Василий Шумилов - Чекисты
— Расскажите, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Полем Дюксом? Перечислите места, где он бывает. Когда вы виделись в последний раз?
— Обождите, я все вам сообщу без утайки, — уверяла она следователя. — Верьте в мое безусловное раскаяние, я жажду как можно лучше помочь следствию...
И действительно, сообщила многое, изо всех сил стараясь завоевать доверие. Собственноручные ее показания, обдуманные, хладнокровные, написанные без помарок ровным, уверенным почерком, составили целый том следственного дела.
По ним можно представить, как формировался этот крупнейший заговор контрреволюционного подполья и как были расставлены силы в ожидании сигнала к началу операции «Белый меч». Подробнейшим образом описываются в них маршруты курьеров, техника шифровки и даже запасные, ни разу не использованные каналы связи. Например, через Ладожское озеро, где был оборудован на берегу специальный тайник.
Надежда Владимировна никого не щадила.
— Вы лжете! — жестко обрывала она своих сообщников на очных ставках. — Вы до сих пор не разоружились перед Советской властью!
Изворотливого Китайца она ловко приперла к стенке, заставив сообщить еще неизвестные имена его осведомителей. Люндеквист после недолгого запирательства вынужден был рассказать, как некстати оказалось его назначение в Астрахань и как лег он в лазарет, придумав себе болезнь.
Были, однако, и исключения из правила, когда откровенность внезапно изменяла Надежде Владимировне и она принималась всячески петлять, норовя сбить следователя с толку.
Главным таким исключением был «СТ-25».
Надежда Владимировна не отрицала знакомства с ним. Смешно было бы отрицать, если чекистам многое известно. Да, он пришел к ней почти сразу после своего нелегального появления в Петрограде. Пришел по рекомендации ее племянника гардемарина Веселкина, с которым познакомился в Мурманске. Назвался Павлом Павловичем Саввантовым, выдавал себя за больного, а позднее отлеживался у нее на квартире, лечил обмороженные ноги. Она догадалась, что это иностранец, и вскоре они объяснились. Сперва он говорил, что работает корреспондентом одной из социалистических газет Англии, собирая журналистскую информацию о русских делах, а затем признался, что имеет специальные задания английской разведывательной службы. В Москву они ездили вместе, это она отрицать не станет. Переговоры с «Национальным центром» вел Поль Дюкс, а она лишь присутствовала как его заместительница.
— Где сейчас Поль Дюкс?
— Не знаю...
— Вы же обещали говорить правду!
— Я действительно не знаю, где он... Вероятно, его нет в Петрограде...
— Куда он уехал?
— Не знаю...
Другим исключением был старший ее сын Виль де Валли, работавший в политотделе Седьмой армии. Настоящая его фамилия была Ерофеев, а на французский дворянский лад он переименовал себя по собственной прихоти, найдя, что Виль де Валли звучит гораздо красивее, чем Ерофеев.
Впрочем, это не имело значения. Важно было другое: наконец-то стало понятно, каким образом обзавелся «СТ-25» политотдельским удостоверением на имя Александра Банкау. К тому же и в шпионских донесениях Китайца, найденных при обыске, содержалась секретная информация о положении в Седьмой армии, источник которой не вызывал теперь никаких сомнений.
Виль де Валли был арестован следом за матерью.
— Уверяю вас, он решительно ни в чем не виноват! — заявила Надежда Владимировна. — О моей работе в организации мой сын даже не подозревал... И вообще, несмотря на свой возраст и служебное положение, он все еще остается порядочным шалопаем... Любитель ходить по гостям, поухаживать за девицами... Вечно возвращался домой слишком поздно, и из-за этого у нас происходили неприятные объяснения...
— Позвольте, ведь сын ваш жил вместе с вами, на одной квартире! Разве не видел он, что у вас днюет и ночует подозрительный иностранец?
Вопрос был резонный, и Надежда Владимировна сообразила, что невозможно, пожалуй, выдавать сына-политотдельца за беззаботного шалопая, не замечавшего, что творится у него под носом. Нужно было как-то выкручиваться.
— Хорошо, я скажу всю правду, — согласилась она, немного поразмыслив. — Разрешите только отложить этот разговор на завтра... Боже мой, вы и представить не можете, как тяжело материнскому сердцу!
Профессор согласился подождать. На следующий день Надежда Владимировна разыграла в его кабинете одну из самых душераздирающих сцен, драматически изобразив непримиримый конфликт между матерью и сыном. И Профессору, сказать по совести, понадобилось все его хладнокровие, чтобы выдержать до конца, не рассмеяться и не возмутиться.
Надежда Владимировна не знала, конечно, что карты ее раскрыты. Рано утром Профессору позвонили из тюрьмы, где содержались заключенные по этому делу. Перехвачена была записка Виль де Валли, которую он тайно направлял матери.
«Когда ты вступила в организацию, я не знаю, — писал сын, подсказывая матери, что и как говорить на допросе. — Зимой я заметил, что несколько раз приходил какой-то таинственный мужчина. Сначала ты мне сказала, что это больной, потом — что это английский писатель, собирающий материалы для книги. Лишь спустя некоторое время ты призналась, что это разведчик. Я протестовал, но ты сказала, что покончишь самоубийством, если я его выдам. По этому поводу у нас были частые стычки, и я стал избегать дома. Сам я никакого участия в организации не принимал».
Такой была эта записка, не оставляющая сомнений в причастности Виль де Валли к заговору. Профессор велел снять с нее копию, а оригинал передать по назначению.
И вот Надежда Владимировна сидит перед ним, изображая убитую горем мать. Заранее обдуманы каждый жест и каждое слово, на глазах блестят слезы.
— Вряд ли поверите, но сегодня ночью я не сомкнула глаз, — произносит она трагическим шепотом. — Положение мое было ужасным... Насколько мой муж ничего не видел и не замечал, всецело поглощенный своими научными занятиями, настолько у старшего сына оказался какой-то обостренный нюх. Он очень честен, мой мальчик... И кончилось это тем, что однажды он в категорической форме потребовал, чтобы я объяснила, кто же к нам ходит... Поколебавшись, я сказала, что это английский корреспондент, вынужденный по воле обстоятельств скрываться от Чека... Сын был, понятно, возмущен. Кричал на весь дом, что не потерпит эту сволочь, что я должна немедленно с ним порвать и не впускать больше в квартиру. Потом сын уехал в Новгород, где тогда размещался штаб Седьмой армии, а из Новгорода в Царское Село... Когда он вернулся, разговор этот автоматически возобновился... Я была просто в отчаянье, понимая, что, как верный коммунист, он непременно решится на крайнее средство... Я металась по квартире, не зная, что предпринять...
— Почему же не знали, Надежда Владимировна? — впервые поднял голову Профессор, глянув ей прямо в глаза. — Дальше следует говорить, что вы угрожали сыну самоубийством, и из любви к вам он согласился молчать... Шпаргалку-то разве забыли?
— Какую шпаргалку? — обомлела Надежда Владимировна. — Я вас не понимаю...
— Шпаргалку вашего сына. Этого верного, как вы утверждаете, коммуниста, который, кстати, снабжал английского разведчика фальшивыми политотдельскими документами. Хотите, напомню? — Профессор выдвинул ящик стола, собираясь достать копию записки. — Да у вас у самой отличная память...
Впервые за все эти дни Надежда Владимировна растерялась. Искаженное злобой, бледное, с потухшими глазами, лицо ее было страшно.
Из всех живущих на земле людей только двое были по-настоящему дороги этой женщине, только за них она отчаянно боролась — за сына и за любовника. И оба теперь были для нее потеряны навсегда.
— Давайте, Надежда Владимировна, кончать эту комедию. Собираетесь вы говорить правду или нет? Меня прежде всего интересует, где сейчас Поль Дюкс?
Что-то в ней надломилось, в этой властной и беспощадной Мисс.
— Не ищите его, не теряйте времени даром, — глухо сказала она, глядя на Профессора пронзительными невидящими глазами. — Его в Петрограде нет... Его нет и в России... Он уехал... Он бросил меня, он... он постыдно удрал...
И впервые дала волю душившим ее слезам.
15
Такова в самом кратком изложении хроника этого заговора.
Смертельная угроза, совсем еще недавно нависшая над Петроградом, была ликвидирована героическими усилиями Красной Армии. 21 октября в шесть часов утра наши части перешли в контрнаступление, выбили врага из Павловска, из Царского Села, и с того дня не выпускали больше инициативу из своих рук.
Во второй половине ноября, после падения Ямбурга, крах армии Юденича стал очевидным для всех фактом.
«Произошло нечто фатальное. Само провидение, кажется, за большевиков», —
![Юрий Герман - Чекисты [Сборник]](/uploads/posts/books/272446/272446.jpg)
