Джеймс Сигел - Кружным путем
Шоссе?
Куда? Или откуда?
По крайней мере, она не задохнется в дороге. Как только машина устремилась вперед, в лицо Джоанне ударила струя холодного воздуха. Чтобы пленница могла дышать, из-под багажника выдрали часть обшивки.
Это ее немного обнадежило. Если тюремщики позаботились о том, чтобы куда-то доставить ее живой, может быть, не убьют и в конце поездки. Надо надеяться.
Надо держаться.
Они ехали час. А может быть, два.
Тяжелее всего было переносить скрюченную позу. Связанные руки, зажатые между туловищем и полом, вскоре онемели. Хуже всего приходилось плечам. Как только машина попадала в очередную выбоину, плечи и грудь пронзала режущая боль. Автомобилю срочно требовались новые амортизаторы, а дороге – ремонт покрытия. Несколько раз Джоанне казалось, что они проваливаются в какую-то дыру.
Мужчины в машине включили радио. Шел репортаж о какой-то игре с мячом, наверное, о футболе.
Но что бы там ни было, передача приковала внимание ее тюремщиков. Они смеялись, шумно спорили, ругались. Их оказалось трое – Джоанна различала три разных голоса.
Но чем дольше она находилась в темноте багажника, тем сильнее становилось ощущение, что рядом с ней есть еще кто-то.
Джоэль.
Она пять лет мечтала завести ребенка. И вот вошла в сиротский приют Святой Регины и приняла на руки необыкновенную маленькую девочку. Сила любви к ребенку была сейчас ее слабостью. Джоанна поняла, что связь между ними прочнее, чем пуповина, – она на всю жизнь.
«Я принесу ее опять», – пообещала Галина.
Но чего стоит обещание похитительницы людей? Особенно теперь, когда Джоанну куда-то везли. Из глаз хлынули слезы и промочили маску. Шерсть сильнее запахла пылью.
«Прекрати!»
Через некоторое время она, наверное, задремала.
Потому что внезапно поняла, что машина не движется. Струя воздуха больше не била в лицо, ухабистая дорога не выворачивала наизнанку желудок. Радио в салоне не работало.
Джоанна услышала, как где-то неподалеку громко и чисто пропел петух.
Крышка багажника открылась, и сквозь переплетение шерстяных нитей маски просочился серый свет. Ее вытащили за ноги. Джоанна ударилась губой о металлическую кромку и ощутила вкус крови.
Теперь она стояла на ногах. Мужчина, который так грубо с ней обошелся, не упустил возможности провести ладонью по ее грудям, рассмеялся и проговорил нараспев:
– Bueno.[29]
По спине Джоанны пробежал холодок страха: среди всех возможных концов, среди различных унижений и насилий, которые она мысленно перебирала в самые жуткие минуты, такое даже не представлялось.
Хотя – почему нет?
Мужчина перестал ее лапать и куда-то повел. Под шерстью маски Джоанна различала неясные тени. Они оказались в доме.
В дверь вела высокая ступенька, о которой ее никто не предупредил. Джоанна споткнулась и стукнулась коленом о твердый камень. Ее тут же снова вздернули на ноги и ввели в помещение, которое, должно быть, служило коридором. Она смутно ощущала стены по обе стороны.
«Пахнет фермой», – подумала она.
Овцы, коровы, курицы. Неотделанные деревянные балки. Свежевыпеченный хлеб.
Внезапно они остановились, и с головы Джоанны стянули маску-чулок.
Она оказалась в небольшой комнате, ненамного отличавшейся от той, которую недавно покинула. Окна были тоже забиты. На полу валялся грязный матрац – близнец того, на котором она проспала восемь ночей. Но была одна существенная разница: здесь находились люди.
Две женщины.
Когда охранники удалились, они подошли прикоснуться к Джоанне, словно не доверяли глазам и хотели убедиться, что она в самом деле существует.
– Hola, – поздоровалась одна из них, на вид лет сорока пяти.
– Я американка, – ответила Джоанна. – Вы говорите по-английски?
– Не часто. Да и тебе теперь тоже нельзя, – улыбнулась другая.
* * *Их звали Маруха и Беатрис.
Маруха была журналисткой – ровно до тех пор, пока ее не вытащили из машины прямо на площади Боливара. А Беатрис занимала ответственный пост в правительстве и предложила применять к бандитам более строгие меры. Она поплатилась тем, что ее похитили на улице средь бела дня, на ее глазах убив телохранителя.
Через несколько минут после того, как привели Джоанну, в комнате появился мрачного вида человек, который назвался доктором. Он объявил, что всякие разговоры между ними запрещены. И при этом погрозил пальцем, словно рассерженная наставница в монастырской школе для девочек.
Другие охранники более снисходительны, сказала Маруха. Или, по крайней мере, обращают на своих пленниц меньше внимания. По вечерам они главным образом слушают репортажи с футбольных матчей по радио в коридоре или смотрят по телевизору «мыльные оперы».
Джоанна потеряла Пола, затем Джоэль. Теперь ее окружали люди, которые прошли те же испытания, что и она. У них были семьи, дети, родители. И они ее понимали.
Женщины шептались и переговаривались жестами. Маруха и Беатрис поведали Джоанне свои истории, показали фотографии своих супругов, детей и даже домов. Одна из них жила в фешенебельном районе Боготы Ла Калера, другая обосновалась на холмах над городом.
Когда они спросили, есть ли у Джоанны дети, она ответила: «Да. Девочка». Но никаких фотографий у нее нет. Только образ, который она хранит в мыслях. Джоанна рассказала, что произошло с ней и Полом. Маруха и Беатрис вздыхали и сочувственно качали головами.
Все трое спали на одном матраце – валетом. Маруха, в той, прошлой, жизни бывшая неисправимой курильщицей, ужасно храпела. Беатрис, пытаясь ее утихомирить, толкала под ребра. Разумеется, с любовью, по-сестрински.
Они, должно быть, находились в горах, решила Джоанна. Ночью стало безумно холодно, при дыхании изо рта вырывался пар, и они, пытаясь согреться, прижимались друг к другу. А утром доски на окнах покрылись пятнышками инея.
На второй день у Джоанны возникло ощущение, что все это – какая-то нескончаемая вечеринка в пижамах. Они заплетали друг другу волосы. Кто-то из охранников дал Марухе пузырек дешевого лака для ногтей «Алая страсть». И они по очереди делали друг другу маникюр и педикюр.
Мужчина, который щупал груди Джоанны, больше не приближался, и ее страх перед насилием постепенно померк, уступая место другим страхам. Разумеется, страху перед смертью.
И другому, грызущему изнутри, который был едва ли не страшнее: удастся ли когда-нибудь отсюда выйти?
Маруха и Беатрис были похожи на давно сидящих в тюрьме и уже угасающих узниц; их лица посерели. И Джоанна спрашивала себя, как скоро и ее кожа приобретет такой же оттенок.
Иногда, сообщила Беатрис, охранники позволяли им смотреть вместе с ними телевизор. И они с нетерпением ждали выпусков новостей. В этих выпусках время от времени появлялись их мужья и дарили крупицу надежды.
«Мы ведем переговоры. Мы пытаемся вас вытащить. Бодритесь».
Джоанна понимала, что у нее такого утешения не будет. Пол уехал и растворился в эфире так же мгновенно и бесследно, как ее прошлая жизнь.
На третье утро раздался стук в дверь. Это само по себе было необычно: охранники привыкли вваливаться в комнату, когда им заблагорассудится, не обращая внимания на то, что их пленницы могли лежать, шептаться или даже, полураздевшись, протирать себя губкой из ведра с чуть теплой водой. «Купание шлюхи» – кажется, это так называлось?
Но на этот раз все трое сидели одетые в центре комнаты и коротали время, составляя список своих любимых городов. Беатрис выбрала Рим, Рио и Лас-Вегас. Маруха – Сан-Франциско, Буэнос-Айрес и Акапулько. Настала очередь Джоанны. Но она не могла придумать ничего, кроме Нью-Йорка. Города, в котором жила и в который изо всех сил желала вернуться.
Дверь открылась. В комнату вошла Галина.
До какой же степени отчаяния дошла Джоанна, если вид ее похитительницы вызвал у нее прилив… чего же именно? Радости? Облегчения? Или просто удовольствия от вида знакомого лица?
Может быть, такое чувство возникло от того, что Галина выглядела по-другому, чем в прошлый раз, когда мрачно объявила Джоанне, что Полу не удалось выполнить задание. Теперь она была больше похожа на другую Галину – ту, с которой каждый с удовольствием посидел бы на солнышке на скамейке в парке.
Она поманила к себе Джоанну – хотела ей что-то сказать.
– У нас есть вести от вашего мужа. – Галина сжала ей руку. – Подождите, все еще образуется.
Сердце Джоанны, или ее дух, – словом, то, что способно вознести человека на седьмое небо, всколыхнулось в груди. И не потому, что она услышала радостную новость. Нет.
Галина приехала в горы не одна. Следом за ней вошел один из охранников – тот застенчивый паренек, что выглядел лет на тринадцать.
Он нес на руках Джоэль.
Глава 23
Они переехали Уильямсбургский мост, нырнули в тоннель Линкольна и направились куда-то за пределы Джерси-Сити. Было пять часов вечера. Безлюдную дорогу обрамляли поля колышущейся тимофеевки. «Высокой, до глаза слону». Строка была из любимого мюзикла Джоанны – «Оклахомы». Пол сказал Майлзу, что на их последнюю годовщину они с Джоанной ходили на возобновленную постановку спектакля.
