свои чувства по отношению к ней.
— О Роджер! — ответила она, качая головой. В ее глазах стояли слезы. — Пообещай мне кое-что. Если ты решишь, что у нас все не всерьез, честно скажи мне об этом. Я не хочу, чтобы мне причиняли боль. Сейчас я живу хорошо и счастливо и не хочу снова стать несчастной.
— Я никогда не причиню тебе боль, — ответил Феррис.
Она кивнула, разворачиваясь к нему спиной. Так вот как это бывает, подумал Феррис, глядя, как Алиса уходит. Это безнадежное чувство и есть любовь?
Глава 11
Лэнгли, Вашингтон
Пока Феррис летел домой, во Франкфурте взорвался еще один заминированный автомобиль. Во время пересадки в Лондоне Феррис позвонил дежурному ближневосточного отдела и спросил, не следует ли ему возвращаться в Иорданию. Нет, ответил дежурный, Хофман хочет видеть его в Вашингтоне, чем быстрее, тем лучше. Уже просто глядя на людей в Хитроу, можно было понять, насколько они напуганы. Стоят толпами вокруг телевизоров в вестибюле аэропорта и смотрят новости. Из-за повышенных мер безопасности отменили несколько вылетов.
Феррис позвонил Алисе из Лондона. Она еще не слышала про Франкфурт. Феррис сказал ей, что надо быть поосторожнее. В ответ она громко расхохоталась:
— Мне? Это тебе надо быть осторожнее. Я тут ни при чем.
Феррис рассмеялся в ответ, но сквозь боль. Он хотел бы отправиться домой вместе с ней. Ни разу за всю их совместную жизнь с Гретхен ему не хотелось спрятаться вместе с ней от всего остального мира. Гретхен сама была миром, его неотъемлемой частью, вот в чем дело. Его монетой, отчеканенной со всем совершенством. А Алиса — словно из другого мира, все такого же загадочного для Ферриса. В который сейчас ему хотелось бы уйти вместе с ней.
Во время перелета из Лондона в Вашингтон Феррис предался размышлениям. У ЦРУ почва из-под ног уходит. Они упустили те немногие драгоценные шансы внедриться во вражескую сеть. И сам Феррис тут не лучше Хофмана. Он жадный, нетерпеливый и потерял след противника. Сама мысль о возвращении в штаб-квартиру навевала уныние. Даже не блеклое, линолеумное ощущение от здания, построенного в стиле модернизма шестидесятых. Ощущение атмосферы госучреждения, пронизывающей все, как сухая гниль. Когда Феррис пришел сюда, ему говорили об элите, братстве и прочем. Он думал, что Управление не может быть столь же чопорным и бюрократическим, как «Тайм», откуда он только что ушел. И ошибся. Оно оказалось еще хуже. Это был стиль жизни, где столь долго лгали себе, что полностью потеряли границу между реальностью и выдумкой. Сама мысль о неудаче была неприемлема, поэтому в любой ситуации, где было замешано ЦРУ, ошибки списывались на кого-то еще. Это были люди, которые сами верили в свои презентации, сверстанные в «Пауэр пойнт».
Феррис взял с собой книгу из библиотеки британского консульства и сейчас принялся читать ее, чтобы успокоиться. Британцы тоже прокололись, оказавшись на грани поражения после хаоса Дюнкерка в 1939 году. Но когда они осознали, что ставкой в игре является само их выживание, они открыли в глубине своей души чистую безжалостность. Неуклюжие шахматисты и салонные оригиналы доказали, что могут быть убийцами. Вот истина истории разведки, в которой Феррис каждый раз с удовольствием убеждался. Встретившись с врагом, которого они не могли одолеть в открытом бою, британцы нашли новые способы работы. Они возвели ложь в ранг военной стратегии. Они украли у врага шифровальные машины «Энигма» и наняли самых одиозных и умных специалистов, чтобы разгадать шифры. Они брали в плен немецких агентов и вели через них двойную игру, создав столь сложную и правдоподобную паутину лжи, что для немцев она стала реальностью. Зная, что они не смогут выиграть войну, если в нее не вступит Америка, они развернули тайные операции на американской территории, чтобы дискредитировать изоляционистов. Распространяя ложь и слухи, они расправлялись с неугодными им членами конгресса. И продолжали изображать из себя добродушных аристократов-увальней, пока вразвалочку не дошли до Берлина. Так они достигали успеха, день за днем, ложь за ложью.
