Чингиз Абдуллаев - Отрицание Оккама
В эти предвоенные годы некоторые квартиры по нескольку раз успели поменять хозяев. Уже позже, когда реабилитируют большинство бывших жильцов, на доме начнут появляться таблички с именами и гордыми профилями людей, которые стали легендами при жизни; затем их имена вымарывались из учебников и книг, а затем снова возвращались в историю своего народа.
Дронго приехал немного раньше, обошел дом, разглядывая мраморные таблички. Он вспомнил, как мать рассказывала ему, что бывала в этом доме. Она участвовала в девятнадцатом съезде ВКП(б), позже переименованной в КПСС. Мать признавалась, что многим делегатам очень не нравилось словосочетание «КПСС», ведь в памяти еще свежи были воспоминания об отрядах СС, действовавших во время войны. Но новое название утвердили, и его мама тогда приехала сюда в квартиру Поспелова, к его супруге.
Он вошел в подъезд, поднимаясь на третий этаж. Возможно, этот Шмелев прав, здесь действительно чувствуется сама история, словно оживают тени забытых героев Гражданской войны. Он подошел к нужной ему двери, позвонил. Через некоторое время услышал шаги, и дверь открыли. На пороге стоял довольно тучный человек лет тридцати. У него были взъерошенные темные волосы, одутловатое мордастое лицо, небольшие глаза, крупная родинка на щеке. Он был похож на своего знаменитого отца. Но тот был достаточно худощавый и высокий мужчина. Хотя сходство было очевидным. У отца были такие же глаза, волосы, круглая голова и большая родинка на том же месте.
Илья был одет в какой-то балахон, заканчивающийся у колен. Под ним были светлые брюки. Он протянул гостю руку.
– Входите, – достаточно приветливо сказал он, – я уже заканчиваю работу. Вы, кажется, пришли немного раньше.
– Одна минута одиннадцатого, – возразил Дронго, глядя на часы.
– Ясно. «Точность – вежливость королей». Значит, я увлекся и не заметил, как пролетело время. Идемте в гостиную. Она у меня справа по коридору. А мастерская слева.
– Вы используете эту квартиру как мастерскую? – уточнил Дронго.
– Нет. Разумеется, нет. Это было бы слишком дорогое удовольствие. Но у меня здесь четыре комнаты, а живу я один. Поэтому в двух комнатах я работаю, а в двух иногда остаюсь. Гостиная и спальня – мне вполне достаточно для жизни. Я человек скромный.
Дронго прошел в небольшую гостиную. Отсюда открывался удивительный вид на Кремль и Москву-реку. Он сел за стол, покрытый сине-желтой скатерью. На нем стояли вазы с фруктами и сладостями. Дронго увидел, как в коридор вышли двое молодых людей. Парень и девушка. Они были в одном нижнем белье. Оба заторопились в другую комнату, очевидно, там они переодевались. Через некоторое время в гостиной появился Илья Шмелев. Он уже успел переодеться. Теперь на нем были черные вельветовые брюки и светло-зеленая рубашка цвета хаки, которую он надел навыпуск.
Шмелев подвинул к себе столик, стоявший у окна. На нем выстроилась целая батарея бутылок. Он спросил у гостя:
– Что будете пить?
– Давайте коньяк, – сказал Дронго, увидев знакомый «Хеннесси». Шмелев одобрительно кивнул, взял два пузатых бокала и налил коньяк. Достал снизу коробку шоколадных конфет.
– Считается, что в России моду на коньяк с лимоном ввел Николай Второй, – вспомнил Илья, – но сейчас говорят, что это дурной вкус. Последний император вообще не отличался хорошим вкусом. Умудрился взять жену с наследственной болезнью, проиграть все войны, которые вел, и отречься от престола за себя и за своего сына. В истории редчайший случай такого слабоволия.
– Я видел в коридоре его портрет, – напомнил Дронго.
– Верно. Это подлинник. Работа девятьсот пятого года. Николай тогда никому не позировал, но неизвестный художник сделал его портрет по фотографиям. Они только входили в моду.
– Вы давно здесь обосновались?
– Не очень. Отец помог мне купить эту квартиру. Ему, очевидно, льстит, что его отпрыск живет в таком знаменитом месте. Хотя с точки зрения удобства и эстетики здесь не очень хорошо. Трубы старые, дом сыплется, соседи часто меняются. В общем, одна морока. Я живу обычно в новом доме на Остоженке, а здесь иногда работаю и встречаюсь с тенями ушедших. Между прочим, из этой квартиры увели на расстрел сразу двух хозяев. Командарма и наркома. Я пытался увидеть их тени, но они сюда не возвращаются.
В коридоре снова появились молодые люди. Они уже успели одеться.
– Мы уходим, – сказал парень, – если мы вам больше не нужны.
– Да, идите, – отмахнулся Илья, – и не забудьте закрыть дверь. Я вам позвоню, когда вы снова понадобитесь.
– Ваши натурщики? – понял Дронго. – Я видел, как они выходили раздетыми.
– Почти, – весело кивнул Илья, – ваше здоровье. У вас хороший вкус. Я имею в виду коньяк.
Дронго пригубил коньяк. Действительно хорош!
– Чем обязан? – спросил Шмелев. – Говорят, вы самый известный аналитик в нашем городе. Или вообще в мире. Моя знакомая уверяет, что вы самый лучший специалист по расследованию запутанных преступлений.
– Она преувеличивает, – возразил Дронго, – просто мне иногда везло, и я находил разрешение некоторых сложных проблем.
– Везло? – заинтересованно повторил Илья. – Вы считаете, что может везти кому угодно? Тут я с вами не согласен. Везет обычно профессионалам. И тем, кто настроен на это везение. Я бы не сумел делать вашу работу, но думаю, что и вы не смогли бы рисовать вместо меня.
– Не пробовал, – согласился Дронго.
– Итак, что у нас за проблема? Я догадываюсь, что вы пришли ко мне не просто так. Наверняка этот визит связан с трагической смертью Егора, которая произошла примерно месяц назад.
– Почему вы так считаете?
– Я не верю в официальную версию его смерти, – пояснил Шмелев, – он слишком любил жизнь, был молодым, здоровым человеком. Думаю, здесь что-то нечисто. Хотя врачи выдали заключение, что у него была язва. Но откуда она взялась в его возрасте? И почему они не смогли ему помочь? Нет, я и тогда не поверил, и сейчас не очень верю.
– У вас есть версии?
– Конечно. Его убили. Это абсолютно ясно. Я думаю, отец и сестра Егора просто обязаны настаивать на эксгумации трупа и вторичной проверке. И вы увидите, что я буду прав. Значит, вы все-таки пришли из-за этого дела?
– Можно сказать, – ответил Дронго.
«С этим парнем нужно быть осторожнее, – подумал он, – у него достаточно критический ум и цепкое сознание».
– Не понимаю, чем я могу вам помочь, но готов, – предложил Илья. – Я думаю, вы знаете, что мы с Егором были большие друзья. Он учился в Лондоне в одной группе с нашим другом Илларионом Гоцадзе, а я учился в другом университете, но мы втроем очень тесно общались.
– Мне об этом говорили. Кажется, вас называли «мушкетерами». А потом к вам присоединился и четвертый…
– У троих «мушкетеров» просто обязан был появиться свой д’Артаньян, – усмехнулся Шмелев, – и он появился.
– Казбек Малхазов…
– Да. Поздравляю, вы проделали большую работу, сумели все точно узнать. Я начинаю думать, что комплименты в ваш адрес были ненапрасными.
– Вы не замечали ничего подозрительного?
– Конечно, нет. Иначе я бы сразу позвонил нашему верному стражу. Нашему Витьку.
– Кому?
– Виктору Алексеевичу Босенко. Неужели не слышали? Он руководитель службы безопасности компании «Сибметалл». Такой верный пес Аристарха Павловича. Если тот ему прикажет умереть, Босенко за шефа с радостью умрет. У примитивных существ бывает отчетливо развита преданность.
– Я слышал, он был полковником КГБ.
– Ну и что?
– Там обычно не держали «примитивных существ».
– Кто вам сказал? – снисходительно улыбнулся Илья. – Вы, наверное, судите по себе. Или по своим знакомым. А количество дебилов в этой организации в последние годы превышало всякое разумное число. Вы вспомните, кто возглавлял КГБ после ухода Андропова. Солдафон Федорчук. Или примитивный Чебриков. Про Крючкова я не говорю. Это просто позор. Контролируя всю страну, он умудрился проиграть Ельцину, у которого в августе не было ни одного танка, ни одного батальона солдат. Даже танк, на который Ельцин залез, формально подчинялся Крючкову и Язову. Чем все это закончилось? Штурмом Лубянки. Снесли памятник нашему Железному Феликсу. Еще повезло, что не взяли здание КГБ, иначе был бы такой позор на весь мир! Потом назначили Бакатина, который благополучно сдал схемы подслушивающих устройств американцам. По-моему, над этим не смеялся только ленивый. И наконец, туда определили Баранникова, который тоже оказался неудачным заговорщиком и попал на нары, откуда его выпустили по амнистии. И вы хотите меня уверить, что это были нормальные люди?
– Интересно, – заметил Дронго, – откуда такое знание истории спецслужб?
– А я люблю детективы. И читаю книги по нашей истории. Если хотите, в конце восьмидесятых в КПСС и КГБ остались только кретины и неспособные на поступок ничтожные мямли. Когда Ельцин запретил компартию, ни один секретарь райкома не застрелился, ни один не призвал к восстанию. Про КГБ я не говорю, они вообще оказались недееспособными. И наш Виктор Алексеевич Босенко продукт той самой системы, порождение КПСС и КГБ. Ничтожество, без амбиций и внутреннего стержня.
